Как правило, тренировка в восемь вечера заканчивалась. Маша чуть голову не сломала, гадая, что все это значит. Задумал ночь напролет гонять ее по льду? Протестировать на способность кататься в любое время суток, не смыкая глаз? Или, может, велит ей до утра отрабатывать проваленный тройной аксель? Или каскад, не состоявшийся на чемпионате? На него это непохоже, он же заядлый приверженец режима. Да и сам не имеет права на ночные бдения – с семи тридцати утра как штык дежурит в школе.
Когда Маша заглянула на каток, обтряхивая капюшон и усиленно топая, чтобы освободить сапоги от налипшего снега, лед уже пустовал, никто не копошился за бортиком, не было признаков жизни и в раздевалке. Лишь одна фигура маячила в конце коридора: Сергей Васильевич в дубленке и меховой шапке гасил свет в помещениях. Он явно собирался уходить.
«Запрет меня тут одну, – подумала Маша. – В темноте!»
Он щелкнул последним выключателем. Подошел к Маше и взял под локоть:
– Приглашаю на чай. Пойдем-ка посидим в вашей дежурной кофейне.
Бог весть каким образом – разве что телепатически – он проведал, что кофейня на той стороне улицы была местом паломничества его учеников. Сам он туда никогда не заходил, вне катка на учеников внимания, казалось, не обращал; к тому же, когда группа после тренировки отправлялась в кофейню, он уже уезжал на своей «Ауди».
Тренер повесил дубленку с шапкой и Машину шубу на стоячую вешалку. Заказал у стойки две чашки самого простого черного чая. Уселся напротив Маши и расправил полы пиджака.
– Русский царь Александр Третий, – начал он, – говорил: «У России есть два союзника: ее армия и ее флот». У тебя на льду один союзник: ты сама. Не лишай себя единственного союзника – будь с собой заодно.
«О чем это он?» – удивилась Маша.
– Это я о психологической готовности, – отозвался Сергей Васильевич на ее мысленный вопрос. – Самое время разобраться с тем, что стоит у тебя поперек дороги и мешает реализовать свои возможности. Начнем по порядку. – Он отхлебнул чай, как лектор перед продолжительной речью. – Каждый фигурист вынужден выступать в окружении неблагоприятных, так сказать, факторов. На соревнованиях есть соперники, у которых званий и авторитета больше, чем у тебя. Есть судьи, которые запросто могут оказаться предвзятыми и иметь субъективное мнение. Соревнование может проходить в сложных условиях, в непривычном климате и другом часовом поясе. И, наконец, ты не застрахована от нежелательного воздействия со стороны соперников, зрителей, руководства Федерации и даже товарищей по команде.
Маша невесело усмехнулась – отборная рать «неблагоприятных факторов» продефилировала перед ней, как на параде. Несправедливое судейство в Лейк-Плэсиде и овации, которые зрители устроили ее главной сопернице, козни Вероники, весна в Ницце, снятие с этапов взрослого Гран-при…
– Как говорится, за одного битого двух небитых дают. Приятного в таких ситуациях мало, зато они служат прививкой и закаляют. Но могут и сломить. – Он закинул ногу на ногу. – Возьмем товарищей по сборной. Порой в группе идет неприкрытая война, когда фигуристу, объекту зависти и ревности, насыпают битое стекло в коньки, песок и кнопки на лед, подменяют фонограмму или подстраивают еще какую-нибудь пакость. От коллег, с которыми бок о бок катаешься не один год, подвохов ждешь в последнюю очередь, тем они неожиданней и болезненней, ведь так?
Он оценивающе посмотрел на Машу, та ответила спокойным взглядом. Ее давным-давно перестали трогать и воспоминания о травле, которой подвергала ее Вероника, и подстава на финале Гран-при.
Сергей Васильевич поерзал на стуле.
– Выводить из равновесия могут и мысли о выступлении. Вот, скажем, едешь ты на какой-нибудь чемпионат. О чем ты думаешь, скажи начистоту?
– Обо всем сразу. О разном. Ой, сама не знаю…
– А я знаю. О том же, о чем думает каждый фигурист. Ты непрерывно размышляешь о возможном исходе соревнования, успешном или неуспешном. И о его последствиях – для тебя лично и для сборной. О потенциале соперников, которые заявлены в одной группе с тобой. О собственных пробелах в технической подготовленности, если они есть. Такие мысли – как атомный реактор, который излучает радиацию и разрушает тебя изнутри. В результате – либо перевозбуждение, либо угнетенность. И то и другое – балласт. Растрата нервно-психической энергии, которую нужно, наоборот, генерировать. А для этого тебе следует учиться сознательно переключать внимание и мысли на другие материи!
– О чем же мне надо думать? – спросила Маша.
– О чем, о чем, – о любви, конечно. Шутка, – он слегка улыбнулся, однако посмотрел на Машу пристально, даже пронзительно, и ей, как это часто бывало, показалось, что он читает ее мысли.
Но Сергей Васильевич тут же погасил свой острый взгляд.
– Ежу понятно, что заставить себя думать о чем-то постороннем почти невозможно. Перед экзаменом думаешь о том предмете, который предстоит сдавать, и попытка переключиться на мысли о, скажем, побрякушках и нарядах отнимает не меньше сил. Поэтому фигурист должен себя перехитрить и направить ядерную энергию в мирное русло. Как? Очень просто – превратиться в заправского эгоиста. Ему до лампочки соперники, судьи и сборная. На соревновании он видит только себя, любимого, и думает исключительно о собственном выступлении: прокручивает обе программы в голове, занимается идеомоторной тренировкой и таким образом избавляется от пагубной стартовой лихорадки. Это не значит, что он расслабленный, как кисель, – напротив, он как заряженный аккумулятор с высоким уровнем напряжения, то есть запасом энергии, благодаря которому оказывается в состоянии боевой готовности. И максимально реализует технические возможности, испытывает вдохновение и душевный подъем, использует все свои резервы – двигательные, волевые, интеллектуальные.
Он взял небольшую передышку, глотнул чаю.
– Но чтобы энергия не тратилась вхолостую, недостаточно переквалифицироваться в «эгоиста». Нужно сделаться дрессировщиком для собственных мышц: научиться произвольно их расслаблять, управлять их тонусом. Почему звери в цирке слушаются дрессировщика? Потому что он нашел с ними общий язык. Фигурист, который не добился от своих мышц послушания, обкрадывает себя, заведомо снижает потенциальные результаты на льду. Года полтора назад я тебе приносил список упражнений на расслабление. Ты их делаешь?
– Редко, – созналась Маша.
Сергей Васильевич не стал возмущаться.
– Я призываю тебя делать их дважды в день, – сказал он веско. – Тебе не хватает психологической устойчивости самую малость. Довести ее до нужного уровня вполне реально. Помнишь, вы проходили предсоревновательные тесты? С падением на мат? Бывает, во время этого теста частота сердечных сокращений у девушек снижается на сорок ударов в минуту, причем сердце «падает», когда раздалась лишь команда «Приготовились». А у тебя пульс изменился на пять ударов в минуту. Ты вошла в группу высокоустойчивых. Ты, как никто другой, способна к психологической устойчивости, уж поверь.
Маша дала слово, что займется «дрессировкой мышц», но Сергей Васильевич выглядел недовольным. Он будто прощупывал место травмы и никак не мог его отыскать. Снова поерзал на стуле и предпринял очередной демарш:
– Неверие в себя тоже способно вставлять палки в колеса. Бывает, человек талантлив, умен, адекватен. А копни поглубже – и обнаруживается, что уровень уверенности в себе ниже среднего. Особенно у тонких, душевно богатых натур, – он неотрывно следил за Машиным лицом. – Фигурист просто обязан освоить самоодобрение. Думай о том, как хорошо ты подготовлена. О том, что твои соперники находятся в тех же условиях, им ничуть не легче, чем тебе. Что они так же не застрахованы от судейского произвола, зависти, смены климата или часового пояса. Припомни собственные удачные выступления на предыдущих стартах – прецедентов не один и не два, – высокие места, личные рекорды по баллам. Докажи себе, что твоя неуверенность в себе необоснованна, что ты без труда, с запасом можешь показать результат выше запланированного. Говори себе: «Я сделала то, на что мало кто способен. За три года мне удалось достичь такого, на что у других уходит пять, шесть, семь лет. Три года назад я не умела держаться на ребре – сегодня я одна из сильнейших в мире по качеству скольжения. Я делала всего два тройных прыжка – теперь у меня в активе стопроцентный набор элементов высшей сложности, включая тройной аксель». Не стесняйся в формулировках!
Маша с готовностью кивала. Сергей Васильевич не унимался:
– Серьезно ранить может и несправедливость. Особенно если она исходит от сильных мира сего: судейской коллегии или руководства Федерации. Я прав? Несправедливость сопутствует нам на протяжении всей жизни и, случается, выбивает почву из-под ног. Мы ожидаем от кого-то поддержки и одобрения, а взамен получаем удар по самолюбию и самооценке. Но что такое справедливость? – спросил он и сам себе ответил: – Признание и уважение твоих прав, оценка твоих достоинств. А несправедливость – когда тебя недооценивают, обижают и предают. Но давай разберемся. Возьмем такой пример. Проходит соревнование по фигурному катанию. В числе выступающих есть, скажем, три фигуриста одного уровня, с одинаковым набором элементов. Катаются они небезупречно, совершают равноценные ошибки. Поставить всех на одну ступень невозможно. В итоге один из них окажется на третьем месте, другой на четвертом, третий на пятом. Тот, кто занял пятое место, считает, что с ним обошлись несправедливо. А тот, кому досталось третье, несправедливости не ощущает и вообще о ней не задумывается. Удача на его стороне, и он воспринимает ее как должное. Выбор сделан в его пользу, в ущерб тем, что заняли более низкие места, и он даже не подозревает, что эти двое переживают чувство несправедливости. И подводят под свои переживания какую угодно логическую базу. Судьи более благосклонны к стране, представитель которой оказался местом выше. Симпатизируют его тренеру, а может, и сговорились с ним. По инерции ставят этого фигуриста выше, потому что он чаще выступает на международных чемпионатах. Нарочно вытянули его на третье место, потому что на мировой арене он бывает слишком редко. И так далее… Сколько подобных дебатов мне доводилось слышать на катках!.. Даже на соревнованиях для малышей. – Он допил свой чай. – Когда мы переживаем чувство несправедливости, мы видим ситуацию только со своей колокольни. В основе этого чувства – наши неоправданные ожидания, что окружающие поведут себя так, а не иначе и что события будут разворачиваться по желанному сценарию. Выходит, мы отказываемся воспринимать мир таким, каков он есть. Требуем от него «справедливости». По сути, это требование звучит так: «Мир должен быть справедлив именно ко мне». А он не является «справедливым», он и не должен таким быть. Он состоит из миллиона случайностей, управлять которыми невозможно. Их нужно принимать как стихийные явления. Как осеннюю распутицу или весенний паводок.
