– Перси, ты свинья.
Он не стал с этим спорить, его сопящий нос обнюхивал мою пустую ладонь. Я думал о том, что одиннадцать световых лет – не слишком далеко; как раз подходящее расстояние. Звезды оставались теми же знакомыми.
В конце концов Перси все это надоело, мне тоже; я вытер ладонь о штаны и пошел спать.
Глава 13
Относительно безотносительности
После Беты Гидры: одно из двух – или мне довести эти записи до конца, или совсем их выкинуть. Теперь у меня почти нет времени писать, так много у нас работы и так мало людей. Эта штука, которую мы подцепили на Констанс – а может, просто наши припасы были плохо продезинфецированы – поставила нас в такое положение, когда с работой справиться трудно, особенно для группы телепатов. Все переговоры ведутся теперь через шестерки: Дядю, меня, Мей-Лин, Анну, Глорию и Сэма. Дасти остался в живых, но утратил контакт, видимо – навсегда. У его брата не было детей для создания вторичной пары, и они просто не сумели возобновить связь после очередного пика. Я связываюсь со своей внучатой племянницей Кэтлин и с Молли, ее матерью. Пэт и я все еще можем переговариваться, но только с их помощью; когда мы пробуем связаться без них, это похоже на разговор в металлообрабатывающем цехе. Понимаешь, что тебе что-то говорят, но чем больше напрягаешь уши, тем меньше слышишь. Сейчас, после очередного нашего перелета, Пэту уже пятьдесят четыре; общего у нас с ним почти ничего. С того времени, как умерла Моди, его вообще ничего не интересует, кроме бизнеса, а меня это как-то вовсе не волнует.
Один только Дядя не столкнулся с тем, что телепартнер становится чужим человеком. Селестине сейчас сорок два, они скорее сближаются, чем отдаляются. Я продолжаю называть ее «Лапочка», просто, чтобы послушать ее хмыканье. Трудно себе представить, что она вдвое старше меня, у нее должны быть завитушки и дырка между передних зубов. В общем и целом Чума стоила нам тридцати двух человек. Я выздоровел. Доктор Деверо не смог, также как Пруденс и Руп. Нам пришлось сомкнуть ряды и вести себя так, словно их с нами никогда и не было. У Мей-Лин умер ребенок, и какое-то время мы думали, что лишимся и ее самой, однако теперь она снова стоит вахты, делает все, что надо, и даже иногда смеется. Думаю, больше всего нам не хватает мамочки О'Тул.
Что еще произошло существенного? А что вообще может произойти на корабле? Ничего. Бета Гидра оказалась чистой неудачей. Не только ничего и отдаленно напоминающего планету земного типа; во всей системе не оказалось ни одного океана, я имею в виду океаны, состоящие из воды. Пришлось выбирать, что взять в качестве топлива, аммиак или метан. Главный механик долго и озабоченно обсуждал этот вопрос с Капитаном; выбор остановился на аммиаке. Вообще-то, теоретически, «Л.К.» может жечь все, что угодно; только дай его масс-конвертеру что-нибудь пожевать, и тут же начинает работать старый закон «Е равно эм це квадрат», из факела летит радиация со скоростью света, и нейтроны почти со скоростью света. Только вот если конвертеру было все равно, что перемалывать, вспомогательному оборудованию не все равно, оно рассчитано на жидкость, предпочтительно воду. У нас был выбор между тем, садиться ли в аммиак, уже жидкий от холода, или на дальнюю планету, покрытую по большей части льдом, но льдом с температурой, почти равной абсолютному нулю. Ну и инженеры, перекрестясь, посадили корабль в аммиачный океан и наполнили его топливные баки. Поначалу мы назвали планету Ад, а потом напридумывали ей имен и похлеще. Мы просидели там четыре дня при двойном земном тяготении. Было холодно, очень холодно, хотя отопительная система работала на полную мощность.
В систему Беты Гидры возвращаться мне не очень хочется; если у кого-нибудь другой обмен веществ – пусть пользуется на здоровье, добро пожаловать. Одному только Гарри Гейтсу это место доставило удовольствие: планеты и здесь были выстроены согласно правилу Тициуса-Боде. Да хоть бы и по системе дубль-ве, как футболисты на поле.
Кроме того, мне запомнилось, пожалуй, только одно событие – (и надо же) политические неурядицы. Как раз тогда, когда мы входили в последний пик скорости, разразилась война между Африко-Европейской Федерацией и Южно-Американскими Соединенными Штатами. Нас это вроде и не касалось; большинство так и считало, если у кого и были в этом конфликте определенные симпатии, их благоразумно хранили про себя. Но мистер Роч, наш Главный механик, родом из Федерации, а его первый помощник – из Буэнос-Айреса. И когда Буэнос-Айресу досталось, а в нем, возможно, и кое-кому из родственников мистера Регато, тот возложил персональную ответственность за это на своего босса. Глупость, конечно, но куда денешься? Потом Капитан строго-настрого приказал относить ему на просмотр все новости с Земли, которые мы собираемся печатать; одновременно он напомнил нам о некоторых ограничениях, налагаемых на связистов, в отношении секретности переговоров корабля. Думаю, у меня лично хватило бы мозгов показать Капитану то сообщение прежде, чем его напечатать, но кто ж может это точно знать. На «Л.К.» всегда была свобода печати.
Нас спасло только то, что мы вошли в пик сразу же после той заметки. А когда вышли из пика, на Земле прошло четырнадцать лет, и по новой расстановке сил Аргентина уже обнималась со своими бывшими врагами, а с остальной Южной Америкой была на ножах. В результате мистер Роч и Регато мирно, как и прежде, играли в шахматы, и можно было подумать, что Капитану не их пришлось сдерживать, чтобы они не вцепились друг другу в глотки. Все земные события кажутся мне немного нереальными, хотя мы и получали все время – конечно, когда не на пике – оттуда новости. Только привыкнешь к новой ситуации, а тут «Л.К.» входит в пик, на Земле проходят года, и все там уже по-другому. Раньше была Планетная Лига, а теперь это «Объединенная Система», и, говорят, новая конституция сделает войну невозможной. Но для меня это все равно Планетная Лига; и та конституция тоже, как считалось, делала войну невозможной. Интересно, что они там поменяли кроме названий?
Добрую половину новостей я просто не понимаю. Кэтлин сообщила, что их класс скинулся своими равнялками, чтобы купить школе Фарди в качестве подарка к окончанию. И что они теперь собираются Фарди по первому разу прошвырнуть, и ей надо бежать, так как она принимает участие в руководстве. Все это из нашего последнего разговора. Ну так пусть мне кто-нибудь объяснит, что такое эта (это? этот?) Фарди и почему нельзя было оставить ее (его?) в покое?
Новости научные я тоже не понимаю, но здесь я хотя бы знаю – почему, и знаю, что чаще всего кто-нибудь из находящихся на борту их понимает. Релятивисты до крайности возбуждены поступающей информацией. Информация эта настолько специальная, что всю ее приходится передавать назад, а в это время Жанет Меерс стоит у тебя над душой и пытается выхватить кассету из диктофона. Мистер О'Тул тоже возбужден, однако внешне это выражается только тем, что у него краснеет кончик носа. Доктор Бэбкок никогда не вызывает возбуждения, однако, после того, как я скопировал монографию под названием «Саммер относительно некоторых аспектов теории безотносительности», он два дня не появлялся в столовой. После этого я передал Ф.Д.П. другую монографию, написанную им самим. Она была столь же набита неудобоваримыми формулами, но у меня создалось впечатление, что доктор Бэбкок в вежливой форме обзывает профессора Саммера идиотом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
