Ничего. В голове пустота, на душе тоска, а в руках букет из роз в количестве равном 24 штукам.
Время для посещения не самое лучшее: после обеда. Ближе к вечеру, они могли попросту не сразу найти могилу Марселя Суздальского, получив информацию от ритуальной службы при городском морге. Как, когда Ярослав успел обсудить с ними этот вопрос - девушка не знала. Да и не очень хотелось, учитывая все обстоятельства. Наверняка задавались вопросом о беспечности единственного сына мужчины, не пожелавшего похоронить его с достоинством и предоставив это на поруки государства.
- Говорят, у вас куча творческих людей похоронено, - подала голос, стараясь не думать о том, как все пройдет дальше.
- Погибшие в Чечне, разбившиеся на самолетах, умершие при исполнении, расстрелянный по приказу НКВД Задверняк. Куча всего, - отозвался Ярик, не отрываясь взгляда от улиц за окном, пожимая плечами. Немного сжала пальцы, слыша тихое шуршание крафт-бумаги, вздыхая едва слышно.
- Думаешь она придет? – вновь задала вопрос. Внимательно глядя на красивый профиль, пока он не повернулся. Горько усмехаясь.
- Придет. Потому что нам всем есть что ему сказать.
Первой их встретила белая небольшая часовня, располагающаяся у самых ворот кладбища. Дальше план-схема, показывающая разделение огромной территории на сектора: кладбище хабаровчан, мусульманский сектор, небольшой участок, выделенный под японские захоронения. У самой часовни в серой куртке, прижимая к груди несколько гвоздик стояла Инга. Ее взгляд, устремленный на крест в куполе был рассеян и немного печален. Она перекрестилась, поправляя на голове коричневый платок, обернувшись в тот момент, когда они почти подошли. Словно почувствовала, слабо улыбнувшись Ярику. Но не делая попыток подойти.
- Здравствуй, Ярослав, – тихий голос, от которого сердце сжалось у Раи, при виде этой несчастной женщины. Будто с того момента. Как они виделись в последний раз она стала еще печальнее и старше на десяток лет, теряя последние силы, практически прекратив цепляться за собственную жизнь.
- Здравствуй… - начал Тасманов, но запнулся. Так и не сказав заветного слова «мама» в ответ получив устремленный на асфальт взгляд.
- Пойдемте? – выдохнула Раиса, облизнув пересохшие губы, бросив взгляд на небо с которого упала мокрая капля прямо на щеку. – Кажется, начинается дождь.
- Да, верно, - спохватилась Инга, засуетившись, едва не выронив гвоздики, судорожно пытаясь удержать их и большой коричневый баул, являющийся по недоразумению сумкой. – Я на всякий случай взяла тряпочку. От грязи там протереть, печенье… - она запнулась, поймав на себе похожий на ее собственный взгляд голубых глаз, прошептав:
- Прости.
Тасманов ничего не ответил, молча шагнув к воротам, забирая у Раисы букет и протянул руку матери, заметив мелькнувшее на лице удивление.
- Сумка, - произнес четко. – Она тяжелая, давай понесу.
Передала почти не раздумывая, позволяя идти первым, здороваясь с похмельным сторожем у сторожки, мутным взглядом, окинувшим троицу, остановившего маслянной взгляд на ногах Кошкиной.
- Ик… пара часов до закрытия. Поторопитесь, я вас там искать не буду. Ворота закрою и усе, - буркнул, скрывая обратно в небольшом деревянном здании, захлопнув за собой дверь. На территории их первым делом встретили могилы поэтов Виктора Еращенко и Петра Комарова, писателя Всеволода Иванова, художника Даниила Шофмана и композитора Юрия Владимирова. Братские могилы, поросшие маленькими молодыми деревцами с увековеченными навек именами тех, кто отправился в мир иной. Тропинки и дорожки, ведущие к выточенным из камня лицам многих творческих людей, поселившихся в зарослях молодых березок да колючих кустов, едва начинающих распускать молодые зеленые листья. Здесь даже воздух был иным, сама атмосфера покоя, редкие едва слышимые голоса бродящих людей, приехавших помянуть родственников, друзей и близких.
Они двигались вглубь мимо семейного захоронения директора Дальневосточного художественного музея с его супругой через многочисленные могилы, ухоженные и не очень. Как, к примеру, завалившийся памятник писателя Владимира Русскова, повредившего ограду рядом с небольшим каменным крестом с едва стершейся надписью: «Чинарева Тамара Владимировна. 1949-1997».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
- Кажется, сюда, - отозвался Ярик. Впервые подав голос за эти тридцать минут, что они плутали по многочисленным дорожкам да тропам, забредая все дальше в царство некоторого запустения и уныния. Он ориентировался на нарисованную на листке карту, ища нужное место. Они бы еще долго бродили, если бы вдруг основная дорога ведущая по сектору не уперлась в стену спецкомбината, а, узкая тропинка вывела к другим захоронениям, расположенным вдоль кирпичной стены. Здесь, под небольшим железным памятником без каких-либо украшенный, уже изрядно покрывшимся местами коррозией, встретил свое последнее пристанище Суздальский Марсель Георгиевич. Судя по годам, он умер довольно рано – всего лишь 47 лет. Ни слов о памяти, ни цветов, ни ограды. Только пожухлая прошлогодняя трава, сорняки и просевшая немного неухоженная могила.
Раиса озадаченно наклонила голову, оглядывая, пытаясь среди покосившихся оград да парочки похожих памятников отыскать хоть какое-нибудь место, дабы присесть, однако Ярослав уже опустился на корточки. Стянув перчатку и коснувшись оплетающих памятник сорняков, принялся выдирать их, пока обе женщины стояли рядом. Они молчали, он тоже, а атмосфера вокруг становилась все более гнетущей вместе с портящейся погодой.
- Я пройдусь немного, ладно? – решилась Раиса, зябко поежившись, посмотрев на смотрящего на памятник Ярослава.
- Недалеко, - отозвался, подняв на нее взгляд и девушка, кивнув, шагнула в сторону, оглянувшись лишь тогда, когда оказалась достаточно далеко, чтобы видеть, но не слышать. Иногда такие разговоры касались лишь двоих, как сейчас. Потом они обязательно поговорит, но в данной момент Тасманов должен был сделать это без нее.
- Наверное, стоило бы поменять памятник, - первым нарушил тишину Ярик, отряхнув руки от земли с травой, продолжая смотреть на выбитое имя с немного стершейся краской. – Ограду сделать, могилу поднять. Проседает.
Продолжал говорить, не ощущая ничего, словно обсуждал список покупок на день. Ни ненависти, ни боли, ни страданий. Слышал где-то на задворках злобный голос отца, но с полным равнодушием воспринимал. Будто в какой-то момент захлопнул двери перед ним, продолжая видеть, но не слышать. Даже не сразу ощутил осторожно легшую ему на плечо хрупкую ладонь, а затем тихий едва слышимый всхлип.
- Я очень виновата перед тобой, - она говорила с трудом, а он замолчал, слушая ровное биение своего сердца, непроизвольно вновь потянувшись к траве.
Возможно и виновата, однако ничего не изменится теперь. И с этим им придется как-то жить.
Инга глубоко вздохнула, словно пытаясь усмирить рвущуюся наружу истерику, садясь рядом на землю. Хотел возразить, но она лишь мутным взором посмотрела вперед, устраиваясь на холодной земле, не обращая внимания ни на неприятную морось, ни на грязь, которая уже налипла на ее куртку.
- Знаешь, твоя бабушка, моя мама, была из тех, кто всегда терпел, - начала тихо, сплетая в замок пальцы с короткими, но совершенно неухоженными ногтями. Бросил взгляд на материнские руки, покрасневшие от холода без перчаток и невольно опустился рядом, прислушиваясь к каждому ее слову.
- Всегда говорила: терпи дочь, без мужика в доме худо, - вздохнула Инга, качая головой. – Отец бил нас регулярно, я в конце концов так устала от этой жизни, что из дома ушла жить к твоему отцу в семнадцать лет едва окончив школу. Молодая была. Влюбленная. Мне Марсель казался чем-то вроде романтичного принца из русской сказки, спавшего царевну из лап чудовища. Да только от одного чудовища к другому в реальной жизни попадают такие дуры, как твоя мать, Ярик, - она замолчала на некоторое время, пока Тасманов не потянулся к сумке, доставая оттуда стаканчики, термос и даже контейнер с бутербродами да кусочками яблочного пирога, удивленно приподняв брови.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
