Он умирал двадцати семи лет, здоровый и сильный; прощаясь с товарищами, он помнил, что одному из них задал довольно посторонний вопрос и даже очень заинтересовался ответом. Потом, когда он простился с товарищами, настали те две минуты, которые он отсчитал, чтобы думать про себя; он знал заранее, о чём он будет думать: ему всё хотелось представить себе как можно скорее и ярче, что вот как же это так: он теперь есть и живёт, а через три минуты будет уже нечто, кто-то или что-то, – так кто же? Где же? Всё это он думал в эти две минуты решить!
Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченною крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от неё сверкавшие; оторваться не мог от лучей; ему казалось, что эти лучи – его новая природа, что он через три минуты как-нибудь сольётся с ними… Неизвестность и отвращение от этого нового, которое будет и сейчас наступит, были ужасны; но ничего не было для него в это время тяжелее, как беспрерывная мысль: «Что, если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь, – какая бесконечность! И всё это было бы моё! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счётом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!»
Эта мысль у него наконец в такую злобу переродилась, что ему уж хотелось, чтобы его поскорей застрелили.
* * *
Он поясняет свою позицию так: «Понимаешь ли ты это, когда маленькое, существо, еще не умеющее даже осмыслить, что с ним делается, бьет себя в подлом месте, в темноте и в холоде, крошечным своим кулачком в надорванную грудку и плачет своими кровавыми, незлобивыми, кроткими слезками к «боженьке», чтобы тот защитил его, – понимаешь ли ты эту ахинею, друг мой и брат мой, послушник ты мой божий и смиренный, понимаешь ли ты, для чего эта ахинея так нужна и создана! Без нее, говорят, и пробыть бы не мог, человек на земле, ибо не познал бы добра и зла. Для чего познавать это чертово добро и зло, когда это столько стоит? Да весь мир познания не стоит тогда этих слезок ребеночка к «боженьке»… Пока еще время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре неискупленными слезами своими к «боженьке»!»
Из романа (ч. 2, кн. 5, гл. «Бунт») «Братья Карамазовы» (1880) Ф. М. Достоевского (1821–1881). Иван Карамазов, беседуя со своим братом Алешей, монахом-послушником, говорит о том, что он не приемлет Бога, который допускает в этом мире страдания невинных детей ради некой «высшей гармонии».
О луковке
Жила-была одна баба, злющая-презлющая, и померла. И не осталось после нее ни одной добродетели. Схватили ее черти и кинули в огненное озеро. А ангел-хранитель ее стоит да и думает: какую бы мне такую добродетель ее припомнить, чтобы Богу сказать. Вспомнил и говорит Богу: она, говорит, в огороде луковку выдернула и нищенке подала. И отвечает ему Бог: возьми ж ты, говорит, эту самую луковку, протяни ей в озеро, пусть ухватится и тянется, и коли вытянешь ее вон из озера, то пусть в рай идет, а оборвется луковка, то там и оставаться бабе, где теперь. Побежал ангел к бабе, протянул ей луковку: на, говорит, баба, схватись и тянись. И стал он ее осторожно тянуть, и уж всю было вытянул, да грешники прочие в озере, как увидали, что ее тянут вон, и стали все за нее хвататься, чтоб и их вместе с нею вытянули. А баба-то была злющая-презлющая и начала она их ногами брыкать: «Меня тянут, а не вас, моя луковка, а не ваша». Только что она это выговорила, луковка-то и порвалась. И упала баба в озеро и горит по сей день. А ангел заплакал и отошел.
Добрый Самаритянин
Один законник встал и, искушая Иисуса, сказал:
– Учитель! Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?
Он же сказал ему:
– В законе что написано? Как читаешь?
Он сказал в ответ:
– Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостью твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя.
Иисус сказал ему:
– Правильно ты отвечал. Так поступай, и будешь жить.
Но он, желая оправдать себя, сказал Иисусу:
– А кто мой ближний?
На это сказал Иисус:
– Некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел той дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самаритянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино. И, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем. А на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: «Позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе». Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?
Он сказал:
– Оказавший ему милость.
Тогда Иисус сказал ему:
– Иди, и ты поступай так же.
Притчи от Льва Толстого
Гордый олень
Олень подошел к речке напиться, увидал себя в воде и стал радоваться на свои рога, что они велики и развилисты, а на ноги посмотрел и говорит:
– Только ноги мои плохи и жидки.
Вдруг выскочил лев и бросился на оленя. Олень пустился скакать по чистому полю. Он уходил, а как пришел в лес, запутался рогами за сучья, и лев схватил его.
Как пришло время погибать оленю, он и говорит:
– То-то глупый я! Про кого думал, что плохи и жидки, те спасали меня, а на кого радовался, от тех пропал.
Деревянная кормушка
Когда-то жил очень старый человек. Глаза его ослепли, слух притупился, колени дрожали. Он почти не мог держать в руках ложку и во время еды часто проливал на скатерть суп, а иногда кое-что из пищи выпадало у него изо рта. Сын и его жена с отвращением смотрели на старика и стали во время еды сажать его в угол за печку, а еду подавали ему в старом блюдечке. Оттуда он печально смотрел на стол, и глаза его становились влажными. Однажды руки его так тряслись, что он не смог удержать блюдечко с едой. Оно упало на пол и разбилось. Молодая хозяйка стала ругать старика, но он не сказал ни слова, а только тяжело вздохнул. Тогда ему купили деревянную миску. Теперь он должен был есть из нее.
Как-то раз, когда родители сидели за столом, в комнату вошел их четырехлетний сын с куском дерева в руках.
– Что ты хочешь сделать? – спросил отец.
– Деревянную кормушку, – ответил малыш. – Из нее папа с мамой будут кушать, когда я вырасту.
Л. Н. Толстой позаимствовал сюжет этой притчи из сказки братьев Гримм «Старый дед и внучек».
Галчонок
Пустынник увидал раз в лесу сокола. Сокол принес в гнездо кусок мяса, разорвал мясо на маленькие кусочки и стал кормить галчонка.
Пустынник удивился, как так сокол кормит галчонка, и подумал: «Галчонок, и тот у Бога не пропадет, и научил же Бог этого сокола кормить чужого сироту. Видно, Бог всех тварей кормит, а мы все о себе думаем. Перестану я о себе заботиться, не буду себе припасать пищи. Бог всех тварей не оставляет, и меня не оставит».
Так и сделал: сел в лесу и не вставал с места, а только молился Богу. Три дня и три ночи он пробыл без питья и еды. На третий день пустынник так ослабел, что уж не мог поднять руки. От слабости он заснул. И приснился ему старец. Старец будто подошел к нему и говорит:
– Ты зачем себе пищи не припасаешь? Ты думаешь Богу угодить, а грешишь. Бог так мир устроил, чтоб каждая тварь добывала себе нужное. Бог велел соколу кормить галчонка, потому что галчонок пропал бы без сокола; а ты можешь сам работать. Ты хочешь испытывать Бога, а это грех. Проснись и работай по-прежнему.
Пустынник проснулся и стал жить по-прежнему.
Цапля и журавль
Построили журавль и цапля себе избушки на разных концах болота.
Журавлю стало скучно жить одному, и решил он жениться. «Пойду к цапле свататься! Она на меня похожа: и нос у неё длинный, и ноги».
Пошёл журавль к цапле. Семь вёрст по болоту шёл, пришёл и сказал:
– Я пришёл к тебе свататься, выходи за меня замуж!
– Нет, журавль, – ответила ему цапля. – Не пойду я за тебя замуж, ноги у тебя длинные, а платье короткое! Бедно живёшь. Нечем тебе меня кормить будет.
Пошёл журавль домой ни с чем. Ушёл он, а цапля стала думать: «Скучно жить одной, лучше выйду замуж за журавля!»
Пошла к журавлю. Пришла и сказала:
– Журавль, я передумала, возьми меня замуж!
– Нет, цапля, не хочу на тебе жениться, не возьму тебя замуж.
Заплакала цапля от стыда и вернулась домой. А журавль остался один и подумал: «Напрасно я не взял цаплю замуж: скучно жить одному. Пойду к ней, скажу, что передумал, и женюсь на ней».
Пошёл журавль к цапле. Пришёл и сказал:
– Цапля, передумал я, решил жениться на тебе. Выходи за меня!
