Но потом, к моему большому удивлению, он позвонил снова, дважды за те же выходные, и оба раза с упреками и укорами, почему я, человек известный, никогда с ним не общался — и оба раза вдрызг пьяный, говорил бессвязно, на фоне какого-то дикого шума и бурного веселья… Он, похоже, был ничуть не лучше меня, а может, даже хуже…
АДВОКАТ
Ко мне пришел человек, по странному вопросу. Мне, по крайней мере, так и не удалось в нем разобраться. На первый взгляд я не специалист в подобных делах, но он пришел ко мне и представился братом некоего Симона, с которым мы в одно время учились в торговой школе; говорил, будто мы были лучшими друзьями; но Симона я едва знал, и вообще у него была сомнительная репутация. Однако пришедший ко мне человек — он назвался Эйвиндом Йонссоном — написал книгу «В кромешной тьме»; сам я этой книги не читал и не помню, когда она вышла, но в последнее время о ней вдруг заговорили, потому что по ней поставили пьесу, которая идет в Национальном театре; пьеса, как я слышал, неплохая. Так вот, моему клиенту, естественно, должны заплатить за использование его произведения, выплатить гонорар как за издание в печатной форме, так и за постановку в театре, и предмет спора вроде бы не в этом. Однако издательство требует, чтобы он передавал все гонорары в фонд бездомных. Так было, когда вышла книга, того же они требуют и сейчас, когда ему должны перечислить выплаты из театра. Речь идет о значительных суммах, в то время как он сам и его семья находятся в весьма затруднительном положении, в первую очередь касательно жилья. Я, конечно, спросил клиента, хочет ли он покончить с таким порядком, не отдавать больше все свои деньги на благотворительность, и он ответил «да», считая, что уже заплатил достаточно, теперь пора и себя обеспечить. Я сказал ему, что здесь и говорить не о чем: никто не может решать за него, как ему распоряжаться своими собственными деньгами. Если какое-то издательство так заботится о живущих в нашем городе беднягах, что, конечно, само по себе похвально, то оно должно вкладывать в это деньги из собственных фондов. И я сказал этому человеку — он мне показался очень разумным парнем, но исключительно беспомощным в повседневных делах, как и многие художники, — что я надеюсь решить это дело немедленно, одним звонком в правление этого издательства или его юристам. Собирался позвонить прямо в его присутствии. Ему осталось бы только заплатить кассиру, и дело было бы кончено.
Но он не хотел, чтобы я звонил! Ни в коем случае. Сказал, что все не так просто. И пустился рассуждать о каком-то другом соглашении, о каких-то обстоятельствах. Однако не захотел объяснить, в чем, собственно, дело. Или показать мне это побочное или дополнительное соглашение с упомянутой фирмой.
Здорово же они надули беднягу! Я так и не понял, какое именно соглашение они с ним заключили, но однозначно унизительное. Как же этот несчастный автор позволял собой играть! Я сказал Эйвинду, что он должен принести и показать мне это соглашение с издательством или, по крайней мере, ввести меня в курс дела, и я могу практически гарантировать, что его удастся аннулировать. Не представляю, как можно склонить человека к подписанию соглашения, где бы он на веки вечные обязался отдавать весь свой заработок на благотворительность. Это не соответствует Всеобщей декларации прав человека. И Эйвинд заметно успокоился. Как я понял, он пришел ко мне прежде всего для того, чтобы услышать что-то в этом духе. Узнать, на каком он свете. И мы договорились, что он придет еще раз, не откладывая. Чтобы ввести меня в курс дела. Я был уверен, что смогу разобраться с издательскими стервятниками так, что это не пройдет незамеченным в СМИ, и более того.
Я ждал его в ближайшие дни. И предвкушал, что возьмусь за это дело. Я был настолько полон энтузиазма, что когда через неделю он так и не появился, позвонил ему сам. Спросил, не собирается ли он ко мне заглянуть или, может, проблема решилась сама собой. Выяснилось, что нет. Ему все еще не заплатили. Все по-прежнему. Семья испытывает затруднения. Тогда я спросил, не зайдет ли он завтра ко мне в контору, но нет, «это невозможно»! Семья, оказывается, едет во Флориду — в трехнедельный отпуск. Как? Он же говорил, что у них совсем нет денег.
У меня возникло ощущение, что со мной просто поиграли. Мое время стоит дорого, и я не могу себе позволить оплачивать его забавы.
ШТОРМ
Во Флориде было замечательно. Жизнь, какой она и должна быть: я хорошо спал, хорошо ел, расслаблялся, ходил в шортах, вокруг говорили по-английски с американским произношением, классная музыка из всех углов, американские машины на улицах; пиво, правда, «fucking close to water», но раз американцам такое нравится, то и говорить тут нечего. Оно тоже отлично пьется.
Я нашел себе любимое развлечение — оказалось, конечно, дороговато. После обеда я брал напрокат лимузин с шофером и отправлялся кататься. Сижу я на заднем сиденье, почти что в номере люкс, с телевизором, баром, телефоном; все обито кожей или лакированным деревом; можно поднять стекло, и тогда ни звука с улицы не слышно, только чувствуешь, что лимузин парит по асфальту, но стекло можно и опустить, и тогда салон наполнит теплый чистый воздух, можно открыть холодильник и достать что-нибудь холодное. Я развлекался так несколько раз и всегда один, сольное удовольствие, обычно я брал телефон и звонил какому-нибудь знакомому в Исландию, чувствовал себя настолько хорошо и беззаботно — звонил Иси, Хрольву, даже Симону Петуру, Сигурбьёрну Эйнарссону. И болтал подолгу.
Конечно, это стоит денег. Конечно, все это роскошь, к которой я не должен привыкать. Но я подумал: у меня никогда не было машины. Я никогда не водил, у меня нет прав. Мне называли умопомрачительные цифры, во сколько обходится содержание машины в год, а у многих моих ровесников машины были уже пятнадцать — двадцать лет. Но не у меня. Мне было суждено раскошелиться на это лишь однажды, в Америке, где делают серьезные автомобили. И в этом было что-то удивительное. Ехать по побережью вдоль пальм, болтать с друзьями, оставшимися на холодной родине. Когда я вернулся домой, оказалось, что основную часть всех расходов составили телефонные счета…
* * *
Мне позвонил какой-то мужчина средних лет, изъяснялся несколько манерно — извинился, что звонит, спросил, здесь ли живет «Эйвинд Йонссон, скальд». Я сказал, что не возражаю, чтобы он меня так называл. И тогда выяснилось, что это ни много ни мало председатель спортивного общества, в котором я когда-то играл в гандбол. Перейдя прямо к делу, он упомянул, что в юности я стал чемпионом Исландии в составе их команды, сказал, что общество «с гордостью и удовлетворением следит за тем, как его спортсмены успевают в жизни». И пригласил меня в качестве почетного гостя на «мужской вечер».
Вообще-то я был обижен на общество, потому что в свое время они практически выставили меня на улицу и даже отобрали большую адидасовскую сумку. Но звонивший был так мил, что я решил не ворошить старые обиды, спросил только, в чем будет состоять моя роль почетного гостя, и выяснилось, что речей держать не придется, делать я смогу все, что захочу, нужно будет только встать, представиться и позволить себе поаплодировать, так что я согласился прийти. Решил, что буду изучать жизнь.
Так вот, я приехал в резиденцию общества на такси, я ведь не был там больше двадцати лет; здание стояло там же, только увеличилось примерно вполовину, травяное поле тоже осталось на своем месте, и огромный дом. Я немного нервничал перед тем, как войти, думал, что я же никого там не знаю, пропустил несколько кружечек пива, но не успел я показаться в холле, как ко мне подошел сам председатель клуба, взял меня за руку, как будто я был одним из правителей страны, и представил другим почтенным господам, один из них пошел в бар и принес мне водки с тоником, теперь и у всех было налито, мы выпили, и настроение стало невероятно легким. Когда произносилось что-то двусмысленное или забавное, все смеялись — всё было как на вечеринке среди друзей и знакомых… Гости стекались, проходили в зал, садились за столы, меня посадили на почетное место, вместе с руководством общества и другими известными и влиятельными людьми: там были два директора, представитель городской администрации и один депутат. И Эйвинд Шторм, почетный гость. Ели, пили, веселились; мне даже не надо было ходить в бар, все приносили; потом кто-то выступил с пародией, а затем представили меня, сказали добрые слова о том, что мой путь и путь общества пересеклись уже давно и что они гордятся правом называть меня одним из своих членов, я поднялся на кафедру и вспомнил пару коротеньких историй из своей гандбольной жизни. Все долго смеялись, некоторые даже плакали от смеха, и в конце вечера люди потянулись ко мне поблагодарить за то, что порадовал их выступлением. Все это вселяло уверенность в себе. После меня на кафедру поднялся парламентарий, он считался основным выступающим, но говорил не особо хорошо, рассказывал исландские анекдоты с бородой, большинство сальные, но все тоже смеялись, хотя я заметил, что намного меньше, чем над моими историями.
