все знали.
— Дунь, расскажи чего-нибудь? — заканючил Ванюша, но тут в горницу ввалился дед.
— Где моя меньшая внучка? — радостно возгласил он и увидев Дуню, раскрыл объятия. —
Оклемалась! А мы уж думали…
Еремей не договорил. Слова застряли в горле и глаза его заблестели от пережитого.
— Можно ли тебе делами заниматься? — обеспокоенно спросил он, наблюдая уборку.
— Скучно лежать, — вздохнула Дуня.
— Так вышивала бы, а не скакала козой здесь! — подколол боярин, прекрасно зная, что
внучка не любит заниматься вышивкой.
— Это мелко, деда! — укорила его малявка и он расхохотался.
Весь страх за внучку уходил со смехом, тем более Ванятка его поддержал, да и Машенька
улыбалась. Только Дунька встала подбоченясь и задумчиво оглядывая голые стены горницы, потянулась пальцем постучать по зубу… а нет его!
— Что? Не вырос ещё? — сквозь смех спросил он, вместо неё постукивая по своему зубу.
Дуня старательно обследовала языком пробивающиеся крохотные передние зубики и
озабоченно посмотрела на него.
— Я тут подумала…
— Нет! — быстро рявкнул боярин.
— Чего нет? — удивилась девочка.
— Не надо тебе думать! — Еремей назидательно потряс указательным пальцем.
— Но у меня родилась идея! — возмутилась Дуня, а Ваня радостно захлопал в ладоши.
— Души её, пока она не окрепла! — строго посоветовал Еремей и подмигнул обалдевшему
от его слов Ванюшке.
— Но, деда, я ведь для всех нас стараюсь!
Боярин помрачнел и неожиданно произнес:
— Борька Репешок завтра будет ждать тебя у себя в разбойном приказе.
— Борис Лукич? — переспросила побледневшая Дуня, и когда дед подтвердил, плюхнулась
на скамью. — Меня будут пытать?
— Окстись, дуреха! — рыкнул дед. — Поспрашивает…
Боярин не договорил. Репешок не тронет дитя по своей воле, а вот княгиня… Не на это ли
дьяк разбойного намекал, когда впервые завел разговор о Дуньке?
Малышка как раз слегла и её расспрос отложили, да и нечего было спрашивать. Наташка всё
рассказала и под пытками не отказалась от своих слов. А старой княгине неймётся. Карами
грозит всему роду Полуэктовых, лается на тверичей, что подпихнули негодную княжну её
сыну, и на Дуняшку зуб точит. Лукич даже посоветовал усилить охрану, намекая на
злопамятность старой княгини.
«Твоя внучка, — сказал он, — поперёк горла Ярославне встала…»
Вот так! Нашла старая себе врага! И ведь прав Борис Лукич: не даст она жизни внучке, и как
бы не обрушила гнев на весь род Дорониных. Пока князь не вернулся, она остаётся в силе.
В голове Еремея жужжала навязчивая мысль о том, захочет ли князь защитить Дорониных от
гнева своей матери?
Хм, пожалуй, что вопрос о княжьей защите надо ставить не так. Тут надо думать по-другому, не озлится ли он на Дорониных, когда они будут защищаться от людей княгини?
Ох, Дунька! Влезла же ты в клоаку! Хватило ума заметить заговор, а опыта не достало, чтобы промолчать и остаться в стороне. Теперь как ни крути, а всё плохо выходит!
Как ни заглядывала Дуня в глаза деда, но ничего больше он не сказал. Наводить порядок в
горнице сразу же расхотелось, а ведь была идея создать современный скандинавский стиль. А
что? Вокруг дерево, минимум предметов и окна без занавесок! Он самый и есть, скандинавский! Осталось только несколько старых поварешек на стену повесить, чтобы
изюминка была. Но теперь не до иронии.
Ванюша всё же выпросил себе сказку,и Дуня рассказала ему о цветике-семицветике.
Переделала,конечно, чтобы соответствовало времени и даже сама увлеклась, но волнение по
поводу завтрашнего похода в разбойный приказ никуда не делось. И так она переволновалась, что утром следующего дня ей было уже всё равно.
— Ты ничего не бойся, — напутствовал дед. — Я боярину Кошкину весточку послал, что мы
идём к Репешку. Он и сынок его за нашу семью радеет, а Евпраксия Елизаровна сразу сказала, что не даст тебя в обиду ни при каких обстоятельствах.
Еремей воодушевленно потряс кулаком, вспомнив лицо боярыни Кошкиной и пояснил
внучке:
— Ух, как она осерчала на Марию Ярославну, когда ей донесли, что она словно змея в лицо
тебе шипела, а ты после слегла. Так что ничего не бойся маленькая моя.
— Я не боюсь, деда, — звонко ответила Дуняша.
— Ну и молодец, — похвалил он её.
Кошкины не могли выступить открыто против княгини, но запустили слух о том, что старая
Ярославна скорбна умом. Придали её черному замыслу размах и выходило, что она не только
невестку надумали извести, а хотела оставить Иван Иваныча сиротой, чтобы угнетать его дух и
сызмальства подчинять себе, а теперь ещё нападает на маленькую Дуняшку, которую многие
москвичи знали.
Гораздо тише вспоминали о том, как несколько лет тому назад целиком вырезали боярские
рода вместе со служившими им боярскими детьми*, якобы заподозренных в измене!
Расправа тогда произошла стремительно и неожиданно, но все знали, что Иван Васильевич
чрезвычайно осторожен и не склонен к быстрому принятию решений, тем более, когда
отыграть назад невозможно. И вот тут возникали вопросики, от него ли карающая буря
прилетела или княгиня-мать постаралась?
Но заканчивались проплачиваемые Кошкиными сплетни неизменно в том ключе, что
небезопасно посылать детей в княжеский терем, пока безумная старуха сидит там.
Еремей подхватил внучку на руки и донёс её до приказной избы, чтобы девочка не намочила
ноги. Он бы не выпустил её из рук и в этом заведении, но она сама дёрнулась, едва он дошёл до
низкой двери.
— Не волнуйся, деда, — шепнула она, привычно погладив его по заросшей щеке.
Он чуть не повернул обратно, растрогавшись. Она ещё младенчиком так делала! А он её
ведет в разбойный приказ…
Дуня с любопытством вертела головой, стараясь ничего не упустить. Снаружи приказ
выглядел громоздкой избой, притулившийся одной стеной к складу, а на деле изба стояла над
старыми подвалами и ходами, пронизывающими весь кремлевский двор и соединялась не
только с сараюшкой, но и башней.
Дед быстро прошёл небольшие сени при входе, где помещалась бочка с водой и дрова, ступил в просторную горницу с писцами. Все были заняты делом, но поклон обозначили и
продолжили разбирать свитки да берестяные листы. Еремей Профыч уверенным шагом повёл
Дуню вперёд, и к её удивлению они спустились на этаж вниз. Через маленькие, ничем не
закрытые оконца под потолком проникал свет, и Дуняша видела кладку из тонкого кирпича.
Дед нахмурился
