— Но почему? Где он еще найдет такую партию? Имя? Приданое?
— Нет уж, извини! Уж кто-то, а Вальдемар может позволить себе выбрать жену, не оглядываясь на приданое и партию! А что до имен — их у нас у самих хватает!
— Но что он имеет против Мелании? Красавица, образование получила за границей, une fil le trиs gentille![50]
— Должно быть, он смотрит куда-нибудь в другую сторону. Я не сомневаюсь, что она обладает множеством достоинств… но она не в его вкусе.
— Папа, вы должны на него повлиять!
— О нет, от меня этого не жди! Благодаря таким вот идеям мы с твоей матерью были несчастны всю жизнь. Нет уж, пусть никто не повторяет наших ошибок!
— Вздор! — фыркнула пани Идалия. — На что это только похоже! Мелания ради него отвергла великолепную партию, а он изволит капризничать. Будет жалеть потом, когда ее уговорит кто-нибудь другой, а она девушка гордая, так и произойдет!
И баронесса покинула кабинет.
— Пан Мачей, глядя ей вслед, прошептал:
— Значит, то, что мы с Габриэлой были несчастливы — вздор! Вздор, что убить или покарать любовь — преступление! Взор, что дорогу к счастью нужно выбирать самому. Все вздор! А где же тогда истина?
И он склонил голову на грудь.
XXII
На другой день пан Мачей предался необычайно серьезным размышлениям. Он давно уже замечал в поведении Вальдемара перемены. Пани Идалия, правда, считала, что виной всему графиня Мелания, и Вальдемар просто шутит, как у него в обычае, не желая признаться, что влюблен в Барскую…
Однако пан Мачей подобному не верил. Он один заметил происходившую в Вальдемаре внутреннюю борьбу. Зная натуру внука и его порывистость, пан Мачей серьезно опасался за его будущее. С проницательностью старого человека он предвидел нечто, пугающее его. За время долгого отсутствия Вальдемара страхи приугасли, но теперь возродились вновь.
После крайне деликатной беседы с внуком пан Мачей испугался своих подозрений. Он пытался инстинктивно защититься от них; любимый внук удручал его, невысказанные слова были у обоих на устах, но они оба пока что не могли и не хотели объясниться начистоту. Пана Мачея это крайне мучило, но он не упрекал внука ни словом; не вспомнил даже, что завтра именины Стефы, о чем месяц назад не преминул бы сказать.
Впервые в жизни отъезд внука обрадовал старика; пан Мачей провел бессонную ночь, а утром встал с головной болью, в полном расстройстве чувств. В десять утра он попросил лакея пригласить к нему Стефу.
Она вошла, печальная, глаза ее были заплаканы. Белое простое платьице делало ее бледнее обычного, только глаза из-за переполнявших их слез неестественно блестели. Она сердечно поцеловала руку пана Мачея. Обняв ее, старик усадил девушку напротив.
— Почему ты плакала, дитя мое? — спросил он, не выпуская ее руки.
Стефа прикусила губы и быстро-быстро заморгала — слезы вновь навернулись ей на глаза.
— Почему ты плакала?
— Потому что мне грустно… — тихо ответила она. — Раньше этот день я всегда проводили дома…
— И больше никаких поводов для слез?
Стефа бросила на него быстрый взгляд:
— Никаких!
Пан Мачей выпустил ее руку и бессильно опустился в кресло. Ее восклицание выдало Стефу с головой. Проницательный старик понял, что, кроме тоски по дому, есть еще что-то, о чем она не хочет упоминать. Глядя на нее, он шептал:
— Стеня… вторая Стеня…
— Кто? — порывисто спросила девушка.
Пан Мачей сказал:
— Ты ее не знала, дитя мое. Была когда-то Стеня, похожая на тебя… но это было так давно…
Стефа вспомнила рассказанную Вальдемаром историю и, охваченная сочувствием, опустила глаза.
Пан Мачей взял со столика оправленную в замшу коробочку, открыл ее и приподнял с белой бархатистой обивки миниатюру в форме большого медальона, с необычайным изяществом выполненную эмалью на золоте.
Миниатюра изображала молодого человека в мундире польских улан, с орденской звездой и крестом Виртути Милитари на груди. Показав ее Стефе, пан Мачей взволнованно сказал.
— Вот мое изображение в те времена, когда я был гораздо счастливее… любил такую, как ты, Стеню, думал, что мне принадлежат и она, и весь мир… Но молодость пролетела. Что с тобой, дитя мое?
Стефа, едва бросив взгляд на портрет, вздрогнула:
— Я это где-то уже видела!
Старик внимательно посмотрел на нее:
— Эту вот миниатюру? Где ты могла ее видеть? Ты ошиблась, деточка! А может… Идалька тебе показала?
— Нет… Но я, несомненно, видела этот портрет!
— Может, в каком-нибудь старом-престаром журнале? Вполне возможно. Когда-то я вызывал некоторый интерес у господ редакторов.
— Быть может, — сказала Стефа без особого убеждения.
Пан Мачей подал ей миниатюру:
— Это тебе мой подарок на именины. Мне показалось, ты не откажешься от портрета, изображающего в молодые годы человека, который так к тебе расположен.
— Большое вам спасибо, — сказала Стефа. — Это для меня лучший подарок. Но заслужила ли я? Это ведь ценная семейная реликвия.
— У меня их было несколько. Я роздал их членам семьи, и оставил одну для тебя, последнюю… Ты так похожа на мою Стеню… Когда-нибудь я тебе покажу и ее портрет… он у меня один-единственный, реликвия моя…
Явно взволнованный, старик погладил Стефу по голове и сказал удивительно мягко:
— Не грусти, детка. Сегодня твой праздник, не плачь и будь счастлива. Ты такая еще молодая…
Вернувшись к себе, Стефа разглядывала миниатюру, охваченная непонятными ей самой чувствами. Смутные воспоминания связывали этот портрет с ее ранним детством. Лицо молодого улана напоминало Вальдемара, только одежда и прическа были другими.
Стараясь вспомнить, где она могла видеть медальной, Стефа не сводила с него глаз. Сходство юного офицера с Вальдемаром было поразительным, и Стефа шепнула:
— Что же он не едет? Почему он вчера уехал так быстро, почему он так изменился?
Она пыталась быть веселой — и не могла, боясь признаться самой себе, что отъезд Вальдемара перед самыми ее именинами крайне ее обидел. Но перестать думать о нем она не в состоянии.
Перед обедом Люция уговорила ее пройтись. Они отправились в лес. Стефа вспомнила майскую встречу с Вальдемаром, его язвительные шуточки. Вспомнила свой гнев, резкие ответы и неприязнь, которую она тогда питала к злоязычному магнату. В то время она боялась его, он вызывал в ней панический страх, но и привлекал. И теперь она сердилась на себя за то, что думает о нем постоянно, неважно, хорошо или плохо, но думает всегда и везде…
Теперь чувства ее изменились: страх перед ним не исчез, даже усилился, но уже по другим причинам. Она боялась признаться в своих новых чувствах к Вальдемару.
