Фашизм и коммунизм представляли собой резкую революционную эскалацию в двух главных соперничающих массовых идеологиях конца XIX века — социализме и национализме. Эскалацию вызвал катастрофический опыт Первой мировой войны. С самого своего возникновения социализм и национализм соперничали за массовую поддержку со стороны осознававших свою политическую силу средних и низших классов общества: интеллигенции, государственных служащих, младших офицеров, рабочих, крестьян. Оба движения предлагали своим последователям надежду обрести путем участия в политической борьбе, что существенно повышает самоуважение, перспективы выдвинуться по линии партии, государственной бюрократии и армии. Оба движения разрушали социальные табу старых аристократических режимов ради «простого человека».
Как бы неловко и даже скандально это ни прозвучало, но мы должны трезво признать, что модернистский идеал справедливости и политических прав для «простых людей» может иметь не одно, но два антагонистических выражения. Справедливость как социальное равенство и единство человечества обычно называли социализмом. Конечно, именно это изначальный идеал Просвещения, который обладает давней и мощной интеллектуальной традицией. Но на политическом уровне эту программу проводить очень трудно, поскольку она наталкивается на социальные барьеры статусных групп, национальностей, религиозных общин, расовых и гендерных предрассудков. Справедливость же в менее универсальных терминах, как права членов одной группы в противопоставлении другим группам, выливается в политику национализма, сексизма, расизма, религиозного фундаментализма или смеси из них. У подобных идей менее почтенная интеллектуальная традиция. Зато они нередко показывали себя более эффективными в эпоху массовой политики. За последние два столетия национализм в широком толковании вдохновил множество вирулентных или откровенно человеконенавистнических политических мобилизаций. В общем, и сегодня он является наиболее эффективной из массовых политических программ.
Коммунизм не был генетическим близнецом фашизма. Они были идеологическими оппонентами и смертельными врагами, выросшими из индустриальной войны начала XX века. Ни коммунизм, ни фашизм не могут возродиться в своем первоначальном виде, поскольку, к счастью, их геополитические и идеологические предпосылки отсутствуют в современном мире. Это не значит, что когда-нибудь в будущем другой большой кризис не сможет спровоцировать столь же сильные реакции с противоположных сторон политического спектра. Подобные антагонистические реакции могут стать вероятны в случае, если политический центризм распадется под ударами кризиса. Но если мои соавторы в этой книге правы в своих прогнозах на будущее (как они были правы в своих прошлых прогнозах), мы можем сделать еще несколько предсказаний.
Кризис капитализма в XXI веке будет разворачиваться главным образом в сфере мировой экономики, а не в сфере геополитики. Его последствия будут выглядеть скорее, как классовая борьба образованных средних и нижних слоев, нежели как война между коалициями государств. Более того, классовые столкновения затронут преимущественно страны капиталистического ядра, где сильны демократические политические институты и традиции общественных движений. В центре политических баталий будут вопросы общественного контроля над частными экономическими корпорациями, а не войны на уничтожение, и вести эту классовую борьбу будут гражданские движения, а не армии и партизанские отряды. Но при этом, с одной стороны, мы можем прогнозировать рост ксенофобских реакций, поскольку классовая борьба в глобализованном мире, наполненном мигрантами, неизбежно приобретет расовые, религиозные и этнические черты. Крайние националисты, скорее всего, будут пытаться направить мощь современных государств в сторону ужесточения социального и этнического контроля, к политике, которая будет напоминать старые тоталитарные практики, помноженные на новые информационные технологии. И в этом я вижу большую опасность. Но, с другой стороны, мы увидим политические коалиции, мобилизующиеся вокруг леволиберальной программы всеобщей справедливости, которая нарастала в современном мире с эпохи Просвещения. После 1945 года и правящие элиты капиталистической миросистемы, и общественные движения извлекли уроки из опыта классовых и национальных войн первой половины XX века. Было сделано очень многое, чтобы войны между государствами и гражданские войны стали менее вероятными, чем раньше. За мир очень стоит бороться. Ведь если нам удастся в будущем избежать войн, то равным образом в XXI веке можно будет избежать насильственных революций и диктатур — как правого, так и левого толка.
Если этот анализ верен, то прообраз большевистского 1917 года, к счастью, не слишком подходит для прогноза о том, как может выглядеть конец капитализма. Речь идет скорее о массовых гражданских мобилизациях вроде Пражской весны 1968 года и советской перестройки, как она выглядела на своем пике в 1989 году. В обоих случаях реакцией правящих элит было не открытое насилие, а паника. Однако протестные движения не менее позорным образом упустили свои шансы. Результаты были печальными. Именно поэтому открытая и ответственная дискуссия о будущем должна включать рассмотрение политических и экономических программ, равно как и возможных коалиций и компромиссов, для того чтобы минимизировать неопределенности переходного периода в ситуации больших кризисов. Вероятно, именно в этом и заключается наиболее полезный урок из истории коммунизма.
Крэг Калхун
Что грозит капитализму сегодня?
Капитализм похоже, переживает тяжелейший со времен Великой депрессии финансово-экономический кризис. Хотя падение в этот раз было не настолько глубоким, в богатых странах из-за кризиса начался периода сниженного роста или его отсутствия, который по длительности превосходит тот, что был обусловлен Депрессией. Кроме того, текущий кризис наступил сразу после нанесшей немало вреда эпохи финансиализации, неолиберального ослабления социальных институтов и усиления неравенства. Все это усугубляет проблемы, подтачивает возможность разобраться с ними и сокращает толщину защитного слоя, отделяющего обычных людей от экономических ударов. Инвесторы продолжают зарабатывать деньги; ни одно государство не развалилось. Однако будущее выглядит неопределенным.
Правда, это рассуждение о развале, как и большинство других, отражает взгляды стран старого ядра капиталистической миросистемы, которые в настоящее время теряют свои привилегии и свои выгодные позиции. Во многих местах в Азии, Африке и Латинской Америке ситуация выглядит иначе. Текущий кризис выявляет и одновременно ускоряет сдвиг экономической энергии из давно сложившихся экономик ядра в Европе и Северной Америке в новые развивающиеся регионы. Главный вопрос относительно будущего капитализма: можно ли сохранить эту энергию? В результате этого сдвига с Запада на Восток и с Севера на Юг капитализм преображается, что, возможно, позволит восстановить его жизнеспособность. Однако быстрорастущие экономики также сталкиваются с проблемами. Новый капиталистический рост в старых экономиках «ядра» точно так же зависит от преобразований, особенно в области отношений капитализма с политической властью и социальными институтами. Главное же, капитализм плохо защищен не только от волнения на рынках, избыточных рисков или плохо управляемых банков, но и от войн, деградации окружающей среды, изменения климата, а также кризисов общественной солидарности и благосостояния.
Чтобы правильно оценить возможности упадка, обновления или же преобразования капитализма, мы должны признать, что он не является полностью замкнутой системой. Можно абстрагироваться от сложных исторических условий и изучать гипотетически совершенно чистую капиталистическую систему. Однако в своей эмпирической реальности капитализм всегда требует сочленения с некапиталистической экономической деятельностью, а также с политическими, социальными и культурными факторами; это не только экономическая, но правовая и институциональная система. И многие из наиболее серьезных угроз капитализму ныне обусловлены его зависимостью от факторов, которые не являются чисто экономическими.
