— Сообщения об аппарате?
— Вот именно. Видите ли, кое-что вам неизвестно. Как только мы узнали о подмене, сразу же позвонили производителю и спросили, кто купил фотоаппарат с этим конкретным серийным номером. Оказалось — он был доставлен в Экс, по заказу местного дилера. Тот запомнил этот заказ. По удачному стечению обстоятельств он оказался мелким розничным торговцем, и это был единственный сколько-нибудь ценный фотоаппарат, который он продал за последние два года. Имя покупателя совпало с именем одного из постояльцев «Резерва». Тем временем наш эксперт изучил снимки. Судя по положению теней, заключил он, они были сделаны около половины седьмого утра, под определенным углом, с помощью телевика. Сверка с картой плюс тот факт, что на некоторых фотографиях видна листва деревьев, позволили утверждать, что съемка велась с одной-единственной точки. И эта точка — небольшая возвышенность, которой можно достигнуть исключительно морем.
Мы потолковали с местными рыбаками. Да, тот самый господин, которого мы вычислили, накануне утром, в пять часов, взял лодку Кохе и заявил, что отправляется на рыбалку. Это запомнил один рыбак — потому что, когда сам Кохе или кто-нибудь из гостей пансионата отправляется поудить, именно его берут с собой, чтобы насаживал приманку на крючки и присматривал за двигателем. А этот человек предпочел отправиться один.
Итак, мы нашли того, кто нам нужен. Можно брать. Комиссару не терпелось именно это и сделать. И все же мы воздержались от немедленного ареста. Почему? Уверен, вы помните, что когда три дня назад я разговаривал с вами в камере, то обратил внимание, что меня интересует не сам шпион, а те, кто его послал. Так оно и есть. До этого типа мне дела нет. Его имя было нам известно и раньше, а из досье видно, что он всего лишь исполнитель. Меня интересовала штаб-квартира в Тулоне. Его я мог арестовать в любой момент, но сначала он должен был привести меня к своим хозяевам. А для этого мне надо было каким-то образом заставить его покинуть «Резерв» в полной уверенности, что никто его ни в чем не подозревает.
— И вот тут-то, надо полагать, вы и подумали обо мне.
— Именно. Если бы вы начали задавать вопросы касательно подмены фотоаппаратов, он понял бы, что случилось с его снимками и что у вас возникли определенные подозрения, и исчез бы еще до того, как вы надумали обратиться в полицию. А мы бы двинулись следом. Единственная трудность заключалась в том, чтобы убедить вас держать язык за зубами. И снова удача оказалась на нашей стороне. У вас не в порядке паспорт. Нет гражданства. Ну а остальное просто.
— Да, — с горечью согласился я, — просто. Только вы хотя бы могли мне сказать, кто все-таки этот шпион.
— Не могли. С одной стороны, это ослабило бы наши позиции во взаимоотношениях с вами, план осуществить было бы труднее. А с другой — мы не могли себе позволить целиком положиться на ваше умение молчать. Вы вполне могли проговориться кому-нибудь. Или как-то не так себя повести, а этот тип насторожился бы. И я весьма сожалею, что, действуя, как вам казалось, в собственных интересах, вы нарушали полученные инструкции. А еще больше нас обеспокоил обыск в вашем номере и ночное нападение. Из этого, как нам показалось, следует, что данного человека не так-то просто запугать. Наверняка он заметил подмену фотоаппаратов. И в конце концов понял бы, у кого оказался его аппарат. Для этого достаточно было увидеть аппарат той же марки у вас в руках. Беда, как я теперь понимаю, заключается в том, что он думал, будто вам ничего не известно про снимки. Или, — Бегин пристально посмотрел на меня, — вы сделали что-то, о чем мне не известно?
Я заколебался. Мне представилось, как я сижу в читальне, слушаю тиканье часов, гляжу в зеркало, а тут как раз раздается стук двери и в замке поворачивается ключ. Я встретился взглядом с Бегином.
— Нет, все заслуживающее хоть какого-то упоминания вам известно.
— А впрочем, наверное, это уже не имеет значения, — вздохнул он. — Все осталось в прошлом. Переходим теперь к истории с ограблением. Честно говоря, дорогой мой Водоши, мне было вас немного жаль. Радости мало, конечно. Но выбора у нас не было. Человек, обыскавший ваш номер и взявший две фотопленки, естественно, знал, что это была его единственная добыча. Ваше заявление о пропаже ценных вещей должно было насторожить его. Он бы что-то заподозрил. Увы, обман раскрылся слишком быстро. Пришлось принимать более радикальные меры. Отсюда ваш арест нынче вечером.
— То есть вы хотите сказать, что это не настоящий арест?
— Знаете, Водоши, будь это настоящий арест, как вы уже правильно отметили, не сидели бы здесь и не разговаривали со мной. Видите ли, добрый мой друг, надо было как-то подтолкнуть его. Но сделать это следовало аккуратно. Агенту, арестовавшему вас, было приказано четко объявить причину ареста. И если бы Дюкло ни о чем не спросил, он сам бы указал на то, что вы обвиняетесь в шпионаже. А теперь поставьте себя на место этого человека. Вам известно, что сделанные вами фотоснимки случайно попали в чужие руки. Что вы предпринимаете? Стараетесь заполучить их назад. Когда это не удается, вы начинаете подозревать, что с вами играют в какую-то игру, и решаете держаться выжидательной позиции. И вот некоего господина арестовывают по обвинению в шпионаже. Что вы думаете? Что вам приходит в голову? Первое — что полиция узнала о существовании снимков, и второе — что тот, у кого они обнаружены, защищаясь от обвинений, выведет следствие на вас. Стало быть, пора убираться восвояси. Более того, нельзя терять ни секунды. Ясно?
— Ясно. А если он никуда не уберется?
— Этот вопрос не имеет смысла. Он уже убрался.
— Что?
Бегин посмотрел на часы.
— Двадцать пять одиннадцатого. Десять минут назад он оставил «Резерв» на машине, нанятой в деревенском гараже. Направляется в Тулон. Дадим ему еще несколько минут. За ним следуют наши люди. Сообщение поступит с минуты на минуту. — Он прикурил сигарету, третью подряд, и обвел горящей спичкой комнату. — А у меня тем времен будут для вас кое-какие указания.
— Да неужели?
— Вот именно. По понятным причинам было бы нежелательно выдвигать официальное обвинение в шпионаже прямо сейчас. Газетчики сразу начнут вынюхивать, что да как. Поэтому я собираюсь выдвинуть обвинение в краже — похищение цейссовского фотоаппарата стоимостью в четыре тысячи франков. Ясно?
— Вы хотите сказать, что я вам нужен, чтобы идентифицировать аппарат?
— Вот именно. — Он строго посмотрел на меня. — Вы ведь сможете сделать это, не так ли?
Я заколебался. А впрочем, что мне оставалось? В любом случае он все узнает.
— Да, разумеется. — Я почувствовал, что краснею. — Но есть одна трудность. Фотоаппарат, что находится в настоящий момент у меня в номере, — это мой собственный аппарат. Произошла обратная замена.
К моему удивлению, Бегин спокойно кивнул.
— Когда это произошло?
Я рассказал, как все было. И вновь уголки его рта искривились в легкой улыбке.
— Примерно так я себе все и представлял.
— Вы — что?
— Дорогой мой месье Водоши, я отнюдь не дурак, а вы слишком простодушны. Ваше упорное нежелание говорить на эту тему в утреннем телефонном разговоре было слишком красноречиво.
— Но я совершенно не собирался…
— Разумеется, не собирались. Но так или иначе, оба аппарата, как вы уже имели возможность убедиться, на вид почти одинаковы. И если бы мы попросили вас опознать в аппарате, который рассчитываем найти в Тулоне, вашу вещь, ошибка была бы вполне объяснима, верно?
Я энергично закивал.
— И разумеется, когда позднее обнаружилась бы ошибка, вы принесли бы соответствующие извинения?
— Естественно.
— Отлично, с этим, стало быть, покончили. — Бегин поднялся с места. — Да, — добродушно добавил он, — если все пойдет как нужно, не вижу никаких причин, которые помешали бы вам завтра вечером уехать в Париж и уже в понедельник, без опозданий, предстать перед пунктуальным месье Матисом.
В первый момент я даже не вполне осознал суть сказанного; потом, когда она дошла до меня, услышал, как бормочу слова благодарности. Ощущение было такое, словно я только что очнулся от кошмарного сна, испытывая одновременно облегчение и страх: облегчение от того, что это был, в конце концов, всего лишь жуткий сон, страх — от того, что, быть может, это все-таки была реальность, а пробуждение как раз — сновидение. Некоторые фрагменты кошмара упорно отказывались рассеиваться. Я боялся поверить самому себе. Нет, это просто очередной фокус Бегина, уловка, способ завоевать мое доверие. Слова благодарности замерли у меня на губах. Он с любопытством смотрел на меня.
— Если все это правда, — резко бросил я, — если вы меня не обманываете, что мешает мне уехать прямо сейчас? Зачем ждать завтрашнего дня? Если у вас нет ко мне никаких претензий, вы не можете удерживать меня здесь. У вас нет на это права.
