– Отец, я… – попытался протестовать Дик.
– Ни слова больше! – нахмурился Кавендиш-старший. – Джон! – позвал он слугу. – Джон, Ричард уходит, проводи!
* * *
Вернувшись в свою квартиру, Дик несколько часов потратил на попытку выбрать наиболее вероятных кандидатов из списка. Какие-то имена отец подчеркнул сам, снабдив их комментариями, только и этих имен было достаточно много, чтобы сбить с толку. Особенно учитывая, что, глядя на листы, исписанные беглым почерком отца, Ричард мог думать только о Джейн.
Он думал о ее изрезанных руках. О ее смелости. О приснившихся поцелуях. О том, что с ней сейчас. О Джеймсе… О том, что могло связывать графа и юную вдову неизвестного баронета.
Дик не винил Джейн в проигранном поединке. Во-первых, он уже почти не сомневался, что это дело рук Джеймса. Во-вторых, не первое поражение и не последнее. Да, бьет по самолюбию, но потерпеть можно. Бой затевался ради того, чтобы добыть сведения об убийстве Анны. Если они получены, значит, цель достигнута. Поэтому единственное, за что Ричард очень хотел набить графу его аристократичную физиономию, – это убийство Шрама. Дик хотел с ним расправиться сам. Сам хотел отомстить за сестру.
Оставалось надеяться, что до Горбуна Джеймс добраться не успел. И уже не доберется. По прикидкам Дика, граф в ближайшие пару дней точно будет сидеть дома. Значит, есть время, чтобы найти остальных участников убийства.
И Ричард пытался это сделать, снова и снова проглядывая список отца. Зацепку мог дать любой из двадцати с лишним человек. Взяв лист бумаги, Дик написал новый перечень имен. Вначале были наиболее вероятные подозреваемые, ближе к концу – менее вероятные. А что делать дальше? Всех обходить и опрашивать по очереди? Есть ли смысл? Пока куда интересней выглядел поиск Горбуна и… Джейн.
Дождавшись вечера, Ричард поспешил в «Малыша Билли» с тем, чтобы услышать последние новости: победившего в поединке Шрама в ту же ночь убили на пустыре. Орудие убийства не нашли, но, судя по ране, что-то вроде рапиры.
– Если б ты не валялся в отключке в дальней кладовке, я бы решил, что это твоих рук дело, – заявил Коряга. – Но нет. Шрам ушел с каким-то дрянным аристократишкой. Сразу видно – белая кость. Я еще тогда подумал – почему было не прислать слугу? А вон оно как вышло. Думаю, это месть за какое-нибудь из дел. Вышли на Шрама и порешили. Ну, считай, повезло тебе. Проиграл только заклад, а за выигрышем в пари теперь никто не явится, оставь себе. Но ты мне вот что скажи: есть мысли, кто тебя приложил? Ведь не просто же так ты прилег подремать?
– Знаешь… – Дик пожал плечами и смущенно улыбнулся. – Я бы предпочел замять это дело. У меня нет претензий к тому… кто подсыпал мне снотворное.
– Женщина, – тут же заулыбался Коряга. – Ну конечно! Влип ты, приятель! Я посмотрел на нее – та еще штучка. Наверняка из благородных! Ну, если претензий у тебя к ней нет, что ж, забудем. На первый раз. Но ты постарайся, чтобы второго не было. А я пока пущу слух про женскую месть, чтобы не говорили о нечестной игре и подставах. Мужики поймут. А что, Принц, ты случаем остепениться-то не собрался? Тебя у нас ждать еще или это было прощальное выступление, которое испортила мстительная бабенка?
– Не переживай, Коряга, – вздохнул Дик. – Мы с тобой еще не раз свидимся. Рано мне жениться. Да и не на ком.
– А красавица твоя как же? – удивился управляющий.
– Не про мою честь эта красавица.
– Ты погоди киснуть! – Коряга дружески стукнул Ричарда по плечу. – Дело молодое. Если у вас до комнаты, – он кивнул в сторону бара, – дошло, так дальше проще будет. А денег на подарки нет – приходи завтра: выступишь в четвертьфинале, победишь – себя оправдаешь и дела поправишь. А после финала купишь своей леди золотую цацку. Глядишь, еще не раз потом встретитесь наедине. – Управляющий заговорщицки подмигнул.
Ричард неопределенно хмыкнул, не желая поддерживать этот разговор и одновременно не представляя, как лучше спросить про Горбуна. Намереваясь его убить, глупо демонстрировать личный интерес.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– А что парни говорят про Шрама? Есть предположения, кто конкретно его мог… «отблагодарить»? – спросил Дик в надежде получить хоть какой-то намек.
– Если б ему нож под ребро вогнали – тогда бы на Горбуна подумали. Парни рассказывали, что эти двое последнее дело хотели провернуть вместе, но что-то не срослось. А я так думаю – клиент не заплатил из-за того, что девку грохнули вместо похищения. Про громкое убийство в парке все газеты кричат – сложить два и два просто. Говорят, Шрам своего подельника сам чуть не порешил. Ссора, по слухам, была страшная. Горбун вполне мог захотеть отыграться. Но рапира – оружие благородных, а из этого неудачника благородный, как из меня – королева Альбии.
– А сам Горбун что говорит?
– А что он скажет? – равнодушно ухмыльнулся Коряга. – Его в последний раз в «Дыре» видели. Ниже падать-то уже некуда. Да и кто его спрашивать станет? Полиции до убийства Шрама нет никакого дела. Нам тоже – не наши разборки, не на нашей территории. Хотя, конечно, жаль мужика – хороший боец был, но что уж тут – все под Господом ходим.
– Мне теперь без него и в боях участвовать как-то неинтересно. Не мое это – побеждать заведомо слабых противников, – заметил Ричард.
– Да полно тебе! – широко улыбнулся Коряга. – Побеждает сильнейший. Какие вопросы? Тем более ты недавно вроде как проиграл. Приходи. Взнос небольшой. Набрать можно. А выигрыш, как обычно, хороший. На женщин нужны деньги, уж я-то знаю.
– Спасибо, Коряга, может быть, воспользуюсь твоим предложением, – ответил Дик в спину управляющему, который, по своему обыкновению, закончил общение тотчас, как тема себя исчерпала.
«Дыра» – самое грязное место, которое существовало в Восточном Ландерине, да и, пожалуй, во всей Альбии. Опиумная курильня для тех, у кого денег не хватало даже на дешевый алкоголь. Ниже падать некуда – Коряга был полностью прав. Из «Дыры» мало кто возвращался… живым. Одурманенные опиумными парами курильщики лежали прямо на грязном полу, витая в мире своих грез и не замечая ни снующих между телами крыс, ни самых дешевых шлюх, готовых отдаваться чуть ли не даром, за одну только возможность вдохнуть в легкие немного сладкой отравы. Умерших там паковали в мешки и выбрасывали в реку, так что можно было считать, что Горбун сам отомстил себе за убийство Анны. Но Дик хотел поставить точку в этом вопросе.
Чтобы не привлекать внимания и не вызвать лишних подозрений, Ричард пообщался и немного выпил со старыми знакомыми, посетовал на свое досадное поражение, обсудил бесславную гибель Шрама и последние сплетни – словом, провел обычный вечер в «Малыше». Выйдя из клуба ближе к ночи, он понял, что в курильню сегодня лучше не ходить: город был укрыт густым туманом. Дорогу до дома молодой человек мог найти с закрытыми глазами, а по закоулкам Ландерина в такое время лучше не гулять.
Трудно сказать, за каким чертом Дику захотелось сделать небольшой крюк вместо того, чтобы выбрать прямую дорогу. Задним числом рассуждая – не иначе как ангел-хранитель нашептал или еще кто-то подобный.
Злобный лай Ричард услышал издалека. Бродячие своры в такие ночи вели себя особенно агрессивно, и, случалось, по утрам находили прохожих, разорванных одичалыми псами. Власти иногда устраивали отстрел бездомных животных, но больше для очистки совести: собак меньше не становилось.
Дик поспешил на помощь, но еще до того, как приблизился, послышался заглушенный туманом звук выстрела. Молодой человек ускорил шаг – бежать в таких условиях все равно бы не получилось – и чуть не налетел… на девушку. Он не стал разбираться, кто она и почему ходит одна ночью. Оттеснив незнакомку за спину, Ричард забрал у нее трость и принялся отгонять собак. По счастью, бешеных среди них не оказалось, и псы быстро скрылись в тумане, осознав, что добыча им не по зубам.
Спеша на помощь незнакомке, Дик меньше всего на свете готов был обнаружить, что это Джейн. Впрочем, если подумать, разве существовала на свете другая девушка, способная гулять в одиночестве по туманному Ландерину, хладнокровно отбиваться от нападения собак и без тени смущения предлагать джентльмену зайти к ней домой на ночь глядя?.. Правда, почти сразу леди «успокоила» Ричарда тем, что не узнала дверь собственного дома, – хоть что-то в ней было от обычных женщин.
