К племяннику и его жене Елизавета относилась с большим вниманием и заботой, хотя режим будущих царственных персон был строг. Ни Петр, ни Екатерина не смели выезжать из дома, а тем более из города, не спросив на то позволения у матушки-императрицы. Государыня часто одаривала молодую чету, давала им деньги, но сердилась, когда они влезали в долги. Как-то раз она прямо заявила, что «колодец можно наконец вычерпать» и что, когда она была великой княжной, то получала значительно меньше денег и тратила их очень экономно, а главное, не делала долгов, зная, что их за нее никто платить не будет. Однако за своего племянника добрая тетушка платила даже карточные долги, желая сохранить его честь и достоинство. Кроме того, она со всей серьезностью считала, что неисправных должников в будущей жизни ожидает суровое возмездие.
Как только у наследника родился первенец — а это случилось лишь на девятом году супружеской жизни, — Елизавета поместила ребенка в своих покоях и взяла его под свое личное покровительство: заходила к нему по нескольку раз в день и даже ночью подбегала к малышу на каждый его крик, хотя к нему было приставлено множество нянек и мамок. Екатерине она подарила по этому случаю сто тысяч рублей, но позволила увидеть своего сына лишь через сорок дней после рождения. Подходить к ребенку молодой матери разрешалось редко. Так же императрица поступила и при рождении у Екатерины дочери, которую сама, вопреки воле матери, назвала Анной, именем своей давно скончавшейся сестры. Девочка, однако, через год умерла.
К детям у Елизаветы было всегда нежное отношение. Она иногда даже давала балы для детей своих придворных, на которых собиралось не менее пятидесяти мальчиков и девочек. Для них устраивался общий ужин, сама же государыня ужинала вместе с родителями детей.
Во время царствования Анны Иоанновны цесаревна Елизавета, как уже говорилось, имела небольшой двор на окраине Петербурга и сама вела свое хозяйство. Она старалась не делать долгов, хотя и испытывала вечную нужду в деньгах, поскольку средства, получаемые от императрицы, были весьма ограничены. Несмотря на это, дочь Петра, по возможности, помогала бедным родственникам по линии матери, Скавронским: двум сестрам Екатерины I, приходившимся ей тетками, и трем детям своего дяди Карла, рано осиротевшим. Двух своих кузин она воспитывала за свой счет и впоследствии сама выдала их замуж.
Доброе отношение к людям Елизавета переняла от своей матери Екатерины. «Нет добрее и ласковее матушки-государыни», — говорили в народе.
Жила Елизавета в необычном режиме. Как правило, Днем она спала, а ночью бодрствовала, причем даже лежа в постели, старалась отогнать от себя сон. Ненормальный образ жизни императрицы, вероятно, был связан с ее боязнью ночного переворота: свержение Бирона и маленького императора Иоанна не давали ей изжить этот страх. Этим же можно объяснить то, что Елизавета редко спала два дня подряд на одном и том же месте. Ее кровать постоянно переставляли или переносили из одной комнаты в другую. Верным стражем у ее алькова был Василий Чулков, бывший истопник двора цесаревны, произведенный ею после восшествия на престол в камергеры. Он был непоколебимо верен своей императрице и совершенно неподкупен. Каждый вечер он появлялся с матрацем и двумя подушками и проводил ночь на полу у постели Елизаветы — независимо от того, легла она спать или еще нет: верный слуга охранял ложе.
Не любила дочь Петра оставаться подолгу на одном месте, вела «кочевой» образ жизни. Последнее являлось настоящим бедствием — ведь все службы дворца, вплоть до почты и придворной канцелярии, нередко должны были следовать за государыней — Сенат, казначейство и даже иностранная коллегия: тысячи людей на тысячах лошадей… Зрелище бывало потрясающим, блеск процессии не мог не поразить глаз даже привыкшего к роскоши человека. А императрица любила быструю езду — более семисот верст проделывала она всего за двадцать четыре часа, удобно устроившись в своей карете, запряженной двенадцатью лошадьми. Лошади для таких перевозок подвергались особой тренировке. Свою склонность к поездкам Елизавета явно унаследовала от великого отца. Вот только цели путешествий у них были разные. У нее — охота, увеселения, визиты, богомолье, у него — дела, полезные Отечеству.
Царское Село редко видело государыню. Она предпочитала дачи Разумовского в окрестностях Петербурга или под Москвой. Свежий воздух Елизавета любила всегда. Бывало, что и зимой царица жила на одной из полюбившихся ей дач, слушала по вечерам мелодии в исполнении итальянских певцов или хоровое пение деревенских женщин. Летом совершала прогулки верхом, каталась на лодке, собирала своих фрейлин и девушек на лужайке парка, водила с ними хороводы. Утомившись, она приказывала расстелить в тени ковер и ложилась спать. Одна фрейлина должна была отгонять от нее мух, остальные очень тихо сидеть. И не дай Бог, если кто-либо прервет молчание, туфля императрицы, брошенная сильной рукой, больно ударяла виновную по щеке. Для людей, знавших ее характер, это вряд ли было неожиданным. На удивление добрая матушка-государыня проявляла порой жестокость и даже коварство. Резкой смены ее настроений побаивались.
Процарствовала Елизавета Романова двадцать лет. Умная и добрая, но непредсказуемая и своенравная, она была как бы воплощением двух культур: с одной стороны европейские веяния, свежий ветер с Запада, а с другой — русская старина. В Елизавете воплотились набожность и страсть к удовольствиям. Она чтила все обряды православной церкви, строго соблюдала посты при своем дворе, и нередко прямо с бала, продолжавшегося порой до самого утра, ехала в церковь и молилась там два-три часа подряд. В стенах храмов и монастырей Елизавета провела немало времени. В окрестностях Москвы ее особенно привлекала Троице-Сергиева Лавра, ставшая когда-то убежищем для ее юного отца. Но при этом Елизавета, как никто другой из представителей Дома Романовых, любила роскошь, соблюдала версальский этикет и была исключительно неорганизованна. У нее не было определенного часа ни для сна, ни для обеда, ни для ужина. Правда, неделя при дворе была четко распределена: два дня французская комедия, два дня маскарады, — один для придворных, на котором собиралось около ста шестидесяти человек, и один публичный, куда приезжали чиновники, офицеры и другая публика, иногда до восьмисот человек.
Как и ее отец, Елизавета любила устраивать фейерверки или, как она их называла, «огненные забавы». Устраивались они по любому сколько-нибудь важному событию. Придворные пиротехники старались превзойти друг друга в разнообразии и затейливости своего «огня». Средств на эти забавы не жалели, зрелище бывало потрясающим.
В последние годы своей жизни Елизавета все меньше появлялась на людях. Она часто болела, большую часть времени жила уединенно в Царском Селе, стала особенно капризной и подозрительной, повсюду ей чудились изменники и враги. Чтобы не повторять судьбу своего предшественника на троне, государыня бодрствовала по ночам почти до пяти часов утра. Она стала много есть и сильно растолстела: ноги опухли, стали как «колоды», одним словом, мало что осталось от прежней «богини». Много часов подряд постаревшая Елизавета все еще проводила перед зеркалом, но ни французские наряды, ни искусство парикмахеров, ни изобретения лучших парфюмеров не могли вернуть императрице былую красоту. Она почти не покидала своих покоев, никого не принимала, много молилась. Доступ к ней имели лишь ее новый фаворит Иван Шувалов, да еще иногда ювелир Позье, так как страсть к украшениям не покидала дочь Петра и Екатерины до последних дней. К государственным делам у нее порой было полное безразличие, и многие дни она проводила в одиночестве, предаваясь ничегонеделанию. Елизавета ужасно боялась смерти и была очень суеверной. Полицейские даже следили за тем, чтобы на глаза императрице не попадались возвращающиеся с похорон люди, одетые в траурные одежды. Стараясь стряхнуть с себя уныние и слабость, она привыкла поглощать в большом количестве крепкие наливки, чего раньше никогда не делала. Ее верному спальнику, оберегавшему ложе своей государыни, приходилось быть свидетелем бессонных ночей: сожаление об утраченной красоте, сознание собственной слабости и безумный страх смерти не давали ей покоя.
Елизавета страдала нервными расстройствами. Почти ежемесячно с ней случались тяжелые болезненные припадки, после которых требовалось два-четыре дня, чтобы прийти в себя. Болезнь государыни старались скрыть от людей. Но однажды, когда она присутствовала на литургии в приходской церкви в Царском Селе по случаю Рождества Богородицы, ей стало плохо. Одна, без свиты, она вышла во двор, прошла несколько шагов и упала без чувств прямо на траву. Ее обступила толпа народу, собравшаяся к обедне из разных деревень по случаю престольного праздника. Никто не решался подойти к ней близко, и в первую минуту думали, что она скончалась: какая-то женщина из народа прикрыла ей платком лицо. Извещенные придворные дамы тут же прибежали, стараясь привести государыню в чувство. Позвали доктора, принесли кушетку и ширму. Елизавета лежала без движения, сознание не возвращалось к ней. Лишь через два часа она пришла в себя, и ее на кушетке же перенесли во дворец. Все придворные были крайне смущены. Ведь до сих пор нездоровье императрицы тщательно скрывали, теперь же ее болезнь все увидели воочию. Это случилось летом 1761 года. От прежней Елизаветы уже ничего не осталось: она чувствовала себя старой, часто разговаривала сама с собой, впадала в депрессию. Она, казалось, стала бояться даже собственной тени. Самая красивая русская царица, сумевшая когда-то действительно затмить многих красавиц Москвы и Петербурга, сидя в четырех стенах, чувствовала приближение конца.
