– Иисусе Христе и все святые, – бросил модник, накручивая тросточкой мельницу. – Что за хамство пышно цветет в этой Силезии, что за непристойная дикость! Кто-нибудь когда-нибудь научит их культуре?
– Придется, – сказал второй с таким же галльским акцентом, – взять на себя этот неблагодарный труд. И провести их в Европу.
– Верно, – подхватил третий модник в сине-красных mi-parti. – Для начала, в порядке введения, обработаем по-европейски шкуру этому простофиле. А ну, господа, за палки! И не ленитесь!
– Эй-эй! – крикнул хозяин пивного ларька. – Без дебошей, господа купцы! Не то стражу кликну!
– Заткнись, силезский хам, а то достанется и тебе.
Рейневан собрался было убежать, да не успел. Трость ударила его по плечу, вторая с сухим треском попала по спине, третья саданула по ягодицам. Он решил, что ждать дальнейших ударов нет смысла, и крикнул:
– На помощь! Шарлей! На помощь!
Шарлей, который посматривал на происходящее с умеренным интересом, отставил кружку и не спеша подошел.
– Хватит шалить, господа.
Модники оглянулись – и как по команде расхохотались. Действительно, Рейневан должен был это признать, демерит в своем куцем и пестром одеянии выглядел не наилучшим образом.
– Господи Иисусе, – фыркнул первый модник, видать, набожный. – Ну и потешные же субъекты попадаются на здешнем краю света!
– Какой-то местный шут, – определил второй. – Сразу видно по чудаческой одежде.
– Не одежда красит человека, – холодно ответил Шарлей. – Уйдите отсюда, любезные. Да поскорее.
– Что?
– Господа, – повторил Шарлей, – соблаговолите мирно удалиться. То есть уйти куда-нибудь подальше. Не обязательно в Париж. Достаточно на другой край города.
– Чтоооо?
– Господа, – медленно, терпеливо и настойчиво, словно детям, повторил Шарлей. – Соизвольте отсюда уйти. И заняться чем-нибудь для себя более привычным. Содомией, например. В противном случае вы, господа, будете побиты, к тому же основательно. И прежде чем кто-либо из вас успеет проговорить credo in Deum patrem omnipotentem.[160]
Первый модник замахнулся тростью. Шарлей ловко увернулся. Ухватился за трость и вывернул ее. Модник перекувыркнулся и шлепнулся в грязь. Оставшейся в руке у демерита тростью он хватанул по голове второго купца, отправив того на прилавок пивовара, и тут же ударом быстрым как мысль дал по лапе третьему. Тем временем первый вскочил и кинулся на Шарлея, взревев раненым зубром. Демерит без видимого усилия сдержал нападение ударом, от которого модник перегнулся пополам, Шарлей тут же локтем крепко дал ему по почкам, падающему врезал по уху, казалось, просто так, походя. Но двухцветный модник свернулся червяком и больше уже не вставал.
Двое оставшихся переглянулись и как по команде выхватили кинжалы. Шарлей погрозил им пальцем:
– Не советую. Ножи могут покалечить!
«Парижане» предостережению не вняли.
Рейневану казалось, что он наблюдает за происходящим очень внимательно. Однако чего-то, видимо, не заметил, потому что не понял, как случилось то, что случилось. По сравнению с наскакивающими на него и размахивающими кинжалами, как крыльями ветряных мельниц, модниками Шарлей казался почти неподвижным, а его движения малозаметными, однако настолько быстрыми, что их не успевал уловить глаз. Один из «парижан» упал на колени, наклонив голову чуть не до земли, захрипел и один за другим выплевывал в грязь зубы. Второй сидел и кричал. Раззявив рот на всю ширину, он кричал и плакал. Тонко, вибрирующе, безостановочно, совсем как ребенок, которому долго не давали грудь. Собственный кинжал он все еще держал в руке, а нож дружка торчал у него в бедре, вбитый по самую золоченую гарду.
Шарлей глянул на небо, развел руки жестом, долженствовавшим означать: «Разве я не говорил», потом скинул свою смешную, очень тесную куртку, подошел к тому купцу, который плевался зубами, ловко схватил его за локти, поднял, вцепился в рукава и несколькими точными пинками выбил модника из кафтана. А затем нарядился в него сам.
– Не платье красит человека, – сказал он, с удовольствием потягиваясь, – а человеческое достоинство. Однако лишь хорошо одетый человек чувствует себя воистину достойно.
Потом он наклонился и сорвал у модника с пояса расшитый кошель.
– Богатый город Стшегом, – сказал он. – Богатый. Деньги, сами видите, валяются на дороге.
– На вашем месте… – проговорил дрожащим голосом хозяин пивного ларька. – На вашем месте я бежал бы, господин. Это богатые купцы, гости благородного господина Гунцелина фон Лаасана. Они хорошо получили за скандалы, которые постоянно учиняют… Но лучше бегите, потому что господин фон Лаасан…
– Хозяйнует в этом городе, – докончил Шарлей, забирая кошель у третьего модника. – Благодарю за пиво, добрый человек. Пошли, Рейневан.
Они пошли, а модник с ножом в бедре долго провожал их отчаянным, непрекращающимся плачем младенца:
– Уаа-уаа! Уаа-уаа! Уаа-уаа! Уаа-уаа!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
в которой и Рейневан, и читатель получат возможность лучше познакомиться с Шарлеем. Такую возможность предоставляет совместное странствование и различные сопутствующие ему события. Под конец появляются три ведьмы – совершенно классические, совершенно канонические и совершенно анахронические
Поудобнее расположившись на обомшелом пне, Шарлей рассматривал монеты, которые высыпал из кошельков в шапку. Он не скрывал недовольства.
– Судя по одежде и гонору – зажиточные выскочки. А в кошельках, ну, глянь, парень, какое убожество. Какое безденежье. Какой мусор. Два экю, немного обрезанных парижских сольди, четырнадцать грошей, полугрошевики, магдебургские пфениги, прусские скойцы и шелёнги, денарии и геллеры ценой дешевле облаток, какая-то еще мелочь, которую я даже узнать не могу, скорее всего фальшивки. Больше, чтоб мне провалиться, стоят сами кошельки, вышитые серебряной нитью и жемчугом. Но кошельки – не наличные, где я их обращу в валюту? Монет здесь не хватит даже на захудалого конягу, а мне необходим конь. Да и одежка этих, псякрев, фертиков тоже стоила больше. Нет, надо было их обобрать догола.
– Тогда, – довольно резко заметил Рейневан, – господин Лаасан послал бы вслед за нами, наверно, не двенадцать, а сто человек. И не по одному, а по всем трактам.
– Однако послал он двенадцать, так что рассуждать тут не о чем.
Действительно, не прошло и получаса после того, как оба через Яворские ворота покинули Стшегом, как из тех же ворот вылетели и помчались по тракту двенадцать конников в цветах Гунцелина фон Лаасана, вельможи, владельца стшегомского замка и фактического хозяина города. Однако Шарлей, доказав свою сметку, почти сразу после выезда из города велел Рейневану свернуть в лес и укрыться в чаще. Теперь он выжидал, желая удостовериться, что погоня не вернется.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
