Предмет выкатился из-под кровати. Это было тяжелое металлическое яйцо, похожее на гранату-лимонку, но больше и тяжелее, и без детонатора. И оболочка не пластиковая, а металлическая.
— Что это? — спросил Стивен.
— Не знаю, — ответил Зак. — Но радиоволны излучает оно.
Зак ткнул яйцо концом нелепого хлысточлена, оно перекатилось на другую сторону, стали видны буквы древнего алфавита, отчеканенные на металлической поверхности. «PHEBOS», гласила надпись. Зак почувстовал, как на лбу у него выступает холодный пот.
5
Вступив на освященную землю, Герман почувствовал, как нервное напряжение, скрутившее в тугой узел внутренние каналы праны, постепенно отступает. Такова природа любого храма — в каком бы душевном смятении ты сюда ни вошел, заботы и печали оставляют тебя, чакры очищаются, пути праны спрямляются и потом, когда ритуал, приведший тебя в храм, исполнен, ты выходишь в грешный и несовершенный мир с новыми душевными силами, твердый духом и готовый к дальнейшим испытаниям, какими бы они ни были. Это, кстати, неопровержимо свидетельствует о реальности существования богов, что бы ни думали по этому поводу поклонники Марскса и Докинза. Впрочем, секту атеистов уже давно никто не воспринимает всерьез.
Храм Будды Гаутамы размещался в самом дальнем углу храмового комплекса. Герман полагал, что это удачное решение — неспешная прогулка мимо святынь, посвященных иным богам, помогает настроить душу на нужный лад, проникнуться в полной мере многополярностью и многовариантностью современного мира и культуры, пробудить в огрубевшей душе высокое чувство толерантности.
Проходя мимо собора Джизеса, Герман поклонился и перекрестился. Минуя магометанскую мечеть, повстречался с муллой и поприветствовал его традиционным среди поклонников Мухаммеда жестом — указательный палец направлен в небо, как бы говоря: «Боги там, и один из них — Аллах». Синагога Джудаика и алтарь Сэйтена не предполагают от прохожего никаких особых ритуалов, и Герман просто прошел мимо них, молча любуясь изысканной архитектурой этих прекрасных храмов. А заодно тем, как затейливо джузы-хасиды празднуют свой шабат. Теперь осталось пройти между ритуальных костров у Большого Вигвама традиционалистов, и вот он, храм Будды, сразу за полем тотемных столбов.
В храме Будды царил прохладный полумрак. Пахло коноплей, ароматизированной какими-то травами — тщательно охраняемым секретом жрецов. Время от времени Герман испытывал искушение попробовать выведать этот секрет, но он гнал это искушение от себя. Потому что в жизни должно быть место тайне, и еще потому, что несанкционированное раскрытие чужих тайн несовместимо с чувством уважения к ним, а молиться тому, кого не уважаешь, не то чтобы бессмысленно, но очень глупо и немного унизительно. Кроме того, Герман приходил сюда не как разведчик, а как обычный человек, испытывающий обычную потребность в духовной поддержке на нелегком пути от вечного колеса сансары к духовному просветлению и далее к нирване, если получится. Впрочем, сегодня он пришел в храм как разведчик.
Герман прошел вдоль ряда молитвенных барабанов, не забывая однократно крутануть каждый. Барабаны отозвались шуршанием, постукиванием или мелодичным позвякиванием — каждый барабан на свой манер. Обычно эти звуки приводили душу Германа в состояние расслабленного покоя, но сейчас расслабляться нельзя, не за этим он сюда пришел.
Покрутив барабаны и постояв минуту в предписанном обычаем поклоне перед статуей Будды, Герман пересек основной зал и направился к маленькой двери в дальнем углу. Бритоголовый орк-монах, стерегущий эту дверь от непрошеных посетителей, узнал Германа и не стал ему препятствовать, а, наоборот, распахнул дверь с предупредительным поклоном и сказал:
— Отец высокорожденных у себя.
Герман прошел в дверь, поднялся на второй этаж по узкой винтовой лестнице и негромко стукнул в гонг, висящий перед занавеской, отделяющей личные покои жреца от остальной храмовой территории, хозяева которой — незримые духи будд и бодхисатв. Теперь надо внимательно впитывать информацию, очень многое зависит от того, как отец Константин встретит гостя.
Отец Константин сидел в позе лотоса перед низким столиком, украшенным искусно вырезанными цветами и птицами, и играл сам с собой в маджонг. Увидев Германа, он расплылся в искренней улыбке и воскликнул:
— Привет, Герман, рад тебя видеть! Эй, жаба! Кальян гостю тащи!
«Он ничего не знает», понял Герман. «Информация еще не успела дойти. Жаль». А вслух сказал:
— Нет, спасибо, Константин, не надо кальяна. Ты меня извини, старший брат, но я пришел к тебе не за утешением, а по делу. И сел напротив жреца, но не в лотос, а просто скрестив ноги.
— Заботы тебя гнетут, — продекламировал Константин, подражая Святому Йоде. — В сансаре ты погряз и от просветления удалился. Мантру же произнеси…
— Ом мани падме хум, — быстро произнес Герман.
— Девяносто девять раз еще надо, — закончил Константин свою мысль. Герман недовольно поморщился и сказал:
— Извини, брат, но на это нет времени. Мне печально и стыдно, но в сансаре я погряз так офигенно неимоверно, что аж самому страшно. Короче. Константин, ты этого орка знал? Константин развернул фотографию и вздрогнул.
— Кто его так? — спросил он.
— Один человек, — ответил Герман. — Говорит, за дело. Так ты этого орка узнаешь?
— Его звали Черный Пес, — сказал Константин. — Он был личным слугой его святейшества.
— Которого? — уточнил Герман.
— Вольдемара Марволо, — ответил Константин.
Герман вздохнул. Очень не хочется в это верить, но Джон Росс не ошибся и не соврал. В игру двух домов вмешался третий игрок, и как бы он не смахнул с доски все фигуры и не устроил бы великую китайскую ничью, как говорили древние.
— Кто его убил? — продолжал настаивать Константин.
— Мой человек, — ответил Герман. — Убил за дело. Черный Пес подрабатывал ассасином, за что и поплатился в конце концов.
Узкие, как у почти всех буддийских жрецов, глаза Констанина расширились и стали почти нормальными.
— Это невозможно! — воскликнул он. — Орден хранителей не воюет с домом Адамса!
— Боюсь, твоя информация, — вздохнул Герман. — Пойду-ка я отсюда, пожалуй. Чтобы тебе не пришлось меня убивать.
— Ты ничего не говорил про Черного Пса и войну, — заявил Константин. — Ты пришел за утешением, но я не смог утолить твои печали, потому что раздосадован был ты чрезмерно, а мастерство мое небеспредельно.
— На том и порешим, — кивнул Герман. — Я постараюсь не убивать тебя в этой войне.
— Я тебя тоже, — серьезно произнес Константин. — И, это… Может, не поздно еще помириться?
— Это уже не от меня зависит, — сказал Герман. — Помолись богам, вдруг поможет.
— Обязательно помолюсь, — сказал Константин. — Благословлять тебя не буду, ты уж извини, сам понимаешь…
— Понимаю и не обижаюсь, ибо иного не ждал, — сказал Герман. И направился к выходу.
6
Слово «дворец в сознании типичного человекообразного ассоциируется с чем-то очень большим, просторным, светлым и роскошным. Высокие потолки, красивая лепнина, гобелены, дорогая мебель, все позолочено, тут и там статуи расставлены… Но на самом деле представительская часть дворца никогда не занимает больше одной пятой всей его площади, а чаще занимает около одной десятой. Роскошные залы группируются около парадного входа, а остальную площадь типичного дворца занимают жилые, офисные и служебные помещения: кухни, конюшни, псарни, казармы для рабов… Когда очередной упоротый гость случайно покидает зал торжественного приема и начинает бесцельно блуждать по дворцовым коридорам, через несколько минут ему обычно приходит в голову мысль: «Где я нахожусь?», а правильный ответ: «Во дворце» — не приходит. Потому что незнающему человеку трудно поверить, что во дворцах роскошь от нищеты отделяют не десятки метров, как обычно, а метрв, а то и десятки сантиметров. Однажды в доме Адамса имел место совсем конфузный случай, тогда один уважаемый чиновник, приглашенный на торжественный прием, безобразно упоролся, пропал неизвестно куда, и позже был обнаружен на помойке дворцовой кухне, где целовался с местным псом, откликающимся на кличку Кабысдох. Вид у чиновника был совсем непотребный, вернуть уважаемого господина обратно на прием не было никакой возможности, но он упорно настаивал, и Герману Пайку пришлось проявить все свое дипломатическое мастерство, чтобы замять назревающий скандал.
Ровно в полночь на этой самой помойке появился человек. Судя по картофельной шелухе, мясным обрезкам и прочим помоям, густо облепившим его когда-то черный костюм, он вылез из ямы, расположенной в углу помойки и окруженной бруствером из неточно выброшенного мусора. В эту яму не только сливали жидкие помои, но выбрасывали все подряд. Про яму было известно, что она соединяется с ливневой канализацией, проложенной еще во вторую эпоху, и потому не нуждается в чистке — при каждом большом дожде прочищается сама.
