В противоположном конце холла возникло какое-то движение. Фрау Фогель, поднявшись с места, застенчиво улыбалась окружающим. Муж вроде уговаривал ее сделать что-то. Я увидел, что Кохе оборвал свой разговор с Ру и направился к фрау Фогель.
— Мы были бы весьма признательны, — донеслись до меня его слова.
Она неуверенно кивнула. Затем я с удивлением увидел, что Кохе ведет ее к стоящему у стены пианино и откидывает крышку. Она неловко села на стул и пробежала своими короткими толстыми пальцами по клавишам. Шимлер оторвался от газеты. Ру нетерпеливо уселся поглубже в кресло и посадил мадемуазель Мартен на колени. Фогель торжествующе огляделся. Дюкло выжидательно потеребил очки.
Фрау Фогель заиграла один из вальсов Шопена.
Я заметил, как Шимлер, подавшись вперед, со странным выражением следит за неуклюжей, расплывшейся фигурой, этими дурацкими воланами, трясущимися от стремительных движений ладоней и рук.
Ясно, что в свое время у фрау Фогель был талант. Ее игра отличалась неким странным увядшим очарованием, напоминая подарочную коробку со старыми бальными платьями. Я скоро перестал думать о фрау Фогель, и музыка захватила меня.
Когда она доиграла, в холле на мгновение повисла мертвая тишина, затем раздались громкие аплодисменты. Фрау Фогель зарделась и, повернувшись на сиденье, обеспокоенно посмотрела на Кохе. Она уже начала было подниматься, но муж попросил ее поиграть еще, и она послушно вернулась на место. Задумалась вроде ненадолго, потом прикоснулась пальцами к клавишам, и по холлу мягко поплыла музыка Баха: «Иисус, радость человеческого желания».
Бывало, я возвращался после работы домой и, даже не давая себе труда зажечь свет, устраивался поуютнее в мягком кресле и сидел неподвижно, расслабленно, впитывая в себя приятную слабость, что охватывает все члены, когда они пребывают в покое. То же самое испытывал я сейчас, слушая, как играет фрау Фогель. Только на музыку с благодарностью откликалось не тело, а мой уставший мозг. А на месте приятной слабости, медленно растекающейся по членам, оказалась мелодия хорального прелюда, обволакивающая сознание. Я закрыл глаза. Вот слушать бы так и слушать. Если только…
Я даже не сразу заметил, как музыка смолкла. В холле раздались приглушенные голоса, кто-то призывал к тишине, скрипнула ножка стула. Я открыл глаза, успев увидеть, что Кохе поспешно выходит из помещения и осторожно закрывает за собой дверь. Вскоре она с шумом распахнулась.
Все произошло, казалось, в какую-то долю секунды; но поначалу у меня возникло ощущение, что фрау Фогель просто оборвала мелодию на полуноте. Поэтому в первую очередь посмотрел на нее. Руки ее повисли над клавиатурой, она застыла на месте, не сводя глаз с крышки пианино, словно там возник какой-то призрак. Затем ладони ее медленно опустились на клавиши. Раздался жалобный всхлип. Я перевел взгляд на дверь. На пороге стояли двое полицейских в форме.
Они грозно оглядели присутствующих. Один из них сделал шаг вперед.
— Кто из вас Йожеф Водоши?
Я медленно поднялся, слишком ошеломленный, чтобы хоть что-то сказать.
Грохоча сапогами, они направились ко мне.
— Вы арестованы. Пройдемте в комиссариат.
Фрау Фогель негромко вскрикнула.
— Но…
— Никаких «но». Следуйте за нами.
Они крепко схватили меня за руки.
Месье Дюкло рванулся навстречу:
— В чем его обвиняют?
— Вас это не касается, — коротко бросил старший из полицейских и подтолкнул меня к двери.
У Месье Дюкло даже пенсне на переносице затряслось.
— Я гражданин республики, — решительно заявил он. — И имею право знать.
— Что, любопытно? — Полицейский обернулся с ухмылкой на лице. — Хорошо, извольте, этот господин обвиняется в шпионаже. Среди вас все это время находился опасный преступник. Пошли, Водоши!
Скелтоны, Фогели, Ру, мадемуазель Мартен, Клэндон-Хартли, Шимлер, Дюкло, Кохе — на мгновение мне бросились в глаза все лица, бледные и застывшие, — повернулись в мою сторону. Я переступил через порог. Позади раздался истерический визг — по-моему, это была фрау Фогель.
Я получил инструкции.
18
«Он ходит в маске»
Меня привезли в комиссариат в крытом фургоне, за рулем которого сидел третий полицейский.
Полагаю, сделано было это для того, чтобы удивить меня. Обычно арестованным не представляется роскошь передвижения в автомобиле, когда до участка всего полкилометра пешим ходом. Но я не удивился. Сейчас меня вообще ничто не могло удивить, разве что прием в мою честь у мэра в присутствии самых видных жителей Сен-Гатьена. Вот и все. То, что я все это время подозревал, наконец случилось. Я снова оказался под стражей. Отпуск закончился. Конец, стало быть. Правда, я не предполагал, что исход из «Резерва» будет обставлен столь драматически; но если принять во внимание все обстоятельства, так оно, может, и лучше — по крайней мере меня избавили от мучительных ночных ожиданий. Я испытывал едва ли не облегчение от того, что самому можно больше ни о чем не думать, что саркастические реплики месье Матиса меня уже не трогали, что оставалось только одно — примириться с действительностью.
Интересно, что Скелтоны обо всем этом думают? Шокированы, наверное. Ну Дюкло-то, конечно, не находит себе места от возбуждения. Наверняка разглагольствует, что давно уже обо всем насчет меня догадался. Шимлер? Вот это меня действительно немного волновало. Мне хотелось, чтобы он знал правду. Что же до остальных… Кохе не удивится. Майор, правда, будет поражен. Не исключено, что поддержит смертный приговор. Ру, конечно, неприятно захихикает. Фогели поцокают языками и напустят на себя торжественный вид. Но так или иначе, один из них задумается, сильно задумается, тот, кто знает, что никакой я не шпион и опасности не представляю. Тот, кто хлопнул дверью в читальню, кто обыскал мой номер и выкрал две фотопленки, кто сбил меня с ног ночью, чьи пальцы обшарили мои карманы, кто будет безнаказанно гулять на свободе, пока я гнию в тюрьме. О чем он будет думать? Станет торжествовать? Да какое это имеет значение? И какое имеет значение, что думает любой из них? Никакого. Одно только интересно — узнать, кто же на самом деле шпион. Очень интересно. Ну что ж, на предположения и догадки у меня времени хватит.
Шины заскрипели по гравию перед комиссариатом. Меня провели в приемную, где стояло несколько деревянных скамей. Как и в прошлый раз, со мной был полицейский. Только теперь я не пытался заговорить с ним. Мы просто ждали.
Стрелки настенных часов остановились на половине одиннадцатого, когда дверь открылась и в приемную вошел Бегин.
Если не ошибаюсь, на нем был тот же чесучовый костюм, что и три дня назад. И в ладони тот же смятый носовой платок. Пот тек с него ручьем. И только одно меня удивило. Он оказался меньше ростом, чем я думал. Лишь сейчас я понял, что это в моем воображении он был чудовищем, воплощением зла, людоедом, пожирающим невинные существа, оказавшиеся на его пути. Короче, дьяволом. Теперь же я увидел человека и толстого, грозного, потного, но человека.
На мгновение его маленькие, прикрытые тяжелыми веками глаза остановились на мне и застыли, словно владелец их никак не мог вспомнить, кто же я такой. Затем он кивнул полицейскому. Тот откозырял, вышел и плотно прикрыл за собой дверь.
— Ну что, Водоши, хорошо провели время? — Вновь его высокий, тоненький голос застал меня врасплох. Я холодно посмотрел на него.
— Насколько я понимаю, месье, на роль козла отпущения вы выбрали все-таки меня?
Он наклонился, отодвинул от стены одну из скамей и сел так, чтобы смотреть мне прямо в лицо. Скамья заскрипела под его весом. Бегин вытер платком ладони.
— Жарко, — сказал он и посмотрел на меня. — Ну и как они вели себя во время ареста?
— Кто, полицейские?
— Нет, ваши соседи по пансионату.
— Никак. — Я сам услышал, как звенит мой голос. Что-то подсказывало мне — нельзя терять самообладание, только вот не получалось. — Никак, — повторил я. — А чего вы, собственно, ожидали? Дюкло понадобилось знать, в чем меня обвиняют. Фрау Фогель завизжала. Остальные просто глазели. Полагаю, они не привыкли видеть, как арестовывают людей. — Я вдруг почувствовал, что еще секунда, и я сорвусь. — Хотя думаю, что если поживут в Сен-Гатьене еще какое-то время, то привыкнут. В следующий раз, когда кто-нибудь из здешних рыбаков напьется и изобьет жену, вы задержите Фогеля. Или это слишком рискованно? А ну как швейцарскому консулу найдется что сказать? Вероятно, так оно и будет. Или у людей из управления морской разведки достанет сообразительности не затевать таких игр? Знаете, Бегин, когда вы беседовали со мной в этой комнате три дня назад, я подумал, правда подумал, что, будь вы даже законченный гад-полицейский, капля здравого смысла у вас имеется. Выяснилось, что я заблуждался. Здравого смысла вы лишены и сами не знаете, что творите. Вы болван. Наделали столько ошибок, что я и счет им потерял. Если бы мне хватило ума по-своему истолковать ваши инструкции…
