Попытался справиться со своим лицом, неожиданно напрягшимся, шагнул в столовую и невольно сглотнул подступивший к горлу ком.
Аромат от свежесваренного кофе был настолько плотным и глубоким, что буквально застилал глаза. У него невольно возникало ощущение, что он преодолевает дымовую завесу. Именно так и должен пахнуть настоящий достаток – сладковатым шоколадным вкусом.
В центре стола, там, где еще совсем недавно сидел хозяин дома Карл Густавович, на высоком резном кресле, напоминавшем трон египетского императора, теперь расположился Евгений Карлович, его старший сын и основной наследник. Видно, привыкший к радостям жизни, он вкушал двойное удовольствие: попивал крепко заваренный кофе и при этом покуривал толстую сигару, выдыхая темно-серый плотный дым к ажурному потолку, расписанному на тему древнегреческих пиров.
– Проходите, господин Одье. Мы вас давно ждем, – приветливо пригласила Августа Богдановна, – что-то вы сегодня припозднились. Аннушка, налей господину послу кофе.
Изобразив довольствие и при этом ощущая невероятную неловкость, Эдвард Одье устроился на своем месте, что было определено ему в день переезда, на точно таком же императорском стуле, как у Евгения Карловича, и взял предложенную чашку кофе, заклубившуюся ароматным туманом.
– А знаете, у нас есть новость от Карла, – поделилась Августа Богдановна своей радостью. – Он написал, что у него все хорошо. Сейчас он проживает в Риге и просил за него не беспокоиться. Даже выслал фотографию, хотите взглянуть?
– Да, конечно, хотел бы, – неожиданно для себя ответил согласием Эдвард.
На какое-то время он позабыл даже о чекистах, расположившихся в его кабинете. Подняв со стула старомодный ридикюль, украшенный жемчугом, Августа Богдановна извлекла из него небольшую ретушированную фотографию в простенькой деревянной рамке, с которой сурово смотрел хозяин дома Карл Фаберже. С момента их последней встречи он весьма постарел, словно прошел не месяц, а целое десятилетие. Его лицо выглядело высохшим, отчего запавшие глаза казались значительно больше, чем были на самом деле. Кожа на скулах натянулась, придавая ему болезненный вид. И сам он выглядел удрученным и невероятно усталым. Из наружного кармашка сюртука выглядывал белый платок, конец которого был завязан в небольшой тугой узелок. Что это? Небрежность, столь не свойственная Карлу Густавовичу, или какой-то тайный посыл своему семейству?
Эдвард Одье бережно вернул фотографию и наконец решился приступить в разговору:
– Я хотел вам сказать…
Но Августа Богдановна, не замечая унылой физиономии посла, перебила его:
– В письме он передавал вам привет и очень благодарит за то, что вы для нас сделали.
К Одье вразвалочку подошел черный упитанный кот с лоснящейся большой головой. Выпрашивая со стола лакомство, он неприлично высоко задрал хвост и потерся толстым боком о его брюки. Посол, не терпевший фамильярности даже со стороны животных, осторожно отодвинул кота ногой. Вся комната и само здание были незримо наполнены присутствием Карла Фаберже, хотя пошел второй месяц, как он съехал из Петрограда. Казалось, что своей любезно-аристократической улыбкой он посматривает на них из каждого угла. Короткий диван, стоявший в углу столовой, где он любил выкурить сигарету после обеда, еще помнил изгибы его тела, а на небольшой синей стеклянной подставке лежал его любимый длинный мундштук, сделанный из горного хрусталя.
– А вы знаете, что было ограблено норвежское посольство? – неожиданно спросил Евгений Карлович.
– Знаю, – угрюмо ответил Одье и твердым взглядом посмотрел на нынешнего хозяина дома. – Во время нападения были убиты два швейцарских студента, они охраняли документы дипмиссии. Я их знал…
– Бедняги, – сочувственно вздохнул Евгений Фаберже.
– Из норвежского посольства было вынесено четырнадцать чемоданов, принадлежавших посольству Швейцарии. Семь чемоданов… принадлежали дому Фаберже, – отважился Эдвард Одье на признание.
– Что-то я вас не совсем понимаю, господин Одье, что значит «дому Фаберже»? – спросил Евгений Карлович с тревогой в голосе. – У нас с норвежской дипломатической миссией нет никаких контактов. Мы там ничего не оставляли.
– Это я распорядился отнести семь ваших чемоданов в норвежское посольство, – четко выговаривая каждое слово, произнес посол. – Мне поступила информация, что на ваш дом будет совершен налет. И я, втайне ото всех, чтобы спасти ваше состояние, принял решение перенести его в норвежское посольство. Для охраны чемоданов я даже оставил двух человек. Но налетчики не пожалели этих бедных мальчиков.
Некоторое время в столовой стояло гнетущее молчание.
– Вы хотите сказать, что те чемоданы, которые мы доверили вам… они украдены бандитами? – наконец нашел подходящие слова Евгений Карлович.
– Именно так.
– Вы хотите сказать, что теперь мы нищие? Что мы лишились всего нашего состояния?
– Поймите, я хотел сделать как лучше…
– Вы перенесли чемоданы в тот час, когда я помогал открыть вам дверь?
– Именно так… Кто знал, что так может случиться.
– Почему же в таком случае вы даже не спросили у нас разрешения на перенос чемоданов? Мы наверняка были бы против! Боже мой! – невольно схватился за голову Евгений Карлович. – Это окончательно убьет отца. Я даже не знаю, как ему сообщить об этом. Хотя лучше, чтобы он узнал обо всем как можно позже… Нужно предпринять какие-то меры, нужно вызвать полицию… Или как там ее… милицию!
– Уже позвонили, господин Фаберже. Ограблением посольства занимается ЧК.
– И где же они, почему я их не вижу?
– Они находятся в моем кабинете и хотят поговорить с вами.
– В вашем кабинете… Хм… И вы считаете, что после всего того, что произошло с нашим состоянием, вы можете называть место вашего пребывания своим кабинетом? – Евгений вытащил из стола папку с бумагами и произнес: – Пойдемте.
– Господин Фаберже, со своей стороны, я сделаю все возможное, чтобы разыскать ваши драгоценности. Могу подтвердить письменно, что они были похищены в норвежском посольстве. Все-таки я являюсь официальным представителем Швейцарии и гарантировал сохранность вашего вклада, – едва поспевал Эдвард Одье за Евгением Фаберже.
– Не только гарантировали, но еще брали деньги за их хранение.
– Если все-таки не удастся отыскать ценности, правительство Швейцарии компенсирует утраченную сумму. Ведь оно выступило гарантом.
– Мы очень на это надеемся.
Лицо Евгения Карловича скривилось от боли. Что делать, он не знал. Такое трудно было даже представить, но наверняка даже в такой сложнейшей ситуации отец сумел бы отыскать выход. Надо что-то придумать!
– Знаете, после этого случая я не имею права оставаться в вашем доме.
– Это как вам будет угодно.
Эдвард Одье хотел добавить что-то еще, но Евгений Карлович распахнул дверь и вошел в кабинет, который несколько минут назад принадлежал послу Швейцарии.
Уже отъехав на достаточно большое расстояние, когда заставные столбы проглотила линия горизонта, а дорога сузилась от подступившего к обочине леса, Николай постучал по крыше кабины. Грузовик остановился.
– Что там? – выглянул Большаков.
– Понемногу разворачивайся и езжай в сторону Пскова.
– Это еще зачем?
– Оттуда будем переходить границу. Сейчас в Пскове формируется Особый псковский Добровольческий корпус под командованием моего сослуживца – ротмистра Владимира Германовича фон Розенберга. Вот уж кто большевичков не любит! Напрошусь в его корпус, думаю, он не откажет в моем желании умереть за Россию.
– Непросто будет проехать, распутица.
– Придется постараться. Распутицу объезжай, не хватало еще застрять. Не на себе же тащить чемоданы с золотом.
– Но как мы перейдет границу с ценностями?
– Два чемодана придется спрятать, а три возьмем с собой. Очень хочется верить, что большевички ненадолго, вот тогда мы вернемся и заберем остальное. Так ведь, сестричка?
– Так, Николай.
– Большевичок, чего ты меня все глазами сверлишь? Неужели думаешь, что я с Феклой сговорился? Мы ведь теперь с тобой одна семья.
– И где же мы зароем ценности?
– В нашем фамильном имении. Оно отсюда недалеко. Под клумбой и зароем. Сейчас там как раз никого нет. А остальное возьмем с собой. Каждый по чемодану.
– Ты уверен, что мы перейдем границу?
– Можешь не сомневаться. Но за это придется заплатить. Село Юрьевское знаешь?
– Знаю.
– Вот езжай туда. Там наша усадьба.
– Понял, – захлопнул Большаков дверцу, и машина, развернувшись, покатила в другую сторону.
Кресло было невероятно удобным, а бархатная обшивка обволакивала его тело, доставляя наивысший комфорт. В какой-то момент Бокий осознал, что ему просто не хочется подниматься с этого кресла. Приятная нега расползалась по всему телу, способствуя безделью. Иное дело – твердый деревянный стул, с торчащими из сиденья гвоздями, буквально толкающими к самым активным действиям.
