В тот же миг почтальон вновь обрел способность мыслить. Он недоуменно поглядел на незнакомку, после — на свои руки, на ящик, на посылку.
— Простите, мэм! — пробормотал мистер Мэйби и тряхнул головой, пытаясь привести мысли в порядок. — Мы знакомы? Вы меня о чем-то спросили?
Мегана провела ладонью по бандероли, и в тот же миг коричневая оберточная бумага посерела, выцветая прямо на глазах.
— Вам пришла посылка, — просто сказала она. — Я как раз вышла из такси и увидела вас у калитки. Судя по всему, вам на какое-то мгновение стало дурно. Я поинтересовалась о вашем самочувствии, но вы меня даже не заметили. А потом вы уронили вот это. — Она кивнула на бандероль. — Я подняла ее и поинтересовалась, не нужна ли вам помощь.
— О, благодарю, мэм. Вы такая заботливая. Это мой дом, хоть… — почтальон задумчиво почесал подбородок, — хоть я и не помню, как сюда дошел, если честно. Но уверен, что со мной все будет в порядке. Если мне станет нехорошо, жена вызовет нашего семейного доктора. Могу я получить свою посылку?
— О, разумеется.
Мегана протянула бандероль почтальону. Тот взял ее и положил руку на калитку, намереваясь отправиться в дом.
— Вы что-то говорили о том, что хотите ее немедленно открыть, — Мегана коварно прищурилась. — Что жена не должна чего-то увидеть…
— Правда? — спросил мистер Мэйби. — Что ж, тогда, полагаю, мне действительно стоит поскорее открыть посылку.
Отправитель был не указан. Почтальон подцепил уголок бумаги и разорвал обертку. Внутри оказалась металлическая шкатулка.
— Теплая, — сказал он и открыл крышечку.
На дне шкатулки лежал небольшой тлеющий уголек, алый, как капля крови. Было непонятно, каким образом он там мог лежать столько времени и не потухнуть.
Мистер Мэйби вдруг снова утратил себя. Явно не замечая ничего кругом и не понимая, что делает, он достал из шкатулки уголек. Обжигая кожу, но не чувствуя боли, он поднес этот уголек к губам. Затем широко открыл рот и проглотил его.
В следующий миг почтальон судорожно дернулся. Его голова с жутким треском провернулась, как у куклы, на триста шестьдесят градусов. А потом он просто упал на землю, прямо у собственной калитки.
Мегана огляделась по сторонам и, убедившись, что рядом никого нет, наклонилась над распростертым телом почтальона и засунула во внутренний карман его пальто длинный коричневый конверт.
Затем она выпрямилась, поправила шляпу и двинулась к машине. Вскоре загудел двигатель, на покатых крыльях зажглись круглые фары, таксомотор фыркнул дымом из выхлопных труб и покатил прочь с Парковой улицы.
Мистер Мэйби же спустя какую-то минуту очнулся и дернул головой. Он поднялся на ноги и расправил плечи. Как ни в чем не бывало он отряхнулся и, толкнув калитку, направился к дому.
Вот только это был уже вовсе не мистер Мэйби.
![]()
Высокий и тощий молодой человек в синей почтальонской форме и фуражке толкнул ногой калитку, едва не сорвав ее с петель. Беззаботно посвистывая, Томкинс размашистым шагом двинулся по вымощенной камнем дорожке к своему любимому дому на улице Кривого Моста.
Это было крошечное строение, стены которого сплошь заросли красным плющом. В трех окнах второго этажа горел свет. Из трубы шел дымок, разнося кругом запах печеных тыкв.
— Хм… — недобро усмехнулся почтальон. — Сейчас будет весело…
Да, ему доставляло неимоверное удовольствие выводить из себя этого коротышку Бэрри. А как забавно тот пыхтит! А как смешно подпрыгивает на месте в своих уродливых тапочках от негодования, когда понимает, что ничего не может поделать.
Почтальон прежде не получал подобного удовольствия: ни когда учился в школе и издевался над слабаком Нилом Кинни, ни на почте, всячески изводя распределительницу маршрутов, толстуху Гейли Беккет. Да, Бэрри был так жалок, что потешаться над ним не составляло никакого труда. Он напоминал нелепого гнома в круглых очках. И самое приятное — это ощущение полной безнаказанности. Бэрри ничего не сделает. Попросту неспособен. Такие люди, может, где-то и считаются добрыми и терпеливыми, но на самом деле они всего лишь слабаки, которые только и заслуживают того, чтобы их окунали в корыто с помоями или драли за уши.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Злобный почтальон мечтательно зажмурился: как было бы весело наподдать этому недомерку под зад ногой и швырнуть его с крыльца… А после и вовсе затравить его как следует, пока он не выдержит и не сделает что-нибудь забавное. К примеру, повесится на чердаке, как тот неудачник Нил Кинни. Что ж, болван Бэрри будет не первым, кого он доведет до петли. Хм… только бы выпросить потом у констеблей полюбоваться, как он раскачивается на сквозняке и какой высоты его табуретка. Но для этого нужно придумать что-то еще… Еще как-нибудь унизить этого дурачка. О чем он там еще не осведомлен? О своей лысине? Нет, было, а повторяться скучно и неинтересно. О чем же? Об оттопыренных ушах? Нет, с этого началось их знакомство. Тогда о чем же? О том, что он тряпка и не вылезает из-под юбки у женушки? И это было… Хм…
Застыв у двери, долговязый почтальон почесал топорщащуюся реденькую бородку. Ага, кажется, придумал!
Игнорируя дверной молоток, он принялся стучать в дверь свернутой в трубочку газетой…
…Дверь открылась.
— Томкинс? — едва слышно протянул мистер Бэрри.
Увидев пришедшего, он вдруг почувствовал, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой, — так бывает во сне, когда ты пытаешься убежать от кого-то, но просто не в силах это сделать. И тебе остается лишь отчаяние от ощущения собственной беспомощности.
Мистер Бэрри глядел на Томкинса и внутренне сжимался, с холодным ужасом ожидая начала разговора. Он совершенно забыл, что он взрослый, что у него есть жена и двое детей. Что этот сопляк лет на десять его младше. Он даже не задумался над тем, чтобы дать хотя бы какой-нибудь отпор. Да и о каком отпоре может идти речь? Он ведь маленький и слабый, а Томкинс вон какой высокий, вон какие у него длинные руки!
— Ну привет! — радостно воскликнул почтальон, счищая грязь с подошв ботинок о порог мистера Бэрри. При этом он отряхивал штаны газетой. — Давно не виделись.
— Здравствуйте, — выдавил Уолтер Бэрри. — Что вам нужно?
— Работенка, знаешь ли. А ты, как я погляжу, дома околачиваешься…
— Нет, все не так, — почему-то начал оправдываться мистер Бэрри. — Я в отпуске. Меня отпустили. Праздники.
— А что, ничтожества тоже отмечают праздники? — прищурившись, спросил почтальон Томкинс. — Не знал. Я думал, вы запираетесь в комнате и с тоской глядите в окно на то, как другие веселятся. В кого переоденешься на Хэллоуин, Бэрри? В пустое место?
Судя по всему, грязи на штанах почтальона больше не осталось, поскольку он оторвал от газеты изрядный кусок страницы и начал полировать ею башмаки.
— Это моя вечерняя газета? — едва слышно спросил мистер Бэрри.
— А ты угадай, Бэрри!
— Как вы смеете? — только и выдавил Уолтер, отчаянно надеясь, что это не будет воспринято как оскорбление или вызов и что его сейчас не начнут бить.
— Не хочешь заполучить свою газету?
— Хочу. Если можно…
— А ты дотянись! — расхохотался Томкинс и начал размахивать газетой высоко над головой мистера Бэрри.
Наблюдая за тем, как низенький хозяин дома пытается дотянуться, поднимаясь на носочки и подпрыгивая, почтальон рассмеялся.
— Ну и собачонка. Вы поглядите только! — издевался Томкинс. — И как такая почтенная женщина может иметь в родственниках такого олуха, спрашиваю я себя. Мадам Дикки, представляешь, даже угостила меня чаем с имбирным печеньем. О, за чаем она много чего рассказала о своем никчемном зятьке.
— Отдайте газету, — попросил мистер Бэрри, тяжело дыша: он совершенно выдохся.
Уолтера волновало сейчас лишь одно. Он боялся. Боялся, что жена увидит его таким. Жалким и униженным. Только бы она не появилась вдруг в коридоре, только бы не застала его расписывающимся в собственном ничтожестве.
