Принятыми мерами удалось установить, что в период с 10 по 14 сентября 1987 года в г. Кисловодск в пансионате Берег проходила сходка криминальных авторитетов и лиц, занимающихся незаконным предпринимательством в особо крупных масштабах (оборот от 10 млн. руб. и выше). Удалось установить, что на сходке были приняты решения всемерно способствовать дестабилизации обстановки в стране с целью ослабления государства, разлагать правоохранительные органы, была введена система так называемой круговой поруки. Отдельно принято решение о направлении на юридические факультеты различных университетов лиц, связанных с криминальным миром (дети и иные родственники криминальных и деловых авторитетов) с целью последующего их проникновения в судебные и правоохранительные органы.
— По какому принципу отбирался материал?
— Лица кавказской национальности и криминальные группировки. В основном — криминальная элита теперь оттуда — ответил Гуров — свою-то повывели. Насколько я помню — это была ваша специализация.
— Была — подчеркнул Терещенко.
Кум покачал горловой раздосадовано.
— Товарищ генерал-майор. Может, перекурите? Да и в столовку пора… там по случаю приезда гостей медвежатинка найдется.
— Медвежатинка?
— А то ж. Дело хорошее. Мяса то нет нормального.
— Дело хорошее — подтвердил Гуров — А то! С ягодами таежными и с приправами местными. Пальчики оближешь.
Когда начальник колонии и московский гость вышли из кабинета — кум тяжело, нехорошо взглянул на несговорчивого зэка.
— Обиженку играешь?
Терещенко промолчал — Запомни одну вещь. Люди — могут быть не правы. А родина — всегда права. Потому что она, с. а, тебе жизнь дала. Мамка это твоя, понял? К тебе — с доверием, а ты мамку свою…
Сколько они молчали… сказать трудно. Просто сидели и смотрели друг на друга. Нет, не мерялись взглядами, ерунда все это, кто кого переглядит. Просто один — пытался постичь правоту другого, отбросить все то мерзкое, низкое, что есть в душе, копошащуюся там обиду, горечь, злобу. Вырвать это из себя, выплюнуть, выкинуть, забыть.
Как в свое время, в сорок первом — из-под расстрела, из пыточных на фронт шли. И ведь шли! Не для того, чтобы на ту сторону перейти — чтобы сражаться шли! И сражались! Почему-то никому не приходило в голову — сыпануть песку в работающий государственный механизм, отомстить за причиненную обиду. Ну не было тогда в головах этого.
Правильно это или нет — Бог судья. Но мы победили.
— На мне приговор висит — сказал после этого молчания Терещенко — Об этом — не беспокойся. Другие люди решать будут…
Барыбино, продолжение
11 декабря 1987 года
— Так с тебя что, судимость не сняли? — изумился замнач.
— Нет. Показали протест по моему приговору, внесенный замом генерального прокурора в Верховный суд. А дальше — как работать буду…
— Чудны дела твои господи…
— Как в гражданскую — подал голос молодой — тогда тоже, люди и со смертным приговором работали.
Водитель имел незаконченное высшее по истории.
— Сейчас не гражданская — сказал зам нач.
— Вот как? — послышалось с заднего сидения — а что тогда? Самая что ни на есть гражданская. Даже не гражданская — социальная. Уже идет…
В этот же момент, в прокуренной комнате, с давно не менявшимися занавесками и скудной обстановкой — продавленный диван, шкаф (из конфиската) с постельными принадлежностями, которые не стирали уже год как минимум и голой, засиженной мухами лампочкой под потолком, на вышеупомянутом продавленном диване находились майор московского ОБХСС Тимашук Павел Иванович, молодой, одышливый, чем-то похожий на счастливого хряка-производителя, по крайней мере, телосложением — точно, и некая Нина Иващенко, старший продавец в одном из центровых магазинов, относящихся к Мосплодовощторгу, двадцати четырех лет от роду, и весьма недурная собой. Чем они занимались — я скромно умолчу, замечу только то, что как только Тимашук приводил на эту квартиру свою агентессу — так соседи снизу непременно начинали стучать шваброй в пол. Пробовали они и милицию вызывать — но милиция отчего-то не приезжала — просто адрес находился в списках особого учета и был там записан, как конспиративная квартира, принадлежащая Управлению БХСС МВД по г. Москве. Собственно говоря, и майор этот трудился, не покладая рук аж старшим опером.
Когда у майора получилось… аж два с половиной раза — он сыто отвалился от девицы и всхрапнул — уставшее тело требовало отдыха, тем более что он с восьми утра на ногах, не присесть, ни прилечь, а при таком лишнем весе это не так то просто. Девица, ставшая агентессой в общем то не по своей воле, с неожиданной ненавистью посмотрела на своего… партнера, любовником он не был, потому что о любви не могло тут быть и речи — потом встала и пошла в ванную. Можно, конечно сказать, что внутри у нее все кипело от злости и омерзения, но того не было… перекипело все уже давно.
Нина Иващенко была лимитой… обычной лимитчицей, приехавшей в Москву. Родилась она под Тулой в семье, где мама была учительницей, папа — трактористом в колхозе. Папа пил… не то чтобы по черному — но изрядно, с запоями по несколько дней, влетало и матери и ей. Мать — уставшая, издерганная, озлобленная — срывала злость на учениках и, конечно же — на ней. А она — ненавидела этот быдляк, пошатывающегося даже когда трезвый отца, какую-то серую, вечно недовольную мать, своих деревенских сверстников… воняющих, грубых, начинающих лет в десять уже курить и прикладываться, подражая отцам, похабничающих и ржущих как лошади при этом. Нет слов, чтобы выразить копившуюся в ней ненависть ко всему этому, к тому, что окружало ее, к тому, чем она была и к тому, чем она в будущем должна была стать. На деревне бытует поговорка: если девки у нас все такие красивые — откуда же бабы-то такие страшные берутся. А вот — оттуда и берутся, пьяный муж, ни к чему не годный, поколачивающий, хозяйство и скотина, ребенок, потом еще один, потом еще — глядишь, и на месте дюймовочки — дурномясая бабища с остервенелым выражением лица, прущая на горбу мешок посыпки с фермы, украденный после вечерней дойки. Так оно и бывает.
Для того, чтоб этого не было — она была готова на что угодно.
Устроилась в областном центре в училище на штукатура — маляра, переспала с директором училища — потным, воняющим, очкастым — получила в итоге пять лет рабского труда в Мосстрое и койку в общаге на четверых. Как вырываться из общаги… о, это целая история. Вообще, если описывать будни московской общаги, где квартирует лимита… годов семидесятых- восьмидесятых… скажем, ЗИЛовской или Мосстроевской… это можно целый психологический триллер написать. Комната на четверых… с девчонками скажем, и каждая голодна и зла, каждая приехала в Москву не просто так, а чтобы зацепиться. Как? А как угодно — потому что в таких общагах, особенно женских, собирается совершенно определенный контингент, женщины в основном домоседки, счастья за тридевять земель не ищут, а если уж ищут, и такие вот собираются в одной комнате, в одном здании, злые на сегодняшнее свое положение неприглядное, на грязную и плохо оплачиваемую работу…
Не хватит слов, чтобы описать, что там бывает.
С Шалвой Булатовичем она ознакомилась случайно, на рынке. Рынки в ту пору в основном держали уже не крестьяне местные, а гости с Юга, к дамам они были неравнодушны. Смешно — но Нина решилась на это первый раз и сразу встретила свою судьбу — Шалву Булатовича, который работал в тресте простым бухгалтером, и при этом открывал дверь пинком к директору, давно купленному с потрохами — его бросили «на усиление» после андроповских чисток московской торговли, комсомолец невз…енный, так его мать. Получал он зарплату триста восемьдесят рублей в кассе, пять тысяч рублей от Шалвы Булатовича, исправно подписывал все документы и не питюкал. Попивал… комсомольцы на это горазды и даже не подозревал, что он не на один, на сто расстрелов[74] уже наподписывал. Впрочем, расстрел ему не светил — вариант с автомобильной катастрофой у грузинской общины, державшей трест, был уже отработан, концы, как говорится в воду, и с мертвого что возьмешь? А на рынке Шалва Булатович был потому, что через рынок толкали часть «сгнивших» и актированных на базах продуктов. Грузинская община вела дела широко, это тебе не усушка-утруска, которую русские любят, тут не по копеечке, тут тысячи летят. На базар уважаемый Шалва Булатович заглянул, чтобы собрать выручку недельную, которую накопили продавцы и посмотреть, как дела с товаром, не надо ли побольше сактировать или наоборот — что-то встало и того и гляди в самом деле сгниет. Отчаянная светловолосая девчонка понравилась грузинскому бухгалтеру… и Нине понравились пачки, которые передавали ее новому знакомому продавцы с торговых мест, особо ничего и не опасаясь — воры в законе, державшие район были тоже грузинскими. Так Нина придумала, как ей выбраться из осточертевшей общаги, от злых как крысы товарок.
