Виртуальные перевороты имеют шанс состояться только в том случае, если они будут зрелищны, причем такое зрелище должно быть беспрецедентно шокирующим, чтобы максимально завладеть вниманием аудитории. Без телевидения виртуальные перевороты просто невозможны. Представьте, какой резонанс имел бы спектакль в Беслане, если б он не был показан в прямом эфире всей стране, а люди прочитали о свершившихся событиях в газете спустя несколько дней после эпопеи? Совершенно нереально добиться того, чтобы тысячи корреспондентов отразили событие в нужном заговорщикам ключе. В любом случае способность критически воспринимать текстовую информацию в несколько раз выше, чем при просмотре телевизора. Телевизионная картинка настолько парализует сознание, что в ее реальности почти никто не может сомневаться. Что бы там не писали потом на правдокопательских сайтах наблюдательные аналитики, какие бы неудобные подробности не приводил в своих книгах Мейсан, сколь бы резко Мур не обличал вранье Буша, переубедить американцев и весь мир в том, что мифические исламские террористы непричастны к событиям 11 сентября, невозможно в принципе.
Другая причина, по которой виртуальные перевороты и «бархатные» революции часто отождествляют, в том, что во время активной фазы «цветных» революций кульминационное действо зачастую закручивается вокруг виртуального сюжета, то есть того события, которого не было в действительности. Так во время «бархатной» революции в Чехословакии в 1989 г. событием, ставшим роковым для коммунистического правительства, явилось убийство участвовавшего в демонстрации протеста студента М. Шмида, погибшего в результате разгона манифестации полицией 17 ноября 1989 года. Это вызвало взрыв возмущения общественности и спровоцировало новые выступления, что послужило причиной падения коммунистического правительства. Однако ключевое событие революции оказалось хорошо поставленным спектаклем. Студентик не только не помирал, но даже, как выяснилось, был сотрудником спецслужб. Последние, кстати, и организовали политический кризис, чтобы заставить тогдашнее руководство страны подать в отставку. Заказчики, разумеется, остались за кадром. Махинация вскрылась уже после триумфальной победы революции, но ее результаты никто не стал отменять. Победителя не судят.
Виртуальный характер носил захват Горбачева в заложники в Форосе в августе 1991 г. На самом деле его не только не захватывали гэкачеписты, они даже не блокировали госдачу и не «изолировали» его, как тогда сообщала пресса. Плешивый мерзавец просто отсиживался на курорте, пока его подручные разваливали страну, президентом которой он являлся. А миф о его изоляции был нужен лишь для создания вакуума власти, чем по сценарию должен был воспользоваться Ельцин. У толпы должен быть только один вождь.
В Румынии массовые волнения в Тимишоаре в декабре 1989 г. спровоцировал арест венгерского проповедника Л. Текеша (на западе Румынии проживает большое количество венгров). Непонятно, что за режим содержания был у священника, если его, как часто упоминается в тематической литературе, посещал в тюрьме второй секретарь посольства США в Бухаресте Джим Керри. На улицы Тимишоары хлынули несколько десятков тысяч «профессиональных протестующих». Активисты были заранее подготовлены в лагерях на территории Венгрии.[51] Потом происходит якобы расстрел якобы мирной демонстрации якобы полицией, сотни тел зверски замученных борцов за свободу показывают мировые телеканалы, в Бухаресте на улицы высыпают 500 тысяч демонстрантов, которые в исступлении скандируют: «Тимишоара! Тимишоара!». Чтобы о кровавых жестокостях режима в Тимишоаре узнали все румыны, была развернута плотная сеть радиовещательных станций на Румынию, причем за 1989 г. интенсивность антиправительственного вещания с территории Венгрии, Чехословакии, Болгарии и СССР возросла в пять раз. В итоге массовых беспорядков и вооруженных выступлений (оружие интенсивно поступало контрабандой из-за границы в течение двух предшествующих лет) глава государства Николае Чаушеску был низложен и поспешно убит после имитации некоего суда.
Одной из загадок румынской революции стали неуловимые снайперы из числа сторонников Чаушеску, которых никто так и не увидел, и, тем более, не поймал, зато СМИ просто захлебывались, наперебой рассказывая о коварстве неуловимых убийцах, мстящих народу за свержение диктатуры. Это было, выражаясь профессиональным языком, создание виртуального объекта для атаки. Вот только этих виртуальных террористов атаковали реальные боевики, вооруженные пулеметами, захваченными при погромах армейских казарм, и даже танки. Разумеется, в результате беспорядочной пальбы появлялись убитые и раненные, которые и объявлялись прессой жертвами снайперов из «Сикуритатэ» — румынской секретной полиции. Это позволяло нагнетать обстановку до нужной степени накала массового психоза.
Другим виртуальным объектом атаки явились вымышленные несметные сокровища, украденные у народа, которые якобы прятал в своем дворце Чаушеску. Но, не смотря на то, что злато и серебро, пересыпанное рубинами и алмазами, существовало лишь в иллюзорном мире, штурму подвергся президентский дворец в мире физической реальности. Повстанцы шли на штурм дворца именно затем, чтобы грабить награбленное — очень мощный стимул для взвинченной толпы.
Итальянский культуролог Джорджо Агамбен так высказался о виртуализации румынской революции, превращении ее в спектакль, где зрители становятся участниками массовки, но при этом не сознают, что участвуют в постановочном действе:
«Тимишоара представляет кульминацию этого процесса, до такой степени, что ее имя следовало бы присвоить всему новому курсу мировой политики. Потому что там некая секретная полиция, организовавшая заговор против себя самой, чтобы свергнуть старый режим, и телевидение, показавшее без ложного стыда и фиговых листков реальную политическую функцию СМИ, смогли осуществить то, что нацизм даже не осмеливался вообразить: совместить в одной акции чудовищный Аушвитц и поджог Рейхстага. Впервые в истории человечества недавно похороненные трупы были спешно выкопаны, а другие собраны по моргам, а затем изуродованы, чтобы имитировать перед телекамерами геноцид, который должен был бы легитимировать новый режим. То, что весь мир видел в прямом эфире на телеэкранах как истинную правду, было абсолютной неправдой. И, несмотря на то, что временами фальсификация была очевидной, это было узаконено мировой системой СМИ как истина…».[52]
Противостоять массированному зомбированию сознания довольно просто. Попробуйте не смотреть телевизор хотя бы полгода. Думаю, что после вам, скорее всего, уже не захочется вновь подсаживаться на теленаркотик. Это все равно, что проглотить «красную пилюлю», вырваться из плена матрицы и увидеть реальный мир. Сегодня желающих жить в реальном мире очень мало, поскольку уж очень там неприятно пахнет. Впрочем, это не повод для пессимизма. Очень скоро тем, кто захочет выжить, придется осознать, что реальность совсем не такая, какой ее изображает телевизор.
10. Зачем революционеру культура
Под профессиональными революционерами я понимаю не тех, кто получает зарплату за то, что сидит в офисе и занимается мониторингом протестных настроений или отрабатывает заграничные гранты путем проведения семинаров для красных или оранжевых активистов. Профессионал — человек, который (в отличие от любителя) занимается каким-нибудь делом как специалист, владеющий профессией.
Как отличить фотографа-профессионала от любителя? По внешним признакам это совершенно невозможно, ибо любой дилетант может приобрести дорогую профессиональную технику, арендовать студию, пригласить туда сисястых моделей, разложить их на подиуме и нажимать на спуск до упаду. Допускаю, что из нескольких тысяч отснятых кадров пара-тройка окажутся удачными и достойными того, чтобы экспонироваться на выставке или быть опубликованными в глянцевом журнале. Но даже это не делает дилетанта специалистом, ибо в отличие от профессионала, он фотографирует неосознанно, бездумно, и не всегда может верно оценить полученные результаты, даже если случайно получает хорошие снимки. Для любителя важен не результат, а удовольствие, которое он получает от самого процесса. Специалист же, приступая к работе, четко знает и что он хочет получить, и как этого добиться наиболее рациональным образом. То есть подходит к процессу осознанно. Он не просто смотрит в видоискатель, а компонует кадр, одновременно думая о том, какое диафрагменное число нужно установить, чтобы подчеркнуть воздушную перспективу, и использовать ему глянцевый или матовый отражатель, дабы акцентировать передний план.
Конечно, можно безошибочно отличить любителя от профи, сравнив итоги их работы, но возможность сравнения имеется далеко не в каждой ситуации — скажем, в случае с хирургом-неумехой. То же самое и с революционерами — дилетанты сначала устроят управленческий хаос, далее экономический кризис, плавно перетекающий в гражданскую войну, а потом беспомощно разведут руками: дескать, извините, товарищи, первый блин комом. Поэтому ранжировать революционеров на профессионалов и дилетантов желательно до революции, поскольку провалы вторых исправить столь же сложно, как ошибки дерьмового хирурга. А отличить их друг от друга внешне бывает достаточно сложно, ибо до революции революционеры обычно занимаются всякой фигней: витийствуют на митингах, пописывают заумные брошюрки, сидят в кутузке, или проводят в пивнушках партсъезды. То есть не только прямую связь между их деятельностью и полученным результатом установить невозможно, но и сам результат зафиксировать крайне сложно. Тем не менее, есть признак, по которому безошибочно можно определить профессионального революционера от дилетанта. Дилетанты в лучшем случае думают о том, как им прийти к власти, а профессионалы — о том, что они будут делать, придя к власти.
