Под сводами кельи опять зазвучал негромкий голос негуса. Словно эхо ему вторил Теодорос:
— Ты, Митрий, умен и смел, умеешь ладить с людьми другой веры и другого цвета кожи. Негус был поражен, когда ты показал его воинам свое умение фехтовать и стрелять с двух рук. Эмиру Раббеху уже известно о нашей победе над итальянцами и о помощи России. Чтобы укрепить свою пятидесятитысячную армию, он просил прислать надежного военного советника. Такого, например, как бей Сулейман.
— Кто это?
— За этим именем скрывается австрийский офицер Александр Ингер, выпускник военной академии в Вене. Сейчас он начальник штаба махдистской армии и очень помогает в ее организации и обучении. Наши агенты сообщили, что именно он планировал все операции против Эфиопии.
— Негус хочет, чтобы я инспектировал армию эмира Раббеха?
— Совершенно верно. Он говорит, что тебе не о чем беспокоиться. Он сам напишет российскому императору о твоей секретной миссии, о той неоценимой помощи, которую ты окажешь Эфиопии. После завершения твоей миссии мы поможем тебе вернуться домой и благодарность негуса будет очень щедрой.
…Что верно, то верно — беспокоиться не о чем. Да, в государственных делах не шутят. Во время этого разговора в келье заброшенного монастыря узнал столько секретов, что за одно неосторожное слово можно здесь остаться навсегда. Гордиться тем, что выбор пал именно на тебя, будешь казак потом… Если останешься жив. А пока знай, что до Бога высоко, до царя далеко, рассчитывать можешь только на свои собственные силы.
Тогда, помнится, и задал последний вопрос, как я найду дорогу к этому Раббеху?
— Твоим проводником будет Альхаджи Хасан Инува. Вы уже виделись. Он из племени хауса, родом из тех мест и не раз встречался с эмиром.
Сейчас Хасан сидел рядом на циновке, в тени натянутого над палубой тента. На толстощеком рябом лице хитрая улыбка — в который раз уже описывал Дмитрию святыни Мекки и Медины. Со всеми подробностями рассказывал про обычаи паломников, имевших счастье вознести молитвы в этих благословенных городах, где ступала нога пророка Мухаммеда. Каждый раз заставлял повторять услышанное.
Хозяин судна, худощавый, длинноносый Максуд-aгa, и его чернокожие матросы почтительно держались в стороне, не смея вмешаться в негромкую беседу паломников. Скромная одежда, ревностные молитвы, возносимые пять раз в день, и охранные заклинания, написанные на крохотных листках бумаги и бесплатно врученные всем желающим, несомненно доказывали святость этих двоих пассажиров. И даже у самых любопытных не возникало желания поближе ознакомиться с содержанием их потертых дорожных мешков или осмотреть длинные посохи. Тем более что на этих посохах из прочного горного дуба ясно можно было различить глубокие царапины, оставленные когтями шайтана, напавшего на паломников в пустыне. Тогда сила молитвы спасла святых людей, но для простых смертных трогать предметы, к которым прикасалась нечистая сила, было весьма опасно.
Интерес посторонних к посохам был опасен и для самих паломников. Тем более что при внимательном изучении можно было найти в их рукоятках выдолбленные и искусно заделанные отверстия. А о содержании скрытых там посланий Менелика Второго эмиру Раббеху не знали ни Хасан, ни сам Дмитрий, которого теперь все величали Альхаджи Муса.
К торговому каравану Максуда-аги они присоединились еще на эфиопской границе. Хозяин не возражал против попутчиков и даже согласился принять их на свое полное обеспечение. Сам он направлялся к берегам Нила с партией товара, закупленного в морском порту Джибути. Хотя среди тюков индийского ситца и французской галантереи Дмитрию бросились в глаза ящики с итальянским мылом, на которых еще стояла сделанная им самим маркировка. Ясно, что это часть тех трофеев, которые были описаны и перекочевали с захваченных итальянских складов в кладовые негуса. Как они оказались у купца, лучше было не узнавать, тем более что пограничные власти отнеслись к нему с большим вниманием и даже дали для сопровождения несколько воинов, вооруженных не мушкетами, а российскими винтовками.
Дорога на запад была тяжелой. Опять люди и мулы с поклажей карабкались по узким тропинкам на крутых склонах, дрожали под порывами холодного ветра, пробирались через заросли и вязли в болотах в жарких горных долинах. Только теперь жара становилась все сильнее — караван медленно спускался с Эфиопского нагорья к долине Нила и его притоков. Наконец с одного из перевалов открылся вид на уходившую до самого горизонта буро-желтую равнину, с рощами раскидистых деревьев, блестящими лентами рек, обрамленных темными полосами прибрежных кустов. И над всем этим ослепительное солнце и бледное раскаленное небо.
На берегу одной из речек караван поджидали местные жители с удивительно черной кожей, такой, что даже отливала синевой. Правда, их одеяние, состоявшее из пучков ярко-зеленых листьев и алых бус, выглядело на таком фоне весьма эффектно. Максуд-aгa приветствовал их как старых знакомых, раздал подарки, а затем распрощался со своими караванщиками и продолжил путь.
Теперь нужно было неподвижно сидеть в узкой выдолбленной из целого древесного ствола пироге и наблюдать за работой гребцов, проворно махавших веслами в такт какой-то своей бесконечной песне. Под ее аккомпанемент лихо, словно на санках с горы, перескакивали через белопенные пороги. В такие моменты захватывало дух, но само плавание доставляло удовольствие.
В первые дни радовали глаз бесчисленные оттенки зелени, красная земля береговых обрывов, причудливо обкатанные водой желтые и белые камни, яркие цветы, радужное оперение птиц, пестрые рыбы. Тенистые протоки сменялись зарослями тростника и широкими песчаными отмелями, на которых нежились на солнце крокодилы. В прибрежном мелководье плескались бегемоты и слоны, а из кустарника выходили на водопой стада буйволов, зебр и антилоп. Порой над пышными метелками тростников поднимались большеглазые головы жирафов. В изысканном поклоне склоняли пятнистые шеи, как бы приветствуя проплывающих мимо людей.
Только вскоре все это повторяющееся за каждым поворотом реки буйство красок, великолепие растительного и животного мира перестало волновать. Все стало казаться привычным и однообразным. Суровой реальностью остались только беспощадно палящее солнце и бесчисленные насекомые, чьи укусы не давали покоя ни днем ни ночью.
Встречались рыбаки, плававшие на странных, связанных из пучков тростника остроносых лодках. Стоя на коленях, они внимательно всматривались в воду и ловко били рыб копьями. На одной из проток Максуд-aгa всего лишь за связку бус сторговал у них громадного нильского окуня, не уступавшего своим размером и весом взрослому мужчине. Рыбину эту ели два дня, и Дмитрию она показалась не хуже осетрины. Довелось встретить и местных старателей, промывавших на круглых деревянных подносах песок и глину с прибрежных отмелей. Эти знали цену собранным золотым крупинкам, от бус и ситца отказались наотрез. Но не устояли, когда купец выложил перед ними пачки листового табака.
