Бармен осторожно придвинул к Кларе по стойке ее мартини, чтобы он не перелился в другие бокалы.
И тут она заметила: на шпажку одной из маслин был насажен клочок бумаги.
Руки у Клары задрожали, немного мартини пролилось из бокала. «Только не здесь, не сейчас», — взмолилась она про себя и сорвала записку со шпажки.
Я тебя вижу
Мысленно она представила, как он произносит эти слова. И каждое из них набатом отдавалось в ушах Клары, перекрывая ропот толпы, музыку, усиленный микрофоном голос Глории. Ей хотелось оставаться спокойной, собранной, но в глубине души уже начал нарастать панический страх, готовый охватить все ее существо. Она обвела зал бешеным взглядом. Повсюду, в любом уголке было множество людей, но все они смотрели только на эстраду.
Все, кроме одного.
Одна пара глаз была ей до ужаса знакома. Те самые глаза, которые когда-то давно светились такой любовью к ней, а теперь в них не было ничего, кроме измены.
Клара повернулась к стойке и одним духом выпила чуть не весь бокал мартини. В уме она еще раньше бесконечно проигрывала эту минуту. Ее дневник был переполнен неотправленными письмами, в которых говорилось все то, чего она так никогда и не произнесла. Там она сводила счеты и обвиняла. Там она даровала прощение. Это ведь она уехала из города, даже не попрощавшись, и сейчас она, чуть ли не впадая в истерику, не желала встречаться с ним. Она была на грани истерики, у нее было разбито сердце. И еще — она очень боялась.
— Простите, мисс, это не вы уронили?
Она ощутила, что он стоит рядом, а его рукав касается ее руки. Он положил смятый клочок бумаги на стойку перед Кларой. Она повернулась к нему лицом, стараясь выглядеть неколебимой как скала, как будто бы ничего не произошло, как будто она была выше всего этого. Но его присутствие лишило ее всяких сил.
— Я же сказала, что не желаю тебя больше видеть, — с трудом выговорила она.
— Клара. Кларабелла. — Он сделал еще шаг и заключил ее в объятия.
Ей хотелось оттолкнуть его, бить его кулаками в грудь — а что, если Маркус и Лоррен увидят? — но сил на это не было. Чем больше она сопротивлялась, тем более слабой ощущала себя, пока не сдалась окончательно и не рухнула ему на грудь с тихим рыданием, чувствуя, как отпускает ее сердце рука, сжимавшая его столько месяцев.
— Я ждал этой минуты с того самого дня, когда мы виделись в последний раз, — проговорил он, уткнувшись в ее волосы. — И не было мига, когда я не думал бы о тебе, с тех пор как ты меня покинула.
— Я покинула тебя? — Ну конечно, это так на него похоже — переворачивать все с ног на голову. Сплошная ложь. Да, она сбежала от него, но лишь после того, как он прогнал ее.
— Если бы не это, мне не пришлось бы проехать полстраны, разыскивая тебя.
— Ты невозможен. — Выглядел он старше, чем она его запомнила, хотя это ему как раз шло. Все то же могучее телосложение. Все та же широкая улыбка, от которой становится заметнее ямочка на подбородке. — Если бы ты хотел меня видеть, мог бы и позвонить. Открыто. И не играть в садистские игры, посылая мне загадочные записки.
— Загадочные? А мне казалось, они такие милые. Я хотел дать тебе время на размышление.
— Какой ты бред несешь! — сердито бросила Клара.
— Но я же не знал, захочешь ли ты видеть меня, — сказал он немного громче.
— Я и не хотела. — Новый глоток мартини придал ей смелости. — И сейчас не хочу.
Она стала теперь другой. Более сильной. Если Клара чему и научилась в образе Деревенской Простушки, то в первую очередь тому, что надо хоть немного уважать себя. Необходимо вернуть себе то достоинство, с которым она держалась, пока он не разбил ее жизнь.
— Ты по крайней мере могла бы со мной выпить.
— Я только что выпила.
— Клара, — сказал он, — когда это мешало тебе выпить еще?
И поцеловал ее в уголок рта. Его губы, такие мягкие, такие нежные, задержались там, и Клара не стала противиться. Внутренний голос кричал ей: «Ни за что! Вспомни, как он поступил с тобой!» Но она была заложницей своего тела, у которого были свои собственные воспоминания.
На мгновение весь зал куда-то исчез, и она разом забыла все долгие месяцы горя и слез. Казалось, что сейчас снова весна, она снова в Нью-Йорке, ей семнадцать лет — ей, горячей, сумасбродной, по уши влюбленной в Гарриса Брауна.
Снова, как тогда, когда она еще не знала всей правды о нем. Как и всей правды о себе.
18
Лоррен
Лоррен пребывала в состоянии кайфа.
Она помирилась с лучшей подругой, она чувствовала себя такой утонченной, она сидела в достойной зависти кабинке «Зеленой мельницы», да еще рядом с Маркусом Истменом.
Она даже ощутила прилив материнской гордости, глядя на то, как выступает Глория. Да, Лоррен была завистлива, но даже она не могла не признать: эта девушка умеет петь.
Она знала, что Глория пошла на огромный риск. Та что-то такое ей говорила вскользь — что ей угрожает сестра пианиста, и еще какую-то чушь о том, что артисты здесь могут продержаться лишь до тех пор, пока ладят с гангстерами, которым принадлежит заведение, но тогда Лоррен только посмеялась над всем этим. Господи Боже, это же не кто-нибудь, а Глория Кармоди! Какой гангстер (или девчонка-негритянка, если уж на то пошло) осмелится конфликтовать с любимицей чикагского высшего света?
Вы только посмотрите на нее сейчас!
Пусть Глория и волнуется в душе, но от нее так и веет безмятежностью. Лицо застыло, зато тело живое, как ртуть, оно раскачивается в такт музыке, а голос, стоило ей закрыть глаза и запеть, стал прясть нити из чистого золота.
Пианист как раз исполнял потрясающее соло, электризовавшее всех присутствующих, словно удары молнии. Пока он перебирал клавиши, Глория отошла от микрофона и покачивалась из стороны в сторону. А Лоррен всем своим существом воспринимала музыку. Ничто так не возбуждает, как страстные мелодии джаза.
Пора и Лоррен Дайер напомнить окружающим, кто здесь по-настоящему смелый. Она вынула из пачки сигарету, зажала в губах.
— Дашь огоньку? — спросила она, пытаясь завладеть вниманием Маркуса.
Он достал из кармана пиджака серебряную зажигалку, дал ей прикурить, но ясные голубые глаза смотрели на что-то позади Лоррен. Не позволяя себе сорваться, она попробовала применить другую тактику.
— Ты послушай только, как божественно поет Глория, — проговорила она, сделав глубокую затяжку. — Я и понятия не имела, какой у нее талант.
— Ну да, — рассеянно произнес Маркус. — Она всем тут показала, что почем.
— Помнишь, как мы слушали ее в прошлый раз — на том невыносимо скучном рождественском приеме… Маркус! — перебила себя Лоррен. — Какого черта ты туда уставился? — Она проследила за его взглядом и увидела Клару у стойки бара. — Ох, ничего себе! Тебе так сильно хочется еще выпить? Решил оторваться по полной?
— Да нет, — ответил Маркус. — Меня заинтересовал тот парень. Ну, с которым она беседует. Тебе его лицо не кажется знакомым?
— Ей можно разговаривать с другими мужчинами, Маркус, — Лоррен закатила глаза. — Пусть она деревенщина, но никто не запрещает ей флиртовать. — После этого она присмотрелась к собеседнику Клары повнимательнее. — А ты не случайно меня спросил — это же Гаррис Браун!
— Кто? — Маркус сжал запястье Лоррен.
Ну, теперь он у нее на крючке. Если Маркуса интересуют сплетни, Лоррен ему такое выложит!
— Гаррис Браун? Второй сын известного нью-йоркского политика-миллионера. В испорченном высшем свете Нью-Йорка он слывет одним из самых крутых ловеласов. И теперь, когда я на него смотрю, то начинаю понимать почему. Ух ты!
— За каким чертом Кларе понадобилось с ним болтать? — спросил Маркус. Глаза его округлились.
— А кому это интересно? — пожала плечами Лоррен. Конечно, странно, что такой завидный кавалер тратит время на Простушку Клару, но ведь та и вправду выглядит сегодня совершенно по-новому, чертовски привлекательно — это Лоррен в душе признавала. — А вообще-то, ей повезло. — Она вскинула глаза как раз вовремя и успела заметить, как Клара отрывается от губ кавалера после поцелуя. — Похоже, наша строгая пуританка решила отвязаться как следует.
Маркус вскочил на ноги и вылетел из кабинки, сжав губы от злости.
— Сейчас я приглашу этого шутника пойти прогуляться.
— Вот этого ты точно делать не станешь! — решительно потянула его назад Лоррен. — Наш план наконец-то пришел в действие! Клара напрашивается на большой скандал. Так не мешай ей увязнуть в нем… — Лоррен не успела договорить, как до нее вдруг дошла правда. Чем дольше она смотрела Маркусу в лицо, тем глубже убеждалась, что это правда. — Глазам своим не верю, — проговорила она. — Значит, для тебя это больше уже не игра, так?
