Блондина, которого все «фантомы» называют Сквайром, в действительности зовут Сидней Хилл. Являясь аспирантом какого-то британского университета, он почти не говорит по-русски и остался в Новосибирске вместе со своей научной группой, чтобы продолжить изучение аномалии непосредственно в эвакуированном городе. Неведомо, почему антикризисный Комитет наделил этих ученых-иностранцев такими полномочиями, – вероятно, за ними числились какие-то особые заслуги. Впрочем, когда болеющий тахисклерозом Сидней упросил начальство включить его в состав группы, он и не подозревал, что спустя три дня окажется единственным из коллег, кого не поразит безумием вырвавшаяся из недр Mantus sapiens. Обуянный ужасом Хилл, однако, не ударился в панику и начал борьбу за собственное выживание в жестоком новом мире. На родине, в городе Глостере у Сквайра остался несовершеннолетний сын, к которому он поклялся непременно вернуться. Наверное, поэтому Сквайр и привязался к маленькому Эдику, став его опекуном, несмотря на то, что сам мальчик не выказывает особой привязанности ни к нему, ни к кому бы то ни было еще.
Тахисклерозом болеет и Папаша Аркадий, так некстати вернувшийся в то злополучное утро в Новосибирск, чтобы попытаться уговорить свою упрямую сестру покинуть город. Что затем случилось с ней, Кунжутов никому не рассказывал, но, хочется надеяться, он сумел распрощаться с сестрой без кровопролития. Осознав, в какую передрягу угодил, полковник в тот же день раздобыл оружие (пораженные Душой Антея, комендантские патрули оставили в Кальдере не один полевой арсенал) и взялся энергично искать выход из сложившегося положения. В процессе этого смертельно опасного путешествия к Кунжутову присоединялись такие же «счастливчики», как он. Многие из тех, с кем он начал свои поиски, погибли либо умерли от тахисклероза. В конце концов поредевшие и не добившиеся победы «фантомы» осели в оперном театре, неподалеку от Поющего Бивня, где обитают и поныне.
Обретя убежище, Папаша Аркадий сразу сменил тактику борьбы. Он отринул бессистемное шатание по «Кальдере» в духе пророка Моисея и переключился на типично армейские методы поиска, отправляя в дозоры наиболее боеспособных членов клана. Результаты их деятельности были пока неутешительными, если, конечно, не считать обнаружение разведчиками меня, Ефремова и Эдика – самого загадочного из всех выживших на сегодняшний день «фантомов».
Воистину удивительные люди. Или, точнее, удивительное собрание в целом вполне обычных людей. Семеро из них так или иначе обречены на смерть, разве только в нормальных больничных условиях она наступит с отсрочкой в год-полтора и будет не такой мучительной. Из пятнадцати «фантомов» (себя и Ефремова я к ним пока причислять не стану) не мечтает выбраться отсюда только дурачок Яшка и двое находящихся при смерти больных, которым давно на все наплевать. Ну и еще, пожалуй, нельзя отвечать за Эдика, чью необщительность можно толковать как угодно.
За три месяца существования в адских условиях «Кальдера» осточертела даже тем «фантомам», которые поначалу предпочли остаться здесь, чтобы умереть на родине. Как оказалось, для того, чтобы спокойно дожить отмеренный Всевышним срок, одних родных стен явно недостаточно. Больные тахисклерозом не могут радоваться последним мгновениям уходящей жизни без яркого солнца и возможности наслаждаться им, не опасаясь при этом быть растерзанным на куски. Поэтому и поддерживают рвущихся прочь из «Кальдеры» приятелей, надеясь успеть хотя бы напоследок полюбоваться закатом, послушать щебетание птиц и ощутить дыхание свежего ветерка.
Кленовская вкратце рассказывает Папаше о наших злоключениях и о том, что еще об одном пути к отступлению, очевидно, придется забыть. По крайней мере, до тех пор, пока «фантомы» досконально не исследуют все доступные варианты бегства и не выберут самый безопасный из них. После чего Ольга, поздоровавшись с приятелями, подходит к Эдику и Сквайру и обнимает сначала мальчика, а затем англичанина. Причем последнего она одаривает еще и весьма горячим поцелуем, получив в ответ не менее горячий привет.
– Однако! – комментирует эту сцену Скептик. – Нет, я, конечно, не против подобного укрепления международных отношений, но все равно за державу, знаешь ли, обидно.
– Помолчи! – бурчу я, деликатно отворачиваясь от обрадованных встрече Ольги и Сиднея. – Ведешь себя так, будто целующихся взрослых людей никогда не видел.
– А что? – взвивается братец. – Тебя это как-то задевает? Не хочешь поговорить об этом?..
От выслушивания издевок моего бестактного второго «я» меня спасает Папаша Аркадий.
– Идемте, капитан, – говорит он, жестом приглашая меня проследовать во мрачные глубины театра. – Вы ведь наверняка проголодались. Элеонора Леопольдовна как раз приготовила завтрак, так что вы пришли вовремя. Давайте перекусим, а заодно вы расскажете нам, что творится в «заоблачном краю». Сами понимаете, с новостями здесь сегодня напряженно.
– Зато в оружии, как я погляжу, вы недостатка не испытываете, – присвистнув, говорю я, когда замечаю, сколько всевозможных стволов сложено за баррикадой вдоль стен и у окон. Помимо трех десятков автоматов, уймы запасных магазинов и гранатометов, в фойе имеется также тяжелый пулемет, снятый, как следует догадываться, с одного из оставшихся в городе комендантских броневиков. Станина пулемета приколочена железными скобами к перевернутому вверх днищем антикварному клавесину, весящему, по грубым прикидкам, не меньше полутора центнеров. Ствол скорострельного орудия выглядывает из проделанной в баррикаде бойницы, поэтому всяк сунувшийся в двери недоброжелатель рискует тут же напороться на град крупнокалиберных пуль.
– Мы начали собирать по городу все, что плохо лежит, еще осенью. Так что если найдете сегодня в правобережье хотя бы один бесхозный автомат, я выделю вам ящик водки из наших запасов, – отвечает Кунжутов, обведя рукой свою внушительную оружейную коллекцию. – Шучу, естественно: насчет водки у нас строго – сухой закон. Можете, кстати, подобрать себе новый ствол взамен утерянного. Для дорогого гостя нам ничего не жалко.
И я бы на месте Папаши Аркадия не стал скупердяйничать, имея под рукой такой арсенал. Как выяснилось вскоре, в вестибюле хранится лишь малая часть собранного «фантомами» оружия. Прочее богатство было разнесено по всем этажам фойе большого зала. У каждого второго окна лежат автоматы и ручные пулеметы. Все, разумеется, приведены в боеготовность и имеют при себе необходимый комплект патронов. Чтобы открыть огонь из любого замеченного мной оружия, нужно лишь снять его с предохранителя и взвести курок.
Глядя на Сибирский Колизей снаружи, я и представить не мог, в какую цитадель он ныне превращен. Жаль только, с личным составом у Кунжутова дела обстоят не так хорошо, как с вооружением. И если за один найденный в городе автомат он готов отвалить мне ящик водки, то, приведи я к нему боеспособного человека, полковник, наверное, подарил бы мне на радостях целый ликероводочный завод или ресторан. А что? Сегодня Папаша мог позволить себе и не такой широкий жест. Другой вопрос, что я делал бы в «Кальдере» с этим подарком, который, в отличие от ящика водки, не обладает здесь совершенно никакой ценностью.
Не знаю, с чего я вдруг взял, что товарищи Ольги живут прямо в большом зале театра. Видимо, от экзотической обстановки, в которой я внезапно очутился, у меня чересчур разыгралось воображение. На самом деле, конечно же, «фантомы» обитают не в огромном холодном и темном зале, а за кулисами сцены, в более уютных комнатах: сохранивших невывезенные остатки антуража гримерных, костюмерных и прочих служебных помещениях. Их можно без труда протопить обычными водородными обогревателями, к тому же почти в каждой из них имеются сантехнические удобства. При желании «фантомы» могли бы даже принимать ванны. Одно «но»: Папаша вряд ли одобрил бы такой неоправданный перерасход воды, ведь Снабженцам Дросселю и Кондрату приходится доставлять ее в канистрах и бутылках из ближайших супермаркетов.
Приготовление и прием пищи организованы здесь же, в просторном офисе, заваленном коробками с продуктами и оборудованном полевыми армейскими горелками. Угрюмая Элеонора Леопольдовна явно не утруждает себя чрезмерным старанием на кухне, поэтому ее стряпня не отличается изысканностью вкуса и сервировки. Впрочем, каждый, кого не устраивает меню штатной поварихи, может заняться готовкой самостоятельно, благо недостатка в продуктах клан пока не испытывает.
Мне, съевшему за минувшие сутки лишь половинку шоколадного батончика, и вовсе грех привередничать по поводу здешнего питания. Пока я уплетаю за обе щеки свою порцию, Элеонора взирает на меня исподлобья с плохо скрываемым интересом. Очевидно, ей давно – а возможно, вообще никогда – не доводилось видеть, чтобы кто-то поедал ее стряпню с таким зверским аппетитом. Кунжутов тоже относится ко мне с пониманием и позволяет сначала как следует насытиться, а уже потом приступает к беседе.
