В гостиной, в кресле, беспомощно сидела Марья Ивановна. И у нее было испуганное несчастное лицо, и куриный гребень наколки растерянно свисал набок. Она тоже поглядела на Санина умоляющими, испуганными глазами, так же пошевелила губами и так же промолчала.
Санин улыбнулся ей, хотел остановиться, но раздумал и пошел дальше.
Танаров и фон Дейц сидели в зале, на стульях возле первого от двери окна, и сидели не так, как садились всегда, а поджав ноги и выпрямившись, точно им было страшно неловко в их белых кителях и узких синих рейтузах. При входе Санина они медленно и нерешительно поднялись, очевидно не зная, как вести себя дальше.
- Здравствуйте, господа, - сказал Санин громко, подходя и протягивая руку.
Фон Дейц на секунду замялся, но Танаров быстро и преувеличенно поклонился, пожимая руку, так, что перед Саниным мелькнул его подстриженный затылок.
- Ну, что скажете хорошего? - спросил Санин, замечая эту особую предупредительную готовность Танарова и дивясь тому, как ловко и уверенно проделывал этот офицер глупость фальшивой церемонии.
Фон Дейц выпрямился и придал холодный вид своей лошадиной физиономий, но сконфузился. И странно было, что заговорил прямо и уверенно всегда молчаливый и застенчивый Танаров.
- Наш друг, Виктор Сергеевич Зарудин, сделал нам честь, поручив за него объясниться с вами, - сказал он отчетливо и холодно, как будто внутри его пошла в ход заведенная машина.
- Ага! - произнес Санин, широко открывая рот с комической важностью.
- Да-с, - слегка опуская брови, упрямо и твердо продолжал Танаров, - он находит, что ваше поведение относительно него было не совсем...
- Ну да... понимаю... - быстро теряя терпение, перебил Санин, - я его прогнал почти что в шею... чего уж тут "не совсем"!
Танаров сделал усилие, чтобы что-то понять, но не смог и продолжал:
- Да-с... Он требует, чтобы вы взяли свои слова назад.
- Да, да... - почему-то счел нужным прибавить длинный фон Дейц и, как журавль, переступил с ноги на ногу.
- Как же я их возьму? Слово не воробей, вылетит, не поймаешь! - смеясь одними глазами, возразил Санин.
Танаров недоуменно помолчал, глядя прямо в глаза Санину.
"Однако, какие у него злые глаза!" - подумал Санин.
- Нам не до шуток... - сердито, точно сразу поняв что-то и густо багровея, вдруг быстро проговорил Танаров, - угодно вам взять ваши слова обратно или нет?
Санин помолчал.
"Форменный идиот!" - подумал он даже с грустью, взял стул и сел.
- Я, пожалуй, и взял бы свои слова обратно, чтобы доставить Зарудину удовольствие и успокоить его, - серьезно заговорил он, - тем более что мне это ровно ничего не стоит... Но, во-первых, Зарудин глуп и поймет это не так, как надо, и вместо того, чтобы успокоиться, будет злорадствовать, а во-вторых, Зарудин мне решительно не нравится, а при таких обстоятельствах и слов назад брать не стоит...
- Так-с... - сквозь зубы злорадно протянул Танаров.
Фон Дейц испуганно поглядел на него, и с его длинной физиономии сползли последние краски. Она стала желта и деревянна.
- В таком случае, - повышая голос и придавая ему угрожающий оттенок, начал Танаров.
Санин с внезапной ненавистью оглядел его узкий лоб и узкие рейтузы и перебил:
- Ну и так далее... знаю... Только драться с Зарудиным я не буду.
Фон Дейц быстро повернулся. Танаров выпрямился и, принимая презрительный вид, спросил, отчеканивая слоги:
- По-че-му?..
Санин засмеялся, и ненависть его прошла так же быстро, как и явилась.
- Да потому... Во-первых, я не хочу убивать Зарудина, а во-вторых, и еще больше, не хочу сам умирать.
- Но... - кривя губы, начал Танаров.
- Да не хочу и баста! - сказал Санин, вставая. - Стану я еще вам объяснять почему!.. Очень мне надо!.. Не хочу... ну?
Глубочайшее презрение к человеку, который не хочет драться на дуэли, смешалось в Танарове с непоколебимым убеждением, что никто, кроме офицера, и не способен быть настолько храбрым и благородным, чтобы драться. А потому он нисколько не удивился, а, напротив, даже как будто обрадовался.
- Это ваше дело, - сказал он, уже не скрывая и даже преувеличивая презрительное выражение, - но я должен вас предупредить...
- И это знаю, - засмеялся Санин, - но этого я уже прямо не советую Зарудину...
- Что-с? - усмехаясь, переспросил Танаров, беря с подоконника фуражку.
- Не советую меня трогать, а то я его так побью, что...
- Послушайте! - вдруг вспыхнул фон Дейц, - я не могу позволить... вы издеваетесь!.. И неужели вы не понимаете, что отказываться от вызова, это... это...
Он был красен, как кирпич, и тусклые глаза глупо и дико пучились из орбит, а на губах показался маленький слюнный водоворотик.
Санин с любопытством посмотрел ему в рот и сказал:
- А еще человек считает себя поклонником Толстого!
Фон Дейц вскинул головой и затрясся.
- Я вас попрошу! - с визгом прокричал он, мучительно стыдясь, что кричит на хорошего знакомого, с которым недавно говорил о многих важных и интересных вопросах. - Я вас попрошу оставить... Это не относится к делу!
- Ну нет, - возразил Санин, - даже очень относится!
- А я вас попрошу, - с истерическим воплем закричал фон Дейц, брызгая слюной, - это совсем... и одним словом...
- Да ну вас! - с неудовольствием отодвигаясь от брызгавшей слюны, сказал Санин, - думайте, что хотите, а Зарудину скажите, что он дурак...
- Вы не имеете права! - отчаянным плачущим голосом взвыл фон Дейц.
- Хорошо-с, хорошо-с... - с удовольствием проговорил Танаров. - Идем.
- Нет, - тем же плачущим голосом и бестолково размахивая длинными руками, кричал фон Дейц, как он смеет... это прямо... это...
Санин посмотрел на него, махнул рукой и пошел прочь.
- Мы так и передадим нашему другу... - сказал ему вслед Танаров.
- Ну, так и передайте, - не оборачиваясь, ответил Санин и ушел.
"Ведь вот, дурак, а как попал на своего дурацкого конька, какой стал сдержанный и толковый!" - подумал Санин, слыша, как Танаров уговаривает кричащего фон Дейца.
- Нет, это нельзя так оставить! - кричал длинный офицер, с грустью сознавая, что благодаря этой истории потерял интересного знакомого, и не зная, как это поправить, а оттого еще больше озлобляясь и, очевидно, портя дело вконец.
- Володя... тихо позвала из дверей Лида.
- Что? - остановился Санин.
- Иди сюда... мне нужно...
Санин вошел в маленькую комнату Лиды, где было полутемно и зелено от закрывающх окно деревьев, пахло духами, пудрой и женщиной.
- Как у тебя тут хорошо! - сказал Санин, страстно и облегченно вздыхая.
Лида стояла лицом к окну и на ее плечах и щеке мягко и красиво лежали зеленые отсветы сада.
- Ну, что тебе нужно? - ласково спросил Санин.
Лида молчала и дышала часто и тяжело.
- Что с тобой?
- Ты не будешь... на дуэли? - сдавленным голосом спросила Лида, не оборачиваясь.
- Нет, - коротко ответил Санин.
Лида молчала.
- Ну, и что же?
Подбородок Лиды задрожал. Она разом повернулась и задыхающимся голосом быстро и несвязно проговорила:
- Этого я не могу, не могу понять...
- А... - морщась, возразил Санин, - очень жаль, что не понимаешь!..
Злая и тупая человеческая глупость, охватывающая со всех сторон, исходящая равно и от злых, и от добрых, и от прекрасных, и от безобразных людей, утомила его. Он повернулся и ушел.
Лида посмотрела ему вслед, а потом ухватилась обеими руками за голову и повалилась на кровать. Длинная темная коса, словно мягкий пушистый хвост, красиво разметалась по белому чистому одеялу. В эту минуту Лида была так красива, так сильна и гибка, что, несмотря на отчаяние и слезы, выглядела удивительно живой и молодой; в окно смотрел пронизанный солнцем зеленый сад; комнатка была радостна и светла. Но Лида не видела ничего.
XXX
Был тот особенный вечер, какой только изредка бывает на земле и кажется спустившимся откуда-то с прозрачного и величественно-прекрасного голубеющего неба. Невысокое солнце второй половины лета уже зашло, но было еще совсем светло, и воздух был удивительно чист и легок. Было сухо, но в садах неведомо откуда появилась обильная роса; пыль с трудом поднималась, но стояла в воздухе долго и лениво; было душно и прохладно уже. Все звуки разносились легко и быстро, как на крыльях.
Санин, без шапки, в своей широкой голубой, но уже позеленевшей на плечах рубахе, прошел по пыльной улице и длинному, заросшему крапивой, переулку к дому, где жил Иванов.
Иванов, серьезный и широкоплечий, с длинными, прямыми, как солома, волосами, сидел перед окном в сад, где все больше увлажнялась росой и опять зеленела запылившаяся за день зелень, и методично набивал папиросы табаком, от которого на сажень вокруг хотелось чихать.
- Здравствуй, - сказал Санин, облокачиваясь на подоконник.
- Здорово.
- А меня на дуэль вызвали, - сказал Санин.
- Доброе дело! - ответил Иванов невозмутимо. - Кто и за что?
- Зарудин... Я его из дому выгнал, ну он и обиделся.
