Вообще-то, если кто-то из нас двоих и нуждался в спасительной оплеухе, так это сам Мелифаро. Он был бледен как смерть, несмотря на жару. Даже багровые пятна первых солнечных ожогов не могли скрыть алебастровую белизну его напряженных скул.
– Сядь, – тихо, но жестко потребовал я.
Удивительное дело, парень послушно последовал моему указанию и опустился прямо в горячую белую гущу, покрывавшую эту неуютную землю. Я присел рядом, удивляясь неспешной пластике собственных движений. Да полноте, я лиэто?!
Хороший вопрос.
Кажется, ни одна из многочисленных ипостасей более-менее знакомого мне Макса не принимала участия в происходящем. Я, можно сказать, действовал и говорил на автопилоте, причем даже автопилот был новый, какой-то незнакомой мне системы.
– Не нужно бояться, – все так же спокойно и отстраненно сказал я, осторожно накрывая ладонью руку Мелифаро. – Возможно, мы действительно изжаримся в течение ближайшего получаса. К тому идет. Но здесь, в Лабиринте Мёнина, смерть не имеет такого большого значения, как в обычной жизни. Думаешь, мы остались живы после того, как на нас рухнула та кошмарная жаба?
– Вряд ли, – едва слышно ответил он, судорожно облизывая губы пересохшим языком.
Я и сам страдал от переполнившей рот ядовитой соленой горечи, но отрешенно думал: «И это пройдет», словно без конца перечитывал надпись на знаменитом перстне царя Соломона. Нет, даже не так: словно я сам был этой надписью.
– Вспомни, мы умерли в одном мире, а очнулись в другом. А потом открыли дверь и снова оказались в каком-то ином месте. Смерть здесь – просто еще одна дверь. Переход из одного коридора в другой, только и всего.
– Смотри, второе солнце восходит, – хрипло сказал Мелифаро, указывая на ослепительное зарево над горизонтом. – Если их тут столько же, сколько лун… Впрочем, какая разница? Вряд ли мы доживем хотя бы до третьего! И не надо, слишком уж больно… Слушай, Макс, если все обстоит так, как ты говоришь – зачем мучиться? Просто убей меня. Ну, я имею в виду, плюнь в меня своим знаменитым ядом. И себя как-нибудь убей – все лучше, чем жариться заживо! Будем надеяться, что мы оживем в более приятном месте.
Я покачал головой:
– Этого нельзя делать, дружище.
– Почему? – теперь в его до неузнаваемости изменившемся голосе отчетливо звучали истерические нотки. – Почему мы должны терпеть этот ужас, если единственное, что нам нужно сделать – умереть, причем как можно скорее?!
– Сам подумай: я-то настоящий. И ты тоже. А Лабиринт, как бы кошмарны ни были его проявления, соткан из паутины иллюзий. Поэтому все, что здесь происходит, – не в счет. Смерть не взаправду – ты в детстве никогда не играл в войну? Нет? Ну ладно, все равно ты понимаешь, о чем я говорю, правда?
Он неуверенно кивнул, и я продолжил:
– Но если я убью тебя или ты меня… Боюсь, тогда смерть будет настоящей.
– А, мне уже все равно, – едва слышно прошептал Мелифаро. По его обожженным щекам катились слезы. – Настоящая, не настоящая, лишь бы все кончилось! Этот жар, Макс… Я всегда больше всего на свете боялся ожогов, а теперь все мое тело – один сплошной ожог. И воздух такой горячий, им уже почти невозможно дышать.
– Это как раз обнадеживает, – спокойно сказал я. – Будем молить небо, чтобы воздух этого проклятого места как можно скорее оказался непригоден для дыхания: такая разновидность смерти куда менее мучительна.
Мелифаро уже ничего не говорил, только стонал, тихо и обреченно, как умирающий ребенок. Я и сам не знал, как мне-то удается нормально функционировать, почти не обращать внимания на жгучую боль – я ощущал ее и в то же время стоял как бы немного в стороне от собственного страдающего тела, наблюдал за его мучениями с хладнокровным сочувствием дальнего родственника. Мучения Мелифаро тревожили меня куда больше.
Я как следует встряхнул своего друга. Смесь стона и рева, сорвавшаяся с его обожженных губ, не произвела на меня решительно никакого впечатления.
– Ты же Страж, парень! – проорал я в его ухо, уже изуродованное волдырями ожогов. – Тебе самой природой даровано находиться между тем и этим. Отойди в сторону! Это не твоя боль! Это вообще не боль – ее нет! Есть только дурацкая игра старого козла Мёнина. Все понарошку, понимаешь?
– Все, Макс, я понял, не ори, – неожиданно ровным и спокойным голосом ответил он. – Уже все в порядке. Спасибо, что напомнил. А теперь перестань меня трясти, а то я вернусь обратно, к тому бедняге Мелифаро, которому все еще больно.
– У тебя получилось! – восхищенно сказал я, отползая немного назад. – У тебя все получилось, дружище, ты отошел в сторону от своей боли!
– Да, получилось, – все так же отрешенно согласился он. – И не надо так радоваться. Не повторяй мою ошибку, не поддавайся эмоциям: они уведут тебя обратно, к реальности. А к ней лучше не возвращаться, по крайней мере пока.
Я хотел сказать Мелифаро, что он молодец и теперь все будет в порядке, но вдруг понял, что больше не могу говорить, только хрипеть что-то невнятное. Мои губы обуглились, язык распух, а обезвоженная гортань утратила способность издавать звуки. К счастью, это больше не имело значения: страдать вместе с моим медленно сгорающим телом было некому.
Мы еще долго сидели, а после и лежали рядом, в мелком океане пузырящейся белой жижи. И наши ослепшие от жара глаза видели восход третьего солнца, больше похожего на гигантскую Рождественскую звезду, смертоносные лучи которой переливались всеми оттенками синего цвета.
К тому времени мы уже были мертвы, но все же каким-то образом созерцали этот ужасающий, великолепный рассвет. Порой я понимаю, что он все еще продолжается. Не где-то в далеком пылающем мире, а в темноте под моими закрытыми веками ультрамариновая звезда медленно, как упрямая черепаха, ползет и ползет к зениту, пока я ворочаюсь с боку на бок, стараясь заснуть…
– Макс, ты уже оклемался? – Мелифаро, веселый и жизнерадостный, даже удивительным образом помолодевший, тряс меня за плечи. Следов от ожогов на его счастливой роже не было и в помине. Я еще не успел определить, как себя чувствую, а он уже сунул мне под нос кувшин с каким-то прохладным кисловатым напитком.
Сделав несколько глотков, я понял, что жизнь продолжается, а отпив еще немного, окончательно решил, что это мне скорее нравится, чем нет.
– Выглядишь ты премерзко, чудовище, – сочувственно сообщил Мелифаро. – Но улыбаешься душевно, а это самое главное.
– Так-таки премерзко! – недоверчиво откликнулся я. И тут же испуганно спросил: – А что, моя физиономия хранит следы адского пламени? Ты-то все еще вполне красавчик.
– Как всегда! – гордо ответствовал он. И успокаивающе добавил: – Не переживай, Макс, никаких следов пламени и прочей дряни. Просто вид у тебя весьма потасканный, словно ты полгода из Квартала Свиданий не вылезал, а так все в порядке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
