— Понял… — задумчиво кивнул он и зашёл в кабинет. Кабинет был велик, пустоват — Валера любил минимализм в обстановке, — а ещё из гигантского окна во всю стену открывалась великолепная панорама Москвы. Валера, повесив пальто на вешалку, подошёл к окну и остановился у стекла, доходящего до пола, чувствуя исходящий от него холод. Сейчас панорама великолепием не поражала — город, серый и мрачный в это весеннее утро, лежал перед ним, своим видом вгоняя в глухую тоску.
— Ну и что же к нам пришло? — спросил Валера сам себя. — Что там случилось?
И ничего себе не ответил. Зато внутри его, где-то в самой глубине, начала укореняться уверенность, что случилось нечто очень плохое, такое, чего раньше этот мир не знал. Почему так — он бы даже сам себе обосновать не смог, но уверенность крепла и крепла.
Александр Бурко
20 марта, вторник, день
Семьи самого Бурко и его приближённых уехали в сторону Твери около часа назад. Колонна из нескольких чёрных «Лэндкруизеров» с затемнёнными стёклами вышла из ворот, а на освободившееся место въехали сразу три тентованных КамАЗа. И теперь целая бригада крепких и молчаливых грузчиков паковала мебель, книги, картины. Бурко не собирался бросать ничего из своих любимых вещей. А в Центре специально для него и его семьи был выделен третий этаж так называемой Гостиницы. Первые два должны были занимать его приближённые с семьями, такие как Салеев, Домбровский, Пасечник. Эта территория отделена была от остальной забором с проходной. Внутри же было сделано всё, чтобы жизнь обитателей была комфортна. Два теннисных корта, бассейн, зелёные газоны с детской площадкой. Немного в общем-то, но в случае всемирной катастрофы мало кто рассчитывал на жизнь роскошную.
Сам Бурко с радостью был готов поменять нынешнюю жизнь на ту, которая ждала его впереди. Таких настроений ему добавляла суета в его кабинете, который превратили в штаб, установив, где можно, средства связи, компьютеры, дополнительные телефоны. Во дворе и доме прохаживались патрули в военной форме, уже с документами сотрудников ФСИН, с новенькими АК-74М[6] на плече. И вроде бы и форма обычная для военных, но всё же что-то не то. Слишком новый и слишком современный у всех камуфляж, из специальной ткани, «размывающей» тепловую сигнатуру тела, у всех лёгкие и прочные, маленькие, как хоккейные, арамидные шлемы в чехлах, ботинки из «баллистической ткани», которую даже осколки не пробивают. Лёгкие бронежилеты под модерновыми разгрузками, у каждого на шлеме крепление для ночных очков и сами очки в специальном футляре на разгрузке, рядом с ночником к автомату. Увидел бы кто такую роскошь и поразился, как хорошо снабжать российских «силовиков» стали.
Соседи Бурко вдруг начали держаться от него подальше и старались не проезжать мимо его ворот. Неправильно поняли изобилие вояк на его территории. Решили, видать, что пришли Бурко «брать» со всей возможной помпой. У нас это любят.
А между тем даже сам Бурко приоделся в нечто военное по стилю. Крепкие ботинки, брюки хаки, военного покроя свитер с тканевыми вставками в плечах и пистолет в кобуре на поясе. И чувствовал себя самым настоящим командующим. Романтика попёрла, короче.
Разочаровывал, правда, Пасечник. Ему никак не удавалось поймать семью Дегтярёва и Сергея Крамцова, сотрудника института, который эту семью увёз в неизвестном направлении. По тем материалам, которые Пасечнику удалось получить от оператора сотовой связи, выяснили, что был один звонок с телефона Крамцова на телефон Дегтярёвой. Затем ещё один звонок с телефона Крамцова на неизвестный ранее номер, принадлежащий некоей Татьяне Лапиной. Резонно предположить — девушке Крамцова. Удалось установить примерные районы нахождения Крамцова и Лапиной, в зоне действия какой «соты» они были в тот момент, а вот с Дегтярёвой так не получилось, Бурко не понял, в чём проблема с этими загородными ретрансляторами. Но было известно, что звонили в область.
Впрочем, Пасечник считал, что все скрываются у Крамцова на даче, а сам Крамцов сейчас в городе, затаривается запасами. О нём удалось узнать, что служил, воевал в Чечне в составе разведроты в мотострелковом полку, увлекался внедорожными гонками и владел оружием, причём в обоих смыслах — имел оное и умел его применять. Хобби у него такое. Известно было о нём всё, кроме адреса пресловутой дачи. Но его должны были добыть проплаченные стражи закона.
Салеев ему доложил, что «Ковчег» осуществляется по графику. Семьям всех служащих «Фармкора», которым выпал жребий «жить», дали время собраться и приготовиться к эвакуации. Их предупредили о грядущих беспорядках, люди слышали стрельбу, поэтому с благодарностью принимали предложение переждать тяжёлое время в безопасном месте.
К вечеру в Москву должны были войти небольшие колонны. Каждая состояла из автобуса, куда грузили людей, большого грузовика для багажа, люди везли с собой многое, и с каждой из таких колонн шли два легкобронированных внедорожника «Тигр», в которых сидели по четверо вооружённых до зубов «сотрудников ФСИН», находящихся «при исполнении». В одной из машин в багажнике лежал пулемёт ПКМБ с огромным запасом патронов, во второй — такой же новенький автоматический гранатомёт АГС-30. Установить их на турели — дело секунд. Кроме того, ещё по два вооружённых бойца находились в автобусе и грузовике. Немалая сила.
Все эти колонны выходили из Москвы по Ленинградскому шоссе, где в дальнейшем собирались в общую колонну на гигантской парковке за одним из торговых центров, после чего все вместе двигались в Тверскую область, в Центр. И там семьи должны были расселяться по казармам и общежитиям на территории, укреплением которой сейчас уже занимались местные рабочие фабрики и вояки, находящиеся в Центре. Все эти люди должны были в будущем составить костяк нового народа, народа, управляемого Александром Бурко, сильного и агрессивного в новом мире. Народа, который будет производить лекарства, которых всегда не хватает, и народа, у которого будет Вакцина. Вакцина от не-жизни.
Мария Журавлёва
20 марта, вторник, день
Маша Журавлёва усадила детей в гостиной за мультики, а сама ушла на кухню, где налила себе чаю и включила телевизор. Пощёлкала каналами, пока не наткнулась на московский городской, но там о происходящем на улицах не говорилось ни слова. На центральных каналах тоже шли обычные утренние передачи — для детей и домохозяек. Она переключила телевизор в режим радиоприёмника и после недолгих поисков настроилась на две городские новостные станции. На радио уже говорили о том, что происходит в городе, но именно — говорили. Потому что «знать» и «говорить» — вещи разные, и зачастую они совершенно необязательно идут рука об руку. Похоже, что знали на радио мало. Версии выдвигались разные, одна другой противоречивей, в студию звонили очевидцы каких-то происшествий, просто любопытные и желающие хоть что-то сказать в эфир, всё это периодически прерывалось рекламой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
