– Вывод напрашивается сам собой, – сказал я.
– Ну?
– Поликлиники, больницы, аптеки, частные врачи... Их всех надо обойти.
– Правильно, – кивнул лейтенант. – Уже.
– Быстро работаете.
– Стараемся. Но кто второй? Кто смог завалить такую махину? Вы видели этого мужика? Кошмар. А его, как теленка. С пистолетом в руке. Выстрелить успел. Такие не промахиваются. Где этот подранок? Где прячется и зализывает свои раны? Не верю я, что этот тип промахнулся. Мне уже некоторые говорили – видели его на набережной. Многие видели. Ни с кем в контакт не вступал. Шашлык ел в одиночку, коньяк пил в одиночку, на пляже лежал в одиночку. Кого он ждал?
– Ждал? – переспросил я, подталкивая лейтенанта к следующим его выводам, неплохим, между прочим, выводам. Грамотно у него все выстраивалось.
– И дождался! – указательный палец лейтенанта, как некое предупреждение, снова замер передо мной. – Он ведь его дождался!
– Действительно, – пробормотал я.
– И где?! – Лейтенант уставился мне в глаза с такой пристальностью, что у меня мурашки пробежали по спине.
– Как где? – это единственное, что я сообразил спросить.
– Где он дождался свою жертву? Под вашими окнами. – Лейтенант откинулся назад и в упор, с торжеством посмотрел мне в глаза. Будто уличил меня в ночном убийстве.
– Вывод убедительный.
– Я еще не все сказал. – Лейтенант снова уставился зелеными своими глазами в пространство, которое простиралось перед ним. И ни замызганные обои, ни торчавшие из них гвозди, на которых когда-то висели картины, – ничто не могло остановить его пронизывающего взгляда. – Ночь, дождь, гроза. Правильно?
– Да, все так и было, – подтвердил я.
– А он в белом костюме и при галстуке тащится в парк Дома творчества... Вы видели, какая лужа при входе сюда с площади? Десять на десять метров. Глубина – до сорока сантиметров. У этой лужи своя история, я помню ее с детства. Она всегда там образуется после хорошего дождя. Потом медленно куда-то впитывается, куда-то уходит. К обеду ее не будет. Так вот этот тип, – лейтенант снова кивнул в сторону моего окна, – полез в эту лужу, не боясь запачкать штанишки, промочить носочки... У него ноги насквозь мокрые.
– Так ведь дождь?
– Не надо, – лейтенант опять поводил рыжим веснушчатым пальцем перед моим носом. – По этой луже он прошел перед самой своей смертью. У него туфли, полные воды до сих пор. Дождь не наполнит туфли водой. Пальцы все равно останутся сухими. Значит, он все-таки прошел по этой луже. За кем? К кому так торопился? Что гнало его в эту грозовую ночь?
– Действительно.
– И с пистолетом в руке, – добавил лейтенант многозначительно. – С навинченным глушителем. Со снятым предохранителем. Кого он выследил? И кто, в конце концов, оказался удачливее, на чем вы все время настаиваете?
– Да я вроде не очень-то и настаиваю...
– Не надо! – На этот раз лейтенант выставил вперед розовую свою ладошку. – Коктебель – поселок небольшой, отдыхающих в сентябре остается немного, все на виду... Найдем. Кстати, когда собираетесь уезжать?
– Побуду пока.
– Паспорт с собой?
– По-моему, остался в администрации. Они взяли у меня в самом начале... Там что-то с пропиской, с выпиской...
– Да-да, так обычно делается. Значит, в ближайшую неделю никуда не собираетесь?
– Пока Жанна здесь... – начал я с улыбкой и замолчал.
– Прекрасно вас понимаю. Ну что ж, – лейтенант поднялся, – приятного отдыха. В Коктебель заглянуло бабье лето. Вам повезло. И с девушкой тоже. У меня такое ощущение, что она тоже кого-то ждала... Не вас ли, случайно?
– Я же говорил, мы здесь познакомились. На пляже.
– Да, я помню, вы именно так и сказали. Чем меня немало удивили. Да, это вам удалось.
– Чем же я вас удивил?
– Эта девушка не знакомится на пляже.
– Видимо, я – редкое исключение?
– Очень редкое. Мы еще увидимся, да?
– Всегда к вашим услугам.
– С вами приятно разговаривать.
– А я, честно говоря, вообще первый раз присутствовал при анализе происшествия, причем анализе профессиональном.
– Спасибо, – зарделся лейтенант – рыжие краснеют яростно, сразу всем лицом и, зная об этом, смущаются еще больше. – Мне кажется, что если я и допустил какие-то ошибки, то незначительные, а?
– Великие произведения всегда имеют некоторые погрешности, но они только украшают их, – ответил я со всей галантностью, на которую был только способен.
– Мне кажется, это не касается следствия. Ошибка, она и есть ошибка, – он обвел взглядом мою комнату. И я, кажется, даже физически почувствовал, как хочется ему, как нестерпимо хочется прямо сейчас, сию минуту все здесь перевернуть вверх дном и осмотреть каждую тряпку – нет ли на ней крови, каждую железку – не пистолет ли это с глушителем, каждую бумажку – не документы ли это Мясистого. Но к подобным устремлениям я уже был готов. – Хороший номер, – сказал рыжий, чтобы хоть как-то объяснить свое затянувшееся молчание.
– Я не выбирал. Мне предложили, пришлось взять.
– Первый раз в Коктебеле?
– Нет, бывал и раньше, – наконец-то я получил возможность искренне и правдиво ответить хоть на один вопрос.
– Да, побывав здесь хоть раз, уже нельзя забыть коктебельского моря. Особенно если это связано с хорошими впечатлениями.
– За плохими впечатлениями в отпуск не едут, – слова сами собой получились такими светскими и обтекаемыми, что я даже испугался – не сказал ли какую глупость.
– Что это у вас? – неожиданно спросил лейтенант, показывая на содранный мой локоть – все-таки он высмотрел небольшую травму, след ночных похождений, все-таки высмотрел.
– Да так, – небрежно махнул я рукой, провоцируя, сознательно подталкивая его к следующим вопросам. И, конечно, он клюнул на эту наживку, конечно, захотел уточнить.
– Ну а все-таки? – Лейтенант даже подошел поближе, чтобы рассмотреть содранный локоть во всех подробностях.
– Вражеская пуля, – ответил я словами из анекдота.
– Пуля? – он услышал только это слово. Анекдот не пришел ему в голову, да и шутки он не пожелал услышать. Все правильно – нельзя совершать ошибок. Но дело в том, что большие промахи всегда прикрываются маленькими ошибками. Промахи посылают их вперед, как живой щит из мирных жителей, а сами просачиваются, проникают и захватывают самые важные участки разума – для красоты слога можно выразиться и так.
– Да какая пуля, что вы! – рассмеялся я. – Пуля разве такие следы оставляет?
– А что оставляет такие следы? – бдительно спросил он.
– Галька на пляже, если приземлиться не слишком мягко, доска забора, дверной косяк при неосторожном с ним обращении...
– Угол дома?
– Угол дома, – подтвердил я.
– Или какого-нибудь киоска, ларька, будки?
– Совершенно верно.
– В том числе трансформаторной будки? – Два зеленоватых глаза уставились на меня с такой пристальностью, что не рассмеяться было просто невозможно.
И я рассмеялся, насколько мне это удалось.
– Вам виднее.
– Хорошо, – он кивнул головой, как бы проглатывая свои доводы и подозрения, чтобы лучше их сохранить, – так проглатывают важные записи опытные подпольщики. – Тогда такой вопрос... Вы сказали, что пули оставляют не такие следы... Сказали?
– Наверно, – я пожал плечами. – Уж если мы с вами говорим об этом, то... Вполне возможно.
– Ну как же, как же! – зачастил лейтенант. – Вы как бы пошутили, сказав, что это след вражеской пули. Но потом спохватились и стали утверждать, что пули таких следов оставлять не могут. Было?
– Видите ли, товарищ лейтенант, – обратился я к рыжему как можно уважительнее, помня, что именно уважительность подобные люди ценят больше всего, очень им нравится, когда их чтут искренне и глубоко. – Я преклоняюсь перед вашим профессиональным мастерством. И потому ни от одного своего слова не отрекаюсь. Если вы утверждаете, что я так сказал, значит, я так сказал. Но дословно своего выражения не помню.
– Зато я помню! – горделиво произнес рыжий.
– Значит, мы не пропадем! – заверил я его.
– Так вот вопрос... Откуда вам известно, какие следы на живом человеческом теле оставляет пуля? Может быть, у вас есть опыт войны, опыт охраны порядка, опыт...
– Бандитский, – подсказал я и тут же пожалел – рыжий все воспринимал всерьез. – Шучу, – заверил я его, прижав обе свои ладошки к груди. – А что касается опыта... Да никакого опыта. Просто в кино видел. Сейчас в кино столько всего показывают, что у людей, даже очень далеких от криминальной жизни, складывается достаточно полное представление о том, чего они в жизни никогда не видели.
– Возможно, – холодновато ответил рыжий.
Его, видимо, огорчило, что на заковыристый, уличающий вопрос можно ответить так легко и просто. Я давно для себя решил, что на самые убойные вопросы надо отвечать как можно примитивнее, проще, глупее. И действует, убеждает больше, чем ответ обстоятельный, со знанием всех тонкостей дела. Что получается – ученость стала выглядеть глуповато, а глупость приобрела черты некой жизненной умудренности. Это все телевидение – картинка убеждает, а что при этом говорит человек с экрана, его личное дело.
