Никогда в жизни до этого в меня не стреляли, и думаю, что найдется не так-то уж много людей, в которых стреляли. Это не похоже на то, что показывают в кино или в телефильмах. Я не сразу упал замертво, я завизжал, как щенок, от жуткой боли, когда пуля прошла через мягкую часть плеча. Было похоже, что в тело втыкают раскаленную указку, но в мое тело воткнули металлическую пулю, несущуюся с огромной скоростью с огненным хвостом позади. И огонь причинял боль, и удар причинял боль. Удар развернул меня и отбросил в сторону. Я упал навзничь на тротуар, продолжая кричать и корчиться от боли. Было очень больно! О Господи, как было больно!
Блум вылетел из здания как граната и пролетел через толпу людей, которые больше не сидели на ступеньках, а вскочили на ноги при звуке первого выстрела, но были еще настолько растеряны, что не могли сдвинуться с места. Блум выстрелил в воздух, как только выбежал из дома, но Кроуэл, должно быть, принял это не как предупреждение о грозящей опасности, а как сигнал, что нужно что-то делать, и делать быстро. Он повернулся, держа пистолет в вытянутой руке, и выстрелил. Пуля пролетела далеко мимо, но разогнала всех со ступенек. Кто спрятался внутрь, кто выбежал на лужайку с низкорослыми пальмами, некоторые завизжали вроде меня, хотя никто не был ранен.
Кроуэл снова выстрелил, на этот раз в Блума, который свернул на бетонную дорожку, остановился и поднял пистолет обеими руками. Этому приему он выучился несколько лет назад в академии полиции. Кроуэл стоял неподвижно, и Блум мог застрелить его на месте. Он имел на это полное право. Но он выстрелил ему в ногу. Я удивился, но только на мгновение, так как тут же потерял сознание.
Глава 9
А произошло вот что.
Я узнал обо всем в больнице, где пробыл шесть дней.
Блум часто навещал меня и подробно рассказал о своем кратком визите в квартиру Кроуэла. Он объяснил, что навещает меня так часто, потому что чувствует себя чертовски виноватым в том, что со мной случилось. Это еще раз подкрепило утверждение моего компаньона Фрэнка, что только евреи и итальянцы остро чувствуют вину всех народов мира. Блум сказал, что, во-первых, я не должен был ехать туда, во-вторых, я должен был оставаться в машине, в-третьих, я не должен был пытаться перехватить Кроуэла, а наоборот, должен был бежать, завидя его. Обвиняя во всем себя, Блум невольно заставил меня наконец почувствовать, что виноват во всем я. Теперь мы сидели в больничной палате, и оба чувствовали себя виноватыми. Блум поведал мне обо всем, что происходило в течение пятнадцати минут до «несчастного случая» со мной, как он выразился.
Он и Роулз подошли к квартире подозреваемого (профессиональные полицейские выражения то и дело проскакивали в рассказе Блума), послушали через дверь, убедились, что подозреваемый не один, а, по-видимому, в женской компании, и назвали себя. При этом они стали по разные стороны от двери, так как, если внутри был убийца, вполне можно ожидать выстрелов, но все было тихо. Через дверь Кроуэл вежливо попросил подождать минуту, затем открыл дверь и спросил полицию, что ей нужно здесь в такой час. Он был в одних брюках, без рубашки и босиком. Блум — в соответствии с правилами — спросил, могут ли они войти, и Кроуэл ответил: «Конечно, но у меня гости».
Гостями, о которых он сказал, оказалась та же самая негритянка по имени Летти Холмс, которая была у него во время прошлого ночного визита Блума. Видимо, ее душ до сих пор не починили. Она пустилась в подробные объяснения того, как неудобно все время приходить в квартиру Джеки принимать душ, возмущенно говоря Блуму, что полиции следовало бы позаботиться о том, чтобы управление домами работало порасторопнее, а не колотить в дверь в два часа ночи. Она говорила и одевалась, нисколько не обращая внимания на присутствие Блума и Роулза. Она надела трусики, натянула через голову платье, сунула ноги в сандалии и уже готова была уйти, когда Роулз сказал: «Постой, сестра». В ответ она съязвила, что у нее нет таких вонючих братьев, но села на край кровати и продолжала ворчать про сломанный душ и про негра, который решил стать полицейским, пока Роулз не велел ей закрыть ее вонючую пасть, так как они пришли по делу.
Блум начал с вопроса, где был Кроуэл вчера вечером от половины седьмого до половины девятого. Кроуэл сперва смутился и захотел узнать, спрашивает Блум про вчерашний вечер от половины седьмого до половины девятого или про сегодняшний, то есть имеет ли он в виду вечер пятницы или вечер четверга? Блум доложил ему, что сейчас два часа ночи, следовательно, уже суббота, двадцать седьмое августа, а его интересует вчерашний вечер, а именно вечер пятницы, двадцать шестого августа, от половины седьмого до половины девятого.
— О, — сказал Кроуэл и стал объяснять, что в пятницу вечером (как раз тогда, когда убили Санни Мак-Кинни и утопили в моем бассейне) он был с Летти, которая пришла принять душ, так как ее душ все еще сломан, вот и все.
— Это правда? — спросил ее Роулз. — Ты здесь с половины седьмого прошлого вечера?
— Совершенно верно.
— Продолжительный душ, — заметил Роулз.
— Кто-нибудь из вас выходил из квартиры за это время? — поинтересовался Блум.
— Мы оба были здесь все время, правда, Летти?
Летти кивнула.
— Надеюсь, вы не будете возражать, если мы немного посмотрим, что здесь есть.
— Зачем? — удивился Кроуэл.
— Вы знали, что Джек Мак-Кинни покупал ферму ломкой фасоли? — спросил Блум.
— Смотри, мы можем найти кое-что, — предупредил Роулз.
— Что?
— Ты не возражаешь, если мы поищем?
— Нет, не возражаю. Я знал, что Джек покупал ферму.
— А знал, что он собирается делать с ней?
— Полагаю, выращивать фасоль.
— А как насчет марихуаны? — спросил Роулз.
— А у вас она есть? Я бы не отказалась, — вмешалась Летти, заигрывая с черным полицейским.
Роулз даже не улыбнулся.
— На этой земле Мак-Кинни собирался выращивать марихуану.
— Вот это да!
— Вы не знали об этом, а?
— Впервые слышу, — сказал Кроуэл. — Здорово!
Это ничего не значило. Либо Кроуэл действительно не знал о планах Джека Мак-Кинни выращивать травку, либо Санни рассказала ему все, и он лгал. Во всяком случае, Блум спросил:
— Как вы думаете, куда девалась Санни?
— Не знаю, — пожал плечами Кроуэл.
— Кто такая Санни? — поинтересовалась Летти.
— Одна знакомая девушка.
Тем временем Роулз начал бродить по комнате, как будто в поисках чего-то особенного, хотя не осмеливался открыть комод или чулан без разрешения. Кроуэл наблюдал за ним краем глаза. Роулз делал вид, что не знает, что за ним следят, он просто продолжал поиски, как толстокожий носорог.
— Я спрашиваю, потому что мы очень хотим ее найти.
— Я хотел бы помочь вам, — сказал Кроуэл.
Роулз открыл дверь в ванную и заглянул внутрь. На полу лежало большое банное полотенце. Возможно, Летти заходила сюда после всего принять душ. Не поворачиваясь, Роулз сказал:
— Мы считаем, что она могла убить брата, вот почему.
— Да? Вы так думаете? — спросил Кроуэл.
— Хорошие же девушки на тебя вешаются, — заметила Летти.
— Иначе, — сказал Блум, — зачем ей убегать?
— Ну… — промямлил Кроуэл.
— Мы считаем, причина в этом. — Роулз обернулся и спросил: — Это ваши трусики, мисс? На трубе душа?
— Мои здесь, под платьем, — ответила Летти и посмотрела на Кроуэла.
— Интересно, чьи же они? — Роулз пожал плечами. — В этом причина, мы считаем. Она пошла проведать его той ночью…
— Санни, — пояснил Блум, — той ночью, когда был убит ее брат.
— И попросить, чтобы он взял ее в долю, — закончил Роулз фразу.
— Но он выгнал ее.
— Поэтому она заколола его.
Летти снова взглянула на Кроуэла.
— Белая шваль, — пояснил ей Роулз, — эта девушка, о которой мы говорим.
Он подмигнул ей, как будто они оба с древней африканской мудростью правильно оценили белых девушек, которые убивают своих братьев, а потом оставляют свои трусики в душевых. Летти, не моргая, внимательно вслушивалась в то, о чем говорили, и старалась понять, что к чему, но Роулз совершенно сбил ее с толку. Блум это знал. Она обеспечивала Кроуэлу алиби на время от половины седьмого до половины девятого вчерашнего вечера, и они не торопясь, спокойно старались выведать все у нее и у Кроуэла.
— Она не приходила сюда вчера днем, нет?
— О ком вы спрашиваете? — уточнил Кроуэл.
— О Санни.
— Нет. Я только что сказал вам, что с половины седьмого здесь была Летти.
— Кто говорит о половине седьмого?
— Вы сказали, что хотите знать, где я был между…
— Да, но кто сказал что-нибудь о том, что Санни приходила сюда в половине шестого?
— Я думал, вы спросили…
— Мы спросили, приходила ли она вчера днем сюда, вот что мы спросили.
