— Какой? — спросил Хохлов.
— Проводя пресс-конференцию, вы можете обратиться к корреспондентам с просьбой позвонить в Москву и попросить их коллег в советской столице съездить на квартиру к вашей жене и взять у нее интервью.
— Годится, — согласился Хохлов.
— После этого ваша жена остается в посольстве, а мы начинаем мобилизовывать общественное мнение в ее защиту. Американское государство обязуется держать вашу жену в посольстве столько, сколько потребуется.
Заканчивая, представитель госдепартамента сказал:
— Все это мы гарантируем вам только в том случае, если корреспонденты застанут вашу жену дома. Они, конечно, будут ждать или искать ее. Но, если какими-нибудь путями секретная полиция Советов уже знает о вашем переходе и арестовала вашу семью, мы уже ничего не сможем сделать. Но и в этом случае лучше привлечь внимание всего мира к вашей жене. Ей только это может помочь. В конце концов, ее судьба определяет в какой-то степени моральный облик советского правительства. Они должны об этом беспокоиться.
Все выглядело весьма и весьма логично. Внимание к деталям, проявленное в Вашингтоне, придавало плану серьезность и основательность. У Хохлова не возникло ни тени подозрения. По словам представителя госдепартамента, подробный план спасения семьи советского разведчика направлен в американское посольство в Москву. В плане есть все, включая данные о квартире и доме. Посольство приняло его к исполнению.
Что-то не сработало
В изданной на Западе в 1957 году книге «Во имя совести» (в СССР и России она не выходила) бывший капитан советской внешней разведки Николай Хохлов не без гордости писал, что проверка его была поручена крупным специалистам западных разведок. Только в одном Вашингтоне над обработкой его дела трудилось около двухсот человек. Большой интерес к нему проявили и англичане, сдерживавшие стремление американцев установить над ним монопольный контроль. В отдельные этапы проверки перешедшего на Запад советского разведчика была втянута и французская контрразведка.
Переезжая Рейн на пароме, он старался не смотреть на охранников, которые не спускали с него глаз. По мере приближения к Бонну гнетущее настроение несвободы улетучивалось, его место занимало привычное ощущение своей значимости. Десятки иностранных журналистов, получив приглашение на пресс-конференцию, ломают головы — почему их собирают в 14 часов, а не поутру, как всегда. В Москве тоже небось устроились у радиоприемников и ждут некоего таинственного обращения. За океаном, в госдепартаменте, дежурят у телеграфных аппаратов, чтобы принять первые вести из Москвы. А всему причиной — он, Хохлов…
— Ник?! В Москве все о’кей…
Перед ним стоял представитель госдепартамента с группой незнакомых людей. Мысленно уносясь в разные страны, где сотни людей ждут его первых слов, чтобы приступить к осуществлению хорошо спланированной операции, Хохлов не заметил, как въехали на территорию американского военного городка.
Вашингтонский гость улыбался. По его виду Хохлов понял, что из Москвы получено подтверждение о готовности провести операцию. На душе стало легко. Значит, американцы выполнили свою часть дела.
Пресс-конференция началась в два часа дня. Хохлова ввели в зал в окружении охранников и усадили за длинный стол. Вспыхнули лампы, зажужжали кинокамеры, защелкали фотоаппараты… Снимать было что — увеличенную фотографию жены советского разведчика, разложенное на столе бесшумное оружие, с помощью которого он должен был осуществить отданный ему в Москве приказ, рукопожатие с человеком, которого он должен был убить.
Что говорил Хохлов на пресс-конференции? В своей книге он уходит от конкретики, ограничиваясь туманной фразой — пришлось повторить в краткой форме обращение, записанное для «Голоса Америки». Едва он произнес первую фразу, как с задних рядов закричали: «Громче, громче!». Он стал говорить громче, но сразу потерял естественность. В зале не могли понять, что именно он сказал. Пришлось повторить. Немец-переводчик тоже поддался общей нервности и все перепутал. Хохлов остановил его и поправил на немецком языке. В таком духе, по словам Хохлова, пресс-конференция продолжалась еще полчаса. Кое-как закончив пересказ своего обращения, он попросил, согласно плану, корреспондентов позвонить в Москву их коллегам. Был объявлен перерыв, во время которого советский разведчик давал экслюзивные интервью ведущим радиостанциям мира.
Вспоминая эту историю, бывший начальник Хохлова генерал-лейтенант в отставке Павел Анатольевич Судоплатов рассказывал автору этой книги в 1996 году:
— На пресс-конференции, устроенной ЦРУ, Хохлов публично выступил со своими разоблачениями. Особенно поразило всех утверждение, будто жена умоляла его не выполнять полученного задания. Хохлов охарактеризовал ее как антисоветчицу, которая, дескать, и вдохновила его на побег. Он говорил также, что она глубоко верующий человек, что они с женой только и мечтали о побеге…
В то время, когда Хохлов озвучивал свои скандальные разоблачения, его начальник генерал Судоплатов, которого специалисты и по сей день называют «главным диверсантом и террористом Советского Союза», находился в советской тюрьме. Его арестовали в связи с падением Берии. Судоплатов провел в заключении пятнадцать лет — от звонка до звонка — и был реабилитирован лишь в 1992 году. Он скончался летом 1996 года. Остались многие метры магнитофонной ленты с его надиктовками, к которым мы не раз будем возвращаться.
По рассказу самого Хохлова, после окончания пресс-конференции его снова окружили плотным кольцом охранники и провели сквозь задние двери к машине. По дороге во Франкфурт и оттуда к охотничьему домику он несколько раз спрашивал у американцев, слышно ли что-нибудь из Москвы.
— Ну, что вы, — отвечали ему. — Так быстро? Может быть, только к вечеру.
Наступил вечер, пришло утро следующего дня — из Москвы никаких вестей. Газеты взахлеб рассказывали о скандальной пресс-конференции советского перебежчика. На первых полосах — крупные фотоснимки, кричащие заголовки. «Она отменила приказ ЦК КПСС об убийстве!». Это о жене. «Он должен был убить этого человека» — надпись над снимком, запечатлевшем их рукопожатие.
В хоре захлебывавшихся от желчи голосов, разоблачавших зловредную руку Кремля, терроризировавшего свободный западный мир, проскальзывали и трезвые нотки: почему перешедший к американцам советский офицер рассказал о своей жене и тем самым выдал ее, обрек на неизбежный арест? Через пару дней, когда страсти немного поутихли, этот вопрос в газетах стал преобладающим. Дотошные обозреватели недоумевали. Они не видели логики в поведении господина чекиста.
К концу недели в охотничий домик, где томился в ожидании вестей из Москвы Хохлов, пожаловали американские и английские офицеры разведки:
— Ник, вам надо дать какое-то объяснение.
— Самое лучшее — это раскрыть правду, — предложил он.
— Да вы что? — возразил полковник ЦРУ. — Ваша жена сидит, наверное, сейчас в американском посольстве в Москве. Одно ваше неосторожное слово, и ее могут обвинить в шпионаже…
— Но ведь Москва молчит! — в отчаянии воскликнул Хохлов.
— Да, молчит. Но это, может быть, и хороший знак. Советское правительство могло блокировать связь с Москвой из-за вашей жены.
У Хохлова отлегло от сердца. И как это не пришло ему в голову раньше? Конечно же, его жена в американском посольстве. Операция прошло удачно. Янки — люди серьезные. С ними можно иметь дело. Узнав, что жена Хохлова в американском посольстве и просит политического убежища, власти в Москве блокировали связь посольства с Вашингтоном. Потому и нет вестей.
Под диктовку офицеров ЦРУ Хохлов составил объяснение для прессы — туманное и неясное, еще более запутывающее ситуацию. Оно не раскрывало истинных причин случившегося.
Москва по-прежнему молчала. Западная пресса, не удовлетворившись неуклюжими объяснениями Хохлова, вовсю раскручивала вопрос, почему перебежчик, по сути, сдал свою жену, рассказав, что она была инициатором его побега. Это выглядело непонятным и неправдоподобным.
Наконец, пришел день, когда свет померк в его глазах. По лицу цээрушника, того самого, который прилетел из Вашингтона и первым посвятил его в план спасения семьи, Хохлов понял, что он пришел с плохими вестями.
— К вашей семье в Москве никто не ходил, — сказал американец.
— Что?! — почти закричал Хохлов.
— Да, — ответил цээрушник с каменным лицом. — Никто не ходил. Не знаю, почему. Что-то не сработало.
«Я приехал вас убить…»
— Георгий Сергеевич… Я приехал к вам из Москвы… ЦК КПСС постановил вас убить. Выполнение убийства поручено моей группе…
