В 1727 г. Блюментрост целиком отдался придворным интригам, а всю власть в академии передал Шумахеру и энергично встал на его защиту, когда Бернулли и Делиль требовали устранения этого проходимца. Покидая академию, он присвоил себе 5 тыс. рублей из ее средств. В 30-х годах он проявил себя как один из наиболее усердных клевретов Бирона. Его деятельность в Московском университете продолжалась всего 2–3 месяца, так как еще до открытия университета, в марте 1755 года он умер[359]. В каком направлении действовал Блюментрост в эти несколько месяцев показывает краткая, но ясная запись Ломоносова.
Медаль на открытие Московского университета Бронза, Библиотека им. Горького
«Блюментрост был с Шумахером одного духа, что ясно доказать можно его поступками при первом основании Академии, и Ломоносов, будучи участником при учреждении Московского Университета, довольно (приметил) в нем нелюбия к Российским ученым, когда Блюментрост (был. — М. Б.) назначен куратором и приехал из Москвы в С.-Петербург. Ибо он не хотел, чтобы Ломоносов был больше в советах о Университете, которой и первую причину подал к основанию помянутого корпуса»[360], — писал Ломоносов в «Краткой истории о поведении академической канцелярии».
На первом директоре университета А. М. Аргамакове следует остановиться подробнее. А. М. Аргамаков и его деятельность в Московском университете получили в литературе совершенно неправильную оценку. Его изображали растратчиком, обвиняли в развале университета и т. д. Эта нелепая версия была впервые опровергнута только Н. А. Пенчко в ее работе «Основание Московского университета»[361].
Прекрасно образованный А. М. Аргамаков был по своим общественно-политическим и научным взглядам одним из прогрессивных людей середины XVIII века. О прогрессивности научных взглядов и его патриотизме говорит представленное им в Сенат «генеральное мнение» о превращении Московской Оружейной палаты в музей национальной славы, открытый для широкого доступа публики[362]. Предложения Аргамакова относительно каталога, экспозиций и пр. значительно опережали состояние музейного дела не только в России, но и в Западной Европе. Только с открытием Исторического музея и Музея изобразительных искусств в Москве были созданы музеи такого типа, как предлагал А. М. Аргамаков.
О прогрессивности его общественных взглядов говорит и то, что при основании университета 7 человек крепостных с женами и детьми были им отданы «в университетскую службу и дано на них от оного Аргамакова отпускное письмо, в котором написано, что… ему Аргамакову до оных его людей дела нет и детям и наследникам его не вступаться»[363]. Часть из отпущенных Аргамаковым крепостных продолжала и после его смерти служить при университете, часть (Алексей и Тимофей Грязевы) получила от университета паспорта и жила в других городах. Сын одного из бывших крепостных Николай Грязев успешно учился в гимназии Московского университета. Кроме того, в числе студентов был Гаврила Журавлев «бывшего директора Аргамакова крепостной человек, определен по данному ему вечно на волю отпускному письму»[364].
Аргамаков отпустил на волю своих крепостных как раз в период расцвета крепостного гнета, в период, когда один за другим издавались указы, отдававшие крепостных в неограниченную власть помещиков. Аргамаков же не только отпускал на волю своих крепостных, но и помогал им получить образование.
В царствование Екатерины II крепостники устроили отвратительную расправу над бывшими крепостными Аргамакова. Через 8 лет после их отпуска на волю, в августе 1764 года, Адодуров, Херасков и Тейлс, управлявшие в это время университетом, направили в Сенат специальное «доношение». Они доказывали, что поскольку крепостные, отпущенные Аргамаковым, находятся при университете «не для наук», их отпуск на волю был незаконен «и им при университете быть не надлежит». Они предлагали ликвидировать выданную им вольную, «отобрать паспорта и вернуть в крепостные»[365]. Сенат немедленно санкционировал это гнусное предложение, и через неделю Херасков рапортовал Сенату: «Означенные, числящиеся при университете помянутого Аргамакова люди (кроме одного малолетнего обучающегося наукам Николая Грязева) и данная на них подлинная отпускная оного Аргамакова законным наследникам отданы с распискою»[366].
Руководя университетом в 1755–1757 гг., А. М. Аргамаков поддерживал в нем демократическое передовое направление. Недаром ученик Ломоносова Николай Поповский, стремясь отметить его заслуги перед Родиной, выступил перед студентами, гимназистами и профессорами со специальной речью, посвященной его памяти. Такая «вольность» показалась недопустимой начальству. Речь была срочно затребована Шуваловым, и разрешение на ее печатание не было им дано[367].
* * *
В период, предшествующий открытию университета, велась деятельная подготовка к созданию научной базы для его работы[368]. Мы уже отмечали, что Сенат, утверждая смету Московского университета, ассигновал 5 тысяч рублей «для покупки книг и прочего». 16 марта 1755 года Академия Наук слушала просьбу Аргамакова помочь в составлении списка книг, которые необходимо приобрести для библиотеки Московского университета, и указать, где они могут быть приобретены. Академики решили, что каждый из них составит список книг по определенному разделу[369]. Через неделю были заслушаны предложения академиков, составлен общий список и передан Московскому университету. Это было реальной помощью академии создаваемому университету, но вместе с тем необходимо учитывать, что большинство академиков, участвовавших в этой работе, не принадлежало к числу передовых ученых, что не могло не отразиться на составе университетской библиотеки. Как бы то ни было, но к началу 1756 года, т. е. всего через полгода после открытия университета, библиотека уже была приобретена. Весной 1756 года она спешно приводилась в порядок, составлялся ее каталог и т. д.[370]. В отличие от академии, где, по выражению Ломоносова, библиотека служила больше для декорации[371], Московский университет уже через год после своего открытия сделал ее публичной. Он специальным объявлением известил всех «любителей наук»: «Московского Университета библиотека, состоящая из знатного числа книг на всех почти Европейских языках, в удовольствие любителей наук и охотников до чтения книг, отворена была сего июля 3 числа, и впредь имеет быть отворена каждую среду и субботу с 2 до 5 часов»[372]. Превращение библиотеки университета с первых дней ее существования в публичную являлось одной из форм пропаганды научных знаний и демократизации просвещения.
Одновременно с комплектованием библиотеки шла закупка инструментов и приборов для физического кабинета университета, на что была ассигнована тысяча рублей. Консультантом и по этому вопросу выступила также Академия Наук, к которой обратился Аргамаков с просьбой помочь в приобретении «механического оборудования для показывания и изъяснения явлений природы экспериментами»[373]. Академия решила, что лучше всего заказать приборы через лейпцигского профессора Мушенброка. Очевидно, отсутствие Ломоносова на заседании академии, которому в это время
