— в душе остался один пепел. И все же я ощущал себя сильнее Всевышнего, с Которым так долго была связана моя жизнь». И какой–то внутренний голос нашептывал мне: стань на сторону Визеля, будь обвинителем, отбрось оковы веры.
Лишь одно удерживало меня — по иронии судьбы, это была мысль самого Визеля, открывшаяся мне в одной из рассказанных им историй. Он описывает случай, произошедший в концлагере Буна, который убил его веру в Бога. Визелю было тогда пятнадцать лет.
В лагере обнаружили тайник с оружием, который принадлежал одному голландцу. Голландца тут же отправили в Освенцим. Но остался его помощник — молоденький парнишка. Его пытали. Визелю запомнилось лицо паренька — чистое, красивое, еще не имевшее на себе следов лагерной жизни, «лицо печального ангела». Паренек не рассказал эсэсовцам ничего. Его приговорили к смерти вместе с двумя другими заключенными, у которых тоже нашли оружие.
«Однажды мы вернулись с работы и увидели на плацу три виселицы — три черных ворона. Обычное дело: перекличка, вокруг — эсэсовцы с автоматами наперевес. Трое приговоренных в цепях, и один из них — «ангел с печальными глазами».
На этот раз эсэсовцы суетились и тревожились больше обычного — повесить мальчика на глазах у тысяч заключенных было не так просто. Начальник лагеря зачитал приговор. Глаза всех были устремлены на паренька — тот был бледен, но почти спокоен, только кусал губы. Тень от виселицы падала прямо на него.
Лагерный палач на этот раз отказался от своей привычной роли. Вместо него действовали два эсэсовца. Трое приговоренных встали на табуреты. На три шеи одновременно набросили веревки.
«Да здравствует свобода!» — прокричали двое взрослых. Мальчик молчал.
«Где же Бог? Где Он?» — выдохнул кто–то позади меня.
По сигналу начальника из–под осужденных выбили табуретки. Гулкая тишина повисла над лагерем. Солнце садилось.
«Шапки долой! — скомандовал хриплым голосом начальник лагеря. Мы плакали. — Надеть шапки!»
Потом мы колоннами шли мимо виселиц. Двое взрослых были уже мертвы — почерневшие распухшие языки, вывалились изо рта наружу. Третья веревка все еще подергивалась — в легком теле парнишки теплилась жизнь…
Более получаса он умирал на наших глазах в мучительной агонии. И мы должны были смотреть ему в лицо. Когда я проходил мимо виселицы, мальчик был еще жив — язык еще не почернел, глаза не закатились. За спиной я услышал тот же голос: «Где же сейчас Бог?»
Ответ прозвучал внутри меня: «Где Он? Он — здесь, на этой виселице».
За ужином у супа был привкус смерти».
В этом лагере Визель утратил веру в Бога. Его Бог болтался на виселице. Он умер там безо всякой надежды на воскресение. Но в этом мучительном эпизоде для меня открылся ответ на вопрос: «Где был Бог?» Голос, прозвучавший в душе Визеля, не солгал: в определенном смысле Бог и в самом деле висел вместе с парнишкой. Бог не избавил Себя от страданий: на Голгофе Он висел на кресте и медленно умирал. И это обстоятельство дает мне основание верить в любящего Бога.
Бог не сидел, уютно устроившись на небесах и закрыв уши, чтобы не слышать воплей и стонов, доносящихся с нашей охваченной страданием планеты. Он стал одним из нас. Он живет в угнетенном народе — народе Эли Визеля, когда тот бедствует и страдает. Он стал безвинной жертвой жестоких и бессмысленных пыток. В минуту наивысшей муки Божий Сын возопил, как кричали многие узники лагерей: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Мф 27:46).
В Иисусе Христе, Сыне Божьем, сошедшем на землю, воплотилось все, что я пытаюсь сказать о страдании. Как и Его предшественник, безвинный страдалец Иов, Иисус не получил ответа на Свое «Почему?». «Для чего?» — раздался вопль с креста. Ответом было молчание. Но и тогда Иисус остался верен молчащему Отцу. Он уповал на то благо, которое должно было принести Его страдание — искупление человечества.
Евангелия не оставляют сомнений в том, что Иисус принял мучения не потому, что был слаб, — Он мог бы призвать Себе на помощь легион ангелов. Но Ему следовало пройти весь путь до конца, чтобы падшее творение могло спастись. Бог принял на Себя великую боль Своего Сына, Он взял на Себя все страдания и боль земли. За спасение человечества Бог заплатил страданием.
Скорбь бессмысленна и пуста, если мы не верим, что Бог сочувствует нам и способен исцелить нашу боль. Уверенность в сочувствии Бога дает нам Иисус.
Итак, Благая Весть способна растворить в себе злобу, отчаяние и тьму, столь ярко описанные в книге «Ночь». В Евангелиях ярко проступает сопричастность Бога страдающему миру. Но христианство идет на шаг дальше сострадания. Воскресение Христа знаменует собой торжество над последним врагом — смертью. Трагедия — распятие Христа — открыла путь для полного исцеления мира.
Хотел ли Бог холокоста? Давайте поставим вопрос по–другому: хотел ли Бог смерти Своего Сына? Зная Божий характер, мы можем точно сказать: Бог не желал подобных злодеяний. Тем не менее, они произошли. И тогда вопрос «почему?», на который нет ответа, сменяется вопросом «зачем?».
Когда испытываешь сильнейшую боль, трудно представить, что она может принести благо. (Должно быть, в Гефсиманском саду Иисусу было непросто.) Никогда не знаешь, каким образом страдание может обратиться в радость и торжество. И тут требуется вера. Суть веры — уповать на то, что обретет смысл в будущем.
Капеллан из Дахау
Вскоре после того как я прочитал книги Эли Визеля и Корри Тен Бум, я посетил один из бывших концлагерей. Возле Мюнхена, на территории лагеря Дахау, я встретился с бывшим узником — Кристианом Регером. Он выжил во время холокоста и посвятил свою жизнь проповеди Божьей любви, которая сильнее извращенного человеческого разума. Он–то и помог мне понять, как Корри Тен Бум сохранила надежду в лагере.
Кристиан четыре года провел в застенках Дахау. В чем его вина? Он был членом Исповеднической церкви — той части государственной церкви, которая во главе с Мартином Нимёллером и Дитрихом Бонхоффером противостояла Гитлеру. Церковный органист донес на Регера властям. Его арестовали и отправили за сотни километров от дома — в Дахау.
После освобождения Регер и другие члены международного комитета Дахау приложили все усилия, чтобы восстановить лагерь и сделать его вечным напоминанием, зримым уроком для всего человечества. «Пусть не повторится» — вот их девиз. Несмотря на старания
