— Но старость настигает нас вследствие грехопадения, — вздохнул Харузин. — Не истолковать ли эти мази так, что старик боролся против последствий грехопадения?
— Лечить нужно не симптомы, а саму болезнь, — возразил Тенебрикус. — Что толку в том, чтобы снять боль, если то, что убивает человека, будет продолжать убивать его — только незаметно? Единственное врачевство против старости и смерти — покаяние и очищение от грехов…
— Этой мази недостаточно для вынесения смертного приговора, — подал голос инквизитор.
— Значит, будем искать еще, — повернулся к нему Тенебрикус.
— Смотрите! — воскликнул Харузин, вытаскивая из-под кувшина, стоящего в нише, какой-то клочок пергамента. — Какая странная штука! Похожа на магическую формулу…
Тенебрикус схватил клочок, как коршун хватает добычу, и стремительно поднес к глазам. На его лице медленно проявилась нехорошая улыбка.
— Что там? — нервно спросил Санчес. От возбуждения от даже подпрыгивал на месте.
Тенебрикус протянул ему клочок. Там было написано:
FELIPE II RЕY — «Филипп Король».
И далее следовало истолкование каждой из букв этого имени и титула.
F, первая буква со своей цифрой 1, соответствует первому небу — Луны, непостоянство коей заметно в Филиппе.
Вторая буква Е соответствует небу Меркурия. Ему приписывают мудрость. Но Филипп не знает настоящей мудрости, состоящей в завоевании сердец своих подданных; поэтому эта буква стоит рядом с нулем.
Третья буква L относится к небу Венеры. Король имеет некоторую удачу в этом отношении, поэтому эта буква имеет спутником единицу.
Четвертая буква I соответствует небу Солнца, могущество которого простирается далеко; с ней соотносится цифра пять.
Пятая буква Р соответствует Марсу. Филипп одержит большие военные победы, поэтому эту букву сопровождает цифра семь.
Шестая буква Е указывает небо Юпитера, верховное божество коего распространяет, как золотой Дождь, все земные блага. Но так как Филипп очень далек от подражания ему, шестая буква имеет в соседстве ноль.
Седьмая буква есть первый числовой знак I, относящийся к Сатурну, чье печальное влияние вступит в силу, когда его величеству исполнится шестьдесят шесть лет, представленных седьмой цифрой — I. Когда они исполнятся, король подвергнется сатурновой участи (то есть, старости, тлену и смерти).
Восьмая буква есть второй числовой знак, соответствующий хрустальному небу, особенность коего — освещать предметы. Король мало расположен проявлять доброту, приличествующую государю, потому что он предпочитает, чтобы его боялись, нежели любили. Поэтому здесь стоит единица.
Девятая буква R соответствует небу, известному у астрологов под именем «дрожащего». Нельзя отрицать, что робость — один из недостатков короля. Она делает его государем нерешительным и несмелым, поэтому букве R дается в удел цифра пять.
Десятая буква Е означает десятое небо, или твердь. Его характер — постоянство. Филипп обнаруживает его в политике, заставляющей скрывать свои истинные намерения под лживой маской, хотя эти средства часто остаются без результата. Здесь уместна цифра два, так как она означает две степени совершенства в этом качестве короля и при этом отсутствие многих других.
Одиннадцатая буква — Y — соответствует одиннадцатой сфере, или эмпирею, символу верховного возвышения. Ее сопровождает цифра четыре, указывающая, что Филипп II обладает немногим более, чем третьей частью достоинства, которое ему приличествует, так что, не имея почти двух частей того, что ведет к славе этого возвышения, к возрасту шестидесяти шести лет, он никогда не достигнет эмпирея.
Разделим шестьдесят шесть лет на шесть периодов мистического числа одиннадцать и комбинируя их с шестью планетами, им соответствующими, получим:
Филипп в свои первые одиннадцать лет был непостоянен, как луна.
В промежуток от одиннадцати до двадцати двух лет он упорно отказывался от учения из пренебрежения к влиянию Меркурия, что сделало из этого государя нуль в делах литературных познаний.
С двадцати двух до тридцати трех лет он привязался, но слабо, к культу Венеры, что означается цифрой один…
— Да это гадания о жизни государя! — воскликнул Санчес, прерывая Тенебрикуса.
Тот оторвал глаза от пергамента.
— Ну вот, — с облегчением сказал он, — мы и раздобыли все, что необходимо нам для обвинительного акта!
— Какая чушь! — прошептал Харузин.
Тенебрикус резко повернулся к нему:
— Вы полагаете, что это чушь, мой друг?
— Естественно! — фыркнул Харузин, больше не считая нужным скрывать свое презрение. — Суеверная, пустая чушь! Эдак что угодно можно написать, лишь бы средневековую латынь знать да уметь царапать пером по бумаге. Конечно, человек в двадцать лет предается Венере, а в возрасте Митрофанушки не хочет учиться, а хочет жениться, — это без всякого «Меркурия во втором доме» понятно…
— Кто сей Митрофан? — спросил Тенебрикус.
Харузин махнул рукой.
— Литературный персонаж… Неважно. Все равно его никогда не существовало. То есть в конкретном виде. В виде всевозможных копий — сколько угодно…
— Оставим, — решил Тенебрикус. И обратился к инквизитору. — Итак, вот вам материал для возбуждения дела о магическом покушении на жизнь его католического величества. А мы пока отыщем кристалл.
Мы осмотрели уже весь дом, — протянул Санчес.
Харузин принялся бродить по саду. Спор между инквизитором и членом Ордена Святой Марии начал его утомлять. Он практически не понимал быстрой вульгарной латыни, на которой изъяснялись оба церковных деятеля. Так, мелькали изредка слова, застрявшие в современных языках. Вроде «аутодафе».
Неожиданно Сергей остановился и не веря своим глазам уставился на фонтан, бивший в центре маленького ухоженного садика. Струя воды сверкала на солнце, так что смотреть на нее было больно. И все же Эльвэнильдо разглядел, что время от времени в струе мелькает лицо странного существа. Оно было узким, с близко посаженными очень большими, удлиненными глазами и крохотным ртом. За спиной у существа трепетали крылья.
Некоторое время бывший лесной эльф не мог отвести от этих крыльев взгляда. Его просто завораживали эти странные живые отростки на спине водяного существа. Иногда Харузину казалось, что они состоят из лучезарных перьев, трепещущих в воде. Но спустя миг он отчетливо видел, что это кожистые крылья наподобие тех, которые бывают у летучих мышей и всяких доисторических ящерах, восстановленных для любознательного телезрителя английской познавательной программой ВВС «Прогулки с динозаврами». А затем луч солнца заставлял моргнуть, и снова перед пораженным зрителем струились разноцветные райские перья. Ангел-дьявол все время менялся.
Харузин подумал: «Похож на инопланетянина, как их изображают в книжках „Все мировые тайны в мягкой обложке“… или в фильмах, вроде „Близких контактов третьего рода“… Неужели это инопланетянин? Может, вообще всю нашу цивилизацию создали инопланетяне?»
Он тряхнул головой, понимая, что погружается в некий транс. Существо притягивало его, заставляло думать с бешеной скоростью, перебирая в мыслях мириады вещей. О жизни, о смерти, о Боге, о своем собственном величии — еще бы, далеко не всякому человеку будут являться ангелы…
— Ариэль! — прозвенел у него в мозгу хрустальный голос.
— Ты — Ариэль? — спросил Харузин. — Ты ангел света? Ты являлся Джону Ди, не так ли?
Ответом было пение. Тихо, невероятно мелодичное, похожее на мелодию вальса, исполняемую на ксилофоне.
Неожиданно Харузин ощутил, как кто-то грубо хватает его за плечи и отпихивает в сторону. В первое мгновение Харузин почувствовал приступ бешенства. Ярость застлала ему глаза черным покрывалом. Сергей сжал кулак и взметнул руку, намереваясь ударить того, кто оборвал чудесную музыку и прекратил его связь с дивным созданием внутри фонтана.
Затем что-то обожгло его щеку. Одну, другую. Снова первую. Харузин заморгал и увидел прямо перед собой образину Тенебрикуса. Контраст по сравнению с дивным созданием, льющимся вместе с фонтанной струей, был таким разительным, что слезы брызнули у Сергея из глаз.
— Ненавижу! — бросил он Тенебрикусу.
Тот, крепко держа его за плечи, несколько раз встряхнул лесного эльфа.
— Приди в себя! — настойчиво сказал Тенебрикус. — Ну же! Не думал, что ты такой слабак!
Харузин заморгал. Щеки его горели, влага застилала взор.
— Ох, — тяжело выдохнул он. — Что случилось?
— Это в фонтане, да? — спросил Тенебрикус. — То, на что ты смотрел?
— Да… Кто это?
— А что он тебе сказал?
Харузин прищурился:
— Откуда вам известно, что он что-то мне сказал?
Тенебрикус засмеялся.
