Хекматьяр повернулся, чтобы идти к зданию, в котором была большая, мощная радиостанция, чтобы связываться с абонентами по всему Пакистану — и в этот момент смерть настигла его. Смерть пришла к нему в виде пули пятидесятого калибра, которая ударила его между лопаток и вырвала позвоночник. Лидер Исламской Партии Афганистана умер прежде, чем его тело упало на землю.
Алим — моментально упал на землю, покатился по ней — как учили передвигаться под огнем шурави.
— Ур! — крикнул он, но этого уже и не требовалось. С одного из постов открыл огонь ДШК, через секунду к н6ему присоединился еще один. Все новые и новые моджахеды выскакивали из строений, с криками бежали и стреляли в сторону гор. Одна из очередей — ударила по Алиму, моментально убив его — один из его врагов решил, что в этой суматохе — самое время свести счеты.
Пули ложились намного ниже, капитан Мирза полз назад, прижимая к себе сделавшую свое дело винтовку. Это были его горы, в них жил его народ — и он обязательно найдет укрытие среди своих, а потом переправится через границу. Если же нет… тогда он спокойно примет смерть, потому что он сделал то, что должен и рассчитался по всем долгам своей семьи. И значит — ему не будет стыдно смотреть в глаза отца, когда он вновь его увидит…
СССР, Москва
Барыбино
11 декабря 1987 года
Операция Трал
В любой цепи есть самое слабое звено, и удар по нему разрушает всю цепь. Надо только найти. И иметь волю — ударить.
Бежевый Жигуленок — шестерка остановился около одного из построенных в последнюю пятилетку домов — длинная, неприметная коробка, не обустроенный двор, какие-то машины, пьяная компания у одного из подъездов, бухающий из колонок тяжелый рок. Из колонок, надо заметить, советского магнитофона, а не какого другого. И рок был тоже — советский, а не негритянские народные напевы.
Ценить надо!
В машине было трое. Совсем молодой пацан — за рулем, но обольщаться насчет его молодости не стоило — семнадцать задержаний, три — ООР[67], по молодости — пока только одно ранение. Ранение анекдотичное — задерживали алкаша и семейного дебошира, он вылез на сотрудников с молотком, молоток отняли и пару раз врезали по почкам, чтобы не трепыхался. И тут супруга, которая и вызвала милицию, поняв, что родного кормильца уводят — схватилась за нож… такая же синячка. Пацана — увернуться не усел — пришлось везти в ближайшую больничку, руку зашивать бабу бить было стремно… в итоге за жену расплатился тот же самый алкоголик, теперь разматывающий трояк на стройках народного хозяйства. Руку зашили, вечером зам нач. по розыску поставил на стол бутылку, изъятую у какого то таксиста… покрестили, в общем, молодого. С первым боевым ранением.
Рядом с ним сидел человек постарше, лет сорока, худой, даже тощий — но на вид крепкий как стальная проволока, да не простая, а сделанная из спецстали с легирующими добавками. Это и был тот самый зам нач… хомут[68], жертва системы, честный и злой ментяра, на которого в прошлом месяце возбудили уголовное дело. За укрытые, конечно, за укрытые — а за что же еще. Когда требуют раскрываемость девяносто процентов, а долдон — начальник РОВД берет на себя социалистическое обязательство сделать сто два процента — это как? А вот так — за счет раскрытий прошлых лет. Как хочешь, так и работай. Безумный молох перемалывал не только тех, кого ему скармливали как ритуальную жертву, когда приезжала проверка и требовала крови — он перемалывал милицию в целом. Потому что милиционер липующий[69], отказывающий под незаконными предлогами в принятии заявления, переписывающий книгу учета заявлений разными ручками перед проверкой — это уже не милиционер. Милиционер, нарушивший закон в этом потом нарушит его и второй раз, и третий и уже не только в этом. Затурканный, не слышавший ни слова благодарности, находящийся под постоянным прицелом «брошенных на усиление» сотрудников КГБ, под прицелом инспекции по личному составу, десять литров бензина на машину в сутки и один фотоаппарат на все РОВД, часто бесквартирный… ну и что вы от него хотите? Девяноста процентов раскрываемости? А еще ничего не хотите?
А этот зам нач — проблема была в том, что он честным был. Начальству неугоден, потому что правду-матку в глаза рубит, хамит, можно сказать — потому что последние пять-десять лет в министерстве сказать правду — это было что-то вроде одной из форм изощренного хамства. Вдобавок еще делал то, что делали все честные менты — пытался помочь потерпевшим, официально не принимая заявлений. На этом — и попался. Просто кагэбешнику, пришедшему на усиление и попавшему в инспекцию по личному составу надо было делать план… он его и делал.
Третьим — на заднем сидении сидел дядёк лет пятидесяти… на самом деле они были ровесниками с замначем, но тюрьма здоровья не добавляет. Кожа на лице имела едва уловимый сероватый оттенок, какой приобретают все отсидевшие, одет он был не так как менты — скорее в гражданское. Но это — скорее подтверждало его класс как оперативника — иного мента как не одень, а все равно мент — а этот нет. По виду — кряжистый, хмурый работяга, мастер с какого-нибудь завода. Тринадцатая зарплата, цех, держащийся на нем на одном и все такое.
Пока сидели — надо было обождать, объект только что вошел в здание, брать с ходу было глупо, пусть потрахается человек, потом долго не придется. Заодно — и морально-бытовое разложение приписать можно будет. Трое ментов, двое старых и молодой — сидели в машине, смотрели на громаду дома, на горящие окна — собственная квартира была только у одного из них. Разговаривали…
— И все-таки… Михалыч… поверить не могу, что тебя освободили — сказал замнач, доставая из кармана пачку болгарского Опала[70] — будешь?
Сидевший на заднем сидении мужик принял сигарету, щелкнул самодельной, выработанной в промзоне одного из учреждений зажигалкой.
— Да я и сам не поверил. Пока билет в зубы не сунули да узел с одеждой. Мол, иди, Виталий Михайлович, служи дальше.
— Извинились хоть?
— Извинились… Как восстанавливаться пришел — ах сам Виталий Михайлович соизволил. С..а. А так…
— А как оно было то…
— Как-как. Пришел этап, сказали — Горбач гикнулся и много кто с ним. Яковлев — враг народа. Шеварднадзе — тоже враг народа. Мы и чухнуть то не успели — комиссия приезжает из Москвы. Вызывают — поодиночке. Там — хозяин, кум[71] и мент с Москвы, Гуров. Слышал?
— Слыхал… Его скинули.
— Скинули… Такого… видать, не скинешь — сам скинет — кого хочешь.
29 ноября 1987 года
Нижний Тагил. Учреждение ИК18/1
Ментовская зона…
На зоне, предназначенной для исправления сотрудников правоохранительных органов, исправляли тем, что изготавливали мебель. Кстати — не такую уж и плохую мебель, на промзоне было довольно приличное оборудование, край лесной — в общем, эту мебель даже в здании Министерства найти можно. Сидят на ней… хотя нет, это слово от греха нужно забыть, не произносить. Как те два зэка: слыш, а чо такое теория относительности. Ну, это… вот смотри, братан, ты щас чо делаешь? Как чо — по камере хожу. Не… Это тебе так кажется — а на самом деле ты сидишь. Все относительно. На Руси от сумы и от тюрьмы не зарекайся…
Терещенко Виталий Михайлович, бывший подполковник милиции, старший оперуполномоченный службы криминальной разведки МВД СССР, имеющий на своем счету одиннадцать бандитов отправленных на тот свет своими руками — это еще давно, когда он был начальником угрозыска в Чечено-Ингушетии (бросили на усиление) и был известен как «Враг» — высвободил из шпинделя станка обточенную заготовку — он изготавливал здесь ножки для мебели, по сто штук за смену. Вставил следующую заготовку, промерил, смахнул стружку, пустил станок. В смену он делал ровно сто заготовок — всегда сто и ни одной больше, хотя норма была более чем посильной, и если бы поднапрячься — то можно было бы сделать и сто тридцать и даже сто сорок ножек. Кое-кто так и делал, зарабатывая на досрочное освобождение — он — нет. В конце концов — освобождаться ему было не ради чего и не ради кого, жилья у него не было, кормить здесь кормили и работу давали — а компания сложилась теплая, мужская. Девять замначей по розыску только в его отряде — когда к власти пришел Андропов и начали громить министерство — основной удар пришелся именно по ним, потому что их всегда было в чем обвинить. Андропов действовал широко и нагло, он не карал отдельных людей — он разрушал систему целиком и делал все, чтобы эта система уже больше никогда не возродилась, не могла конкурировать с его Вторым и. особенно, Первым главным управлением КГБ СССР. Почему-то именно вторжения в епархию Первого главного управления больше всего боялся Андропов — возможно, было чего скрывать.
