– Я уже иду на поправку.
– Ты бледная, словно призрак. Сама на себя не похожа. Я слышал, что у тебя проблемы с сердцем.
– Я как раз на пути к выздоровлению.
– Неужели всему виной разбитое сердце? – спросил Линдсей еле слышно, почти шепотом.
Анаис не смогла удержаться от желания снова взглянуть на него. Увидев боль в глазах Линдсея, ей захотелось четко дать понять: его поведение не имеет ровным счетом никакого отношения к ее недугу. Он тут совершенно ни при чем. Недомогание – лишь результат ее собственного легкомыслия.
– Я подхватила инфекцию, когда находилась в Париже. Это плохо сказалось на моем сердце.
Глаза Линдсея буквально впились в нее, и Анаис снова быстро отвела взгляд. Она еще крепче обвила платок вокруг рук, притворяясь, будто хочет посильнее укутаться и спрятаться от пристального взгляда Линдсея.
– Какая восхитительная накидка! – пробормотала Анаис, пробежав пальцами по плетеной бахроме.
– Персидская. Я купил ее для матери на крытом базаре в Константинополе.
Глядя вниз, на бледный узор из зелени и роз, Анаис старательно избегала глаз Линдсея и вопросов, которые – она нисколько в этом не сомневалась – лихорадочно метались в его мозгу.
– Очень красивая.
– Не такая красивая, как ты. О нет, Анаис не была столь красивой, она знала это, даже если бы Линдсей не переметнулся к Ребекке с такой готовностью.
– Как тебе понравилось в Константинополе? Полагаю, ты всегда горел желанием его увидеть.
Он резко поднялся и посмотрел на нее сверху вниз:
– Город полностью оправдал мои ожидания. Динамичный и роскошный, наполненный культурой и экзотическими сказками. Я, однако, не наслаждался обстоятельствами, которые забросили меня туда.
Анаис по-прежнему настойчиво избегала поднимать на Линдсея взгляд. Он явно изводил ее, колко напоминая о былом. Анаис не собиралась втягиваться в словесную войну, которую он так жаждал развязать. Прошлое оставалось прошлым, и ничего уже нельзя было изменить. Нейтральное общение – вот то, к чему ей стоило прийти с Линдсеем.
– Ты, должно быть, с колоссальным интересом изучал эту культуру, ведь ты так напоминаешь одного из тех восточных деспотов, которых я видела в своих книгах! Что-то вроде всех этих графов в книгах Дюма. – Указав на его одеяние, Анаис попыталась придать своему тону веселости, но голос прозвучал вымученно. Она вздрогнула, заметив, как сузились глаза Линдсея.
– Деспот? – переспросил он. – Или я – граф Монте-Кристо? Насколько я помню, этот граф оказался преданным своей возлюбленной и своими друзьями, я ведь не ошибаюсь?
Взгляд Анаис скользнул по лицу Линдсея и остановился на его плечах. Длинный черный бархатный камзол «деспота» был распахнут, под ним виднелся шелковый жилет насыщенного темно-красного цвета. Золотое шитье обрамляло манжеты праздничного камзола, а необычный воротник-стойка был выполнен в стиле «мандарин». Камзол выглядел довольно странно, но Анаис не могла не признать, что такой покрой очень подходил к высокой фигуре и широким плечам Линдсея. Цвет наряда казался особенно ярким на фоне его темных волос и загорелой кожи. Определенно, весь его облик нес на себе отпечаток восточной необузданности. Эти растрепанные отросшие волосы и поцелованная солнцем кожа, не говоря уже о бороде – том, что ни один уважающий себя джентльмен не отрастил бы и уж тем более не стал бы носить в обществе женщин, – все это имело привкус дикого восточного декаданса. Но если какой-нибудь англичанин и мог достойно выдержать сравнение с обольстительным султаном, то это, безусловно, был Линдсей.
Настороженность в зеленых глазах, казалось, исчезла, и его губы растянулись в медленной, чувственной улыбке, перевернувшей у Анаис все внутри.
– Борода тебя оскорбляет? Мать пришла в ужас, когда только-только увидела меня. Мне не преминули напомнить о том, как старомодно и не по-джентльменски носить растительность на лице в присутствии леди. Но ведь мне и без того никогда особенно не удавалось играть в джентльмена, не так ли?
Сглотнув стоявший в горле комок, Анаис в который раз усилием воли удержалась от желания взглянуть на него. Вместо этого она принялась внимательно рассматривать камин, украшенный гирляндами из еловых веток и связками остролиста и лавра. Анаис наблюдала, как оранжевые язычки пламени прыгают и танцуют в очаге, потрескивая стреляющими искрами, пока традиционное рождественское полено горело ярко и горячо. Она старательно изображала интерес к камину, чтобы не отвечать на этот острый, язвительный вопрос. О нет, она не позволит Линдсею втянуть себя в разговор и начать обсуждение того, чему лучше остаться невысказанным!
Так Анаис и сидела на своем месте, гадая, когда он утомится ее молчанием и отойдет к другим, более разговорчивым гостям. В конце концов Линдсей уселся рядом на диване, заняв подушку справа от Анаис.
– Почему ты сбежала от меня?
Вопрос прозвучал тихо, но самым мрачным из возможных тонов, в манере, красноречиво говорившей о едва сдерживаемом гневе. Этот резкий тон скользнул по нервам Анаис, разжигая ее собственную злость.
– Я искал тебя повсюду. Ты хоть знаешь об этом?
Да, она знала. Линдсей почти каждый день приезжал к ней домой, а когда Анаис убедила горничную сказать, будто она уехала в Лондон, отправился разыскивать ее там.
– Почему ты сбежала, Анаис?
– Ты прекрасно знаешь ответ на этот вопрос. И я попросила бы не говорить о подобных вещах здесь, – ответила Анаис, улыбаясь пристально наблюдавшей за ними леди Уэзерби.
– Где мы можем поговорить? – не унимался Линдсей, прижимаясь к Анаис все сильнее. Сейчас он был так близко, что его дыхание щекотало ей ухо. – Потому что нам нужно все обсудить, Анаис.
– Нам не о чем говорить. И нечего больше обсуждать. Я видела все своими глазами. Я узнала правду. Не нужны никакие объяснения.
– Взгляни на меня.
О, как бы Анаис сейчас хотелось, чтобы здесь появился Гарретт! Он помог бы ей выпутаться из этой в высшей степени неловкой, взрывоопасной ситуации. Ему всегда с необычайным блеском удавалось ее спасать. Гарретт мог бы спасти Анаис и теперь, освободив от чувственного взгляда Линдсея и воспоминаний об этих восхитительных губах, осыпавших поцелуями ее тело.
Рука Линдсея скользнула по парчовой подушке. Его пальцы коснулись дрожащих пальчиков Анаис, и он переплел их со своими, скрывая этот неподобающий в светском обществе жест в складках ее юбки.
– Пожалуйста, взгляни на меня.
Анаис отчаянно боролась с собой, стараясь не поддаваться отчаянной мольбе, звучавшей в голосе Линдсея, но чувствовала, как тает ее решимость, пока он все крепче сжимает ее пальцы своими… Спасение, однако, пришло – в лице Уэртинга, престарелого дворецкого Уэзерби.
