Когда накануне 50-летия Победы первый президент РФ Б.Н.Ельцин 24 января 1995 года издал Указ № 63 «О восстановлении законных прав российских граждан – бывших советских военнопленных и гражданских лиц, репатриированных в период Великой Отечественной войны и в послевоенный период»[232], он едва ли не впервые после Нюрнбергского трибунала признал бывших советских военнопленных не только участниками войны, но еще и жертвами нацизма[233].
Но даже этот на десятилетия опоздавший Указ вызвал далеко не однозначные отклики. Весьма показательна, хотя и поразительна, реакция со стороны тех, кого миновал плен: «В широкой ветеранской общественности, – сообщал корреспонденту «Российских вестей» зам. председателя Российского совета ветеранов войны, труда, Вооруженных сил и правоохранительных органов В.Смирнов, – [указ] в целом воспринят положительно», но при этом «есть и будут неоднозначные оценки среди бывших фронтовиков уравнивания в правах и льготах тех, кто, например, прошагал дорогами войны от Москвы до Берлина, и находившихся, пусть и не по своей вине, в немецком плену»[234].
Тут до боли узнаваемы и «лексика», и «принципиальность». По-прежнему свысока и презрительно взирают прошагавшие от Москвы до Берлина на тех, кому на пути от Бреста до Москвы пришлось под конвоем завернуть в шталаг. К этому, процеженному сквозь зубы – «пусть и не по своей вине» – и свелось все, что означенная «общественность» усвоила из того, что она о себе не знала или не хотела знать.
С другой стороны, президент Объединения бывших военнопленных Г.А. Хольный по горячим следам тогда напоминал: «…Поторопитесь! Указ должен начать работать, пока еще живы люди, которых он касается, пока еще возможно хоть немного исправить причиненное зло»[235]. Ему вторил со своим мрачным прогнозом другой военнопленный, Н.И.Черкизов: «Боюсь, что наши чиновники будут тянуть, а нам ждать уже нельзя, большинству из наших товарищей за 70 лет»[236].
Эти отклики имеют в виду в том числе и материальную сторону вопроса. Этот указ вменял в обязанность Правительству РФ «рассмотреть вопрос о распространении на бывших советских военнопленных условий и порядка выплаты компенсации лицам, подвергшимся нацистским преследованиям, установленных постановлением Правительства РФ от 2 августа 1994 года, с отнесением этих расходов за счет средств Фонда взаимопонимания и примирения либо изыскания других источников финансирования».
Правительство России, судя по всему, решения этого вопроса даже и не искало. Предусмотренных указом Ельцина государственных или «других источников финансирования» в экономической реальности России не было и нет.
Не вспомнил о них (ни разу!) и РОКП, хотя президентского указа ни сам Ельцин, ни его преемник не отменяли.
А его надо бы просто-напросто выполнить, заранее заложив под это средства в Федеральном бюджете хотя бы на юбилейный год.
Но мрачный оракул предсказал все правильно: «Правительство России пока так и не нашло решения вопроса, за счет чьих средств (Фонда или иных источников финансирования) будут отнесены расходы на выплату компенсации бывшим советским военнопленным»[237].
Число претендентов, на радость казне, уменьшается и довольно быстро.
Жертвы нескольких демократийДругая иллюстрация продолжавшейся до недавнего времени дискриминации захваченных немцами советских граждан и военнослужащих – остовцев и военнопленных – это ход обсуждения и практическое решение проблемы компенсации в Германии.
О человеконенавистническом и попирающем международное право отношении Третьего Рейха ко взятым в плен красноармейцам немецкими и российскими историками написано много книг. Согласно «Боевым приказам Гейдриха» № 8 и № 9, а также еще более известному «Приказу о комиссарах», часть советских военнопленных, – прежде всего евреи и политкомиссары – подлежали уничтожению на месте без суда и следствия. Суммарно число расстрелянных на этом основании оценивается в 70–80 тыс. чел.
Но под угрозой поголовного уничтожения находилось подавляющее большинство и остальных военнопленных. Число погибших и умерших в плену (3,3 млн чел., согласно К.Штрайту) достаточно красноречиво: если у несоветских военнопленных смертность в плену колебалась вокруг 3–5 %, то у советских военнопленных она составляла 58 %. Всего этого вполне достаточно для того, чтобы квалифицировать их как особую категорию жертв национал-социалистических преследований, правомочную на получение компенсации. Фактически так же – как специфическую группу, являющуюся объектом национал-социалистических преследований – бывших советских военнопленных квалифицировал и Нюрнбергский трибунал.
При распределении выплат по линии немецкого «гуманитарного урегулирования» в середине 1990-х гг. как «пособники»-остарбайтеры, так и «предатели»-военнопленные получили по очередной пощечине: первые – лишь частичным признанием своих прав, вторые – их полным непризнанием. Практически то же самое повторилось и сейчас, на рубеже столетий, когда на кону оказались не гуманитарные жесты, а собственно компенсации (к сожалению, только для тех, кто до этого момента дожил). Уже в который раз подверглись они очередной гражданской дискриминации.
Хочу напомнить. Десятилетиями не только немецкие промышленники, но и немецкое государство – и даже отдельные немецкие ученые-историки! – держали круговую оборону против реальных и предполагаемых притязаний тех принудительных рабочих из Восточной Европы, чей труд нацисты так хорошо эксплуатировали в годы войны. В ход шли надуманные аргументы о погашенности и «закрытости» этого вопроса, во-первых, ходом репарационного урегулирования и, во-вторых, неприсоединением восточноевропейских стран к Лондонскому соглашению о долгах.
Эти риторические аргументы выслушивались и принимались советской дипломатией если не с почтением, то с пониманием. Защищать коллективные интересы людей, угнанных в Германию и именно за это дискриминированных в самом СССР, было бы даже как-то странно, да и историко-юридической стороной вопроса, а, следовательно, и аргументацией защиты никто у нас не владел, так что немецкие антикомпенсационные тезисы никто и ни разу всерьез, по-деловому не оспорил.
Об историко-юридическом блефе с немецкой стороны, который на самом деле стоял за этими тезисами, говорит та исключительная легкость, с которой эти «тезисы» были преодолены в ходе переговоров с адвокатами жертв принудительного труда, проживавших, однако, не в Восточной Европе, а в США и Израиле. Уж и не знаю, пыталась ли немецкая сторона на переговорах, где по обе стороны стола сидели исторически подкованные юристы, вешать им на уши такую же «лапшу», или это был продукт, предназначенный только для ушей советских. Но правомочие таких же, но проживающих на Западе жертв на индивидуальную компенсацию (именно на компенсацию, а не на «гуманитарное урегулирование»!) было ею без труда признано и подтверждено, и лишь после этого – с легкими арьергардными боями – перенесено и на принудительных рабочих из Восточной Европы.
А у себя дома имелось скорее антилобби, то есть сговор против бывших военнопленных! Не было у них реальной поддержки и с официальной российской[238], украинской и белорусской сторон: ну, кому нужны «лишние рты» у компенсационного котла, когда денег и так мало, а претендентов много!
Германское гуманитарное урегулирование 1990-х гг. и компенсации 2000-х гг. жертвам нацизма и принудительным рабочим вбили клин между остовцами и военнопленными. Первых – частично признали правомочными получать эти выплаты, вторых – категорически таковыми не признали.
Что заставляет, увы, воспринимать бывших советских военнопленных как жертв не только двух диктатур, но еще и тех нескольких демократий, что стоят за договоренностями о различных выплатах, достигнутыми на рубеже столетий.
Советские военнопленные и Гуманитарное урегулирование стран СНГ с Германией 1992–1995 гг.Не менее хорошо известно отношение к бывшим советским военнопленным со стороны собственного государства, рассматривавшего их не иначе как потенциальных предателей и пособников врага и, после репатриации в СССР, подвергшихся жесткой социально-политической дискриминации.
«Традиция» дискриминации и игнорирования интересов пострадавших от нацизма советских граждан была продолжена и в 1990-е годы. Официальные переговоры между правительствами СССР и ФРГ по этому вопросу (руководитель советской делегации – посол по особым поручениям А.Бондаренко) начались только в 1991 году, когда основные переговоры об объединении Германии были уже позади и политически самый выгодный момент был упущен. Согласно пункту 6 совместного заявления Г.Коля и Б.Ельцина от 16 декабря 1992 года стороны договорились о гуманитарном урегулировании в размере 1 млрд DM на весь бывший СССР. После новых переговоров, прошедших уже с участием представителей России, Украины и Белоруссии и завершившихся в Бонне 29 января 1993 года, было решено поделить эту сумму между тремя странами в соотношении 40:40:20, а для осуществления самих выплат создать типовые Фонды «Взаимопонимание и примирение» в Москве, Киеве и Минске. Получателями немецкой компенсации, а точнее добровольной гуманитарной помощи, мыслились жертвы нацистских преступлений, причем определение категорий жертв предоставлялось названным фондам.
