наказать. Это было бы несправедливо. А в несправедливости упрекать нас не может никто. Мы посадим этого человечка в темницу под вежей. Посидит там – может, совесть в нем и проснется. Для него будет лучше, если он сам признается в черных делах. Если нет – наши слуги из навьей дружины докажут его вину.
Толпа богов и богинь одобрительно загудела. Плотный кружок расступился, пропустив отряд призрачных воинов в тяжелых доспехах. Гриди подхватили Немила под руки, плотно стиснули и поволокли в подвал.
Он пытался кричать, вырываться, доказывать свою невиновность, но все было напрасно. Гриди не хотели его даже слушать. Перед ним распахнулась тяжелая дверь, окованная железом, и его бросили вниз по ступеням, уводящим в мрачную глубину.
Немил кубарем покатился во тьму, переворачиваясь и ушибаясь о выступы. Лишь распластавшись на холодном полу, он пришел в себя, с силой саданул по камням кулаком и отчаянно прокричал:
– Как же вы не поймете, владыки? Я добрался до вас, потому что поверил, что вы поможете мне спасти душу. А вы сами же меня губите. Вот и верь после этого в добро и правду. Где их искать? На земле? Я там был, ни шиша не нашел. А теперь я на небе. И что вижу? Тут то же самое! Видать, правды нигде не найдешь.
Глава 6. Вертопрах
Ночь с 3 на 4 чернеца
Ночь с третьего на четвертое число месяца чернеца выдалась мрачной и неуютной, несмотря на то, что Немил проводил ее в небесном мире, где сами боги велели испытывать счастье и благодать.
Прутья железной решетки отгородили узника от каменного пятачка, к которому спускалась лестница из пиршественной палаты. Там горел светоч, воткнутый в гнездо на стене. Немила так и тянуло к нему, потому что другого источника тепла и света поблизости не было. Тесный каменный мешок давил его своей тяжестью и лишал воли.
– Как же так? – бормотал узник, расхаживая по клетке, как пойманный лев. – Разве эти небожители не видят, что я не виновен в отравлении Перуна? Да, раньше я часто грешил. Было дело, что толку скрывать. И, наверное, меня есть за что наказать. Но не за покушение на Лазурного князя!
Дверь в палату со скрежетом отворилась, и по крутой лестнице плавно спустилась Звенислава. Небесная дева парила, едва касаясь ступенек красными сапожками, и от того казалось, что она летит, а не ступает по твердой поверхности. Немил схватился здоровой рукой за решетку и вжался в прутья лицом.
– Вот и ты! – с замиранием произнес он. – Не было бы счастья, да несчастье помогло. Я и не чаял тебя увидеть. Каждый раз, когда смотрю на тебя, будто солнце восходит в душе.
Но дева казалась тревожной и не отвечала на его излияния.
– Погоди! – перебила она. – У меня плохие вести.
– Вот те на! – расхохотался Немил. – Я заперт в темнице. Меня готовы казнить боги, а бесы вознамерились замордовать мою душу. Бежать некуда, осталось лишь ждать судьбу. И ты говоришь, что бывают вести еще хуже? Ну-ну, давай-ка послушаем, что еще за сюрпризы таит волшебный и непредсказуемый мир божеств.
– Смеяться тут не над чем, – строго ответила дева. – Взбунтовались Перуновы гриди. Они требуют немедленной расправы над отравителем своего господина. Дружину Перуна не удержать, она подчиняется только хозяину, а его больше нет. Небесные витязи вот-вот сюда явятся, чтобы учинить над тобой самоуправный суд.
– Даже на небе нет справедливости, – горько вздохнул Немил. – А люди думают, что тут царит совершенство.
– Это не вина горних владык, – возразила Звенислава, приближаясь и заглядывая ему в глаза. – В земной жизни гриди были отчаянными воинами. Даже очутившись в чертоге Перуна, они сохраняют буйный нрав.
– И что теперь делать?
– Уповать на богов.
– Так лишишься последнего.
– Гриди шумят. Вот-вот ворвутся, – с испугом сказала дева.
– Веня! – Немил просунул руку сквозь прутья и осторожно погладил широкий рукав ее платья. – Меня могут растерзать в любой миг. Если это не выйдет у сумасбродных гридей, то бесы в аду ждут не дождутся своей очереди. Рано или поздно я все равно пропаду.
– Не говори так! – отшатнулась дева.
– Пора посмотреть правде в глаза. Я уже пропал, только долго этого не понимал. Я творил злые вещи и много грешил. Душа моя загублена и приговорена. Единственное, что меня утешает – то, что в последние часы жизни я вижу твое лицо. Как жаль, что я раньше не знал того света, что от тебя исходит! Может, тогда я успел бы исправиться.
– Не все потеряно.
– Боюсь, что уже поздно. Прежде я никого не любил, просто жил со случайными женками, да и те не задерживались надолго. А до тебя даже дотронуться не могу, и все же чувствую, что ты – свет очей моих. Знаешь, чего я боюсь больше всего? Если моя душа попадет в пекло, то ее уже не отпустят, и я не смогу тебя больше увидеть. Вот что самое страшное.
– Я спасу тебя! Я позову госпожу! – воскликнула дева.
– Твоя госпожа едва обосновалась в этом призрачном мире. Для коренных небожителей ее слово мало что значит.
– Нет! Она – вдова князя горней дружины. Ее все почитают. Она поможет тебе, вот увидишь!
Дверная створка распахнулась до упора, издав громкий стук. На ступени хлынула толпа призрачных воинов, вооруженных секирами, сулицами и кистенями. Во главе ее несся пожилой воевода Мстивой, за плечами которого маячили близнецы Мирослав и Славомир.
– Беги! – крикнул деве Немил.
Толпа заполнила узкую площадку перед темницей. Воевода Мстивой просочился сквозь решетку, звякнув о прутья железной кольчугой. Близнецы последовали за ним, схватили узника за руки и прижали спиной к стене. Плотная масса доспехов всех мыслимых форм и расцветок оттеснила и скрыла деву.
– Вот он, убийца и лиходейский лазутчик! – с ненавистью произнес Мстивой, прижимаясь кольчугой к груди пленника.
Немил почувствовал, что по его телу пробежала дрожь, как будто десятки колючих игл впились в кожу.
– Отстань! Ты меня истязаешь, – прохрипел он.
Толпа гридей заржала и загомонила. Звенислава попыталась протолкаться к выходу, но ее сжали и не пропустили.
– Эй, девонька, что ты здесь делаешь? – начали напирать на нее возбужденные воины. – О чем ты сговорилась с изменником? Лучше признайся, иначе пойдешь на казнь вместе с ним.
– Как вы смеете? – не смутившись, выкрикнула Звенислава. – Я – служанка почтеннейшей Костромы, супруги вашего господина. Не уважать ее – значит предать Перуна. Вы так ему служите?
Гриди опешили и перестали ее сдавливать. Звенислава звонко хлопнула по чужой ладони,
