Такой сокрушительный удар по заговору может нанести только предательство. Только предательство может обеспечить властям такую уверенность в виновности людей, на которых еще недавно рассчитывали. То, что произошло в мае—июне 1937 г., — это не превентивный удар по возможной в будущем военной оппозиции. Превентивные удары можно наносить иначе, более спокойно перемещая кадры. Сталин был большой специалист этого дела. А здесь — от перемещений 10 мая до ареста главного обвиняемого — менее двух недель. И признаются невиновные люди иначе. Не так быстро, и не все.
Версия предательства многое объясняет. Но источник информации, которому Сталин мог безусловно доверять, — это не один из генералов. Сталин хорошо знает, что его военачальники недолюбливают друг друга. Значит, могут и клеветать друг на друга. Источник информации должен быть старым проверенным и влиятельным человеком.
Откуда этот человек может узнать о заговоре? Это как раз понятно: снять Сталина с партийных постов при сохранении партии как системы управления (а другой не было) можно, только привлекая к перевороту гражданских членов ЦК.
Подготовка военно-политического переворота требовала вовлечения большого числа людей. Если Сталин мог заручиться свидетельствами влиятельных участников оппозиционных консультаций, то поведение арестованных военных получает простое объяснение: поняв, что заговор раскрыт, они встали перед выбором — расстрел за подготовку государственного переворота или сделка со Сталиным.
В апреле 1937 г. Сталин внезапно переменил отношение к группе военных, а также перенес огонь с бывших фракционеров на «верных ленинцев». Если причиной этого была информация о плане смещения Сталина на июньском пленуме, то она могла исходить от авторитетного члена ЦК. Как узнать, кто это? Одно очевидно — скорее всего, он пережил Большой террор.
Проведем анализ посещений кабинета Сталина в решающий период между серединой марта и концом апреля 1937 г., когда в поведении Сталина произошел перелом от плановой «антитеррористической» операции против «бывших» оппозиционеров и других потенциально опасных, но ныне маловлиятельных людей — к разгрому военной и партийной элиты, к разгрому «заговора, который мы прошляпили».
В 30-е гг. среди посетителей Сталина можно выделить узкий круг собеседников, с которыми обсуждаются любые вопросы любого уровня секретности. Это Молотов, Каганович и Ворошилов. Почти все остальные посетители заходят для обсуждения своих «профильных» вопросов. При этом более доверенные лица могут присутствовать при обсуждении чужих вопросов, а менее доверенные перед началом такого обсуждения удаляются.
Кроме «самого узкого круга» есть еще два руководителя, которые пользуются высоким доверием, но присутствуют на совещаниях реже — Андреев и Микоян.
До февральско-мартовского пленума обсуждение «вопросов Ежова» происходит в относительно широком кругу (на совещаниях 29 января и 5 февраля помимо названного узкого круга, куда тогда входил еще и Орджоникидзе, — еще Ульрих, Вышинский, Хрущев, Жданов, Литвинов). Планы репрессий, которые обсуждались в этом кругу, не могли быть направлены против партийно-государственных верхов.
Андреев присутствует прежде всего как секретарь, ответственный за фиксацию решений. А вот Микоян «заходит». Он присутствует в крайне узком кругу (без Андреева) 23 февраля. 14 марта (между 19.25 и 22 часами) он отсутствует на совещании узкой группы с участием Ежова и Андреева. После этого Андреев перестает участвовать в совещаниях узкого круга. Там остаются Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов и «заходящий» Микоян. И «заходит» он так, чтобы это выглядело незаметно, как бы по текущим делам.
21 марта проходит широкое совещание по вопросам, связанным, судя по составу участников, с внешней политикой. В 17.35 пришел Ежов. В 18.00 — Микоян. В 18.50–19.00 посторонних попросили удалиться (в том числе такого влиятельного руководителя, как Чубарь). Узкий круг с Микояном и Ежовым остаются и совещаются о чем-то еще час. 28 марта в кабинете Сталина обсуждаются вопросы внешней политики (помимо дипломатов, собрался узкий круг, включая Микояна). Дипломаты постепенно покидают кабинет. В 19.35 Литвинов уходит, его сменяет Ежов, и узкий круг (включая Микояна и без Андреева) беседует сначала полчаса с Ежовым, а потом еще больше часа без него. 29 марта в конце дня узкий круг (включая Микояна) опять собирается с Ежовым в конце дня на часик без посторонних. 1 апреля Микоян приходит в кабинет в 18.15, когда там идет обсуждение, на котором может присутствовать Розенгольц. В 19.00 последний уходит, и узкий круг остается с Ежовым и присоединившимся к нему в 19.05 В. Балицким. В конце дня 2 апреля узкий круг собирается с Ежовым без Микояна.
11 апреля происходит узкое совещание для «совсем своих» — без Ежова. С 17.10 до 18.30 Cталин, Молотов, Ворошилов, Каганович и Микоян беседуют о том, что не нужно знать и Ежову. Возможно, именно в этот день была решена судьба партийного и военного руководства. После этого Микоян «уходит в тень». Участвует только в «широких» совещаниях.
Но 14 апреля 1937 г. Сталин сосредоточил принятие всех оперативных решений Политбюро в руках «семерки» — Сталин, Молотов, Ворошилов, Микоян, Чубарь, Каганович и Ежов. В 1937–1938 гг. из них будет репрессирован только Чубарь.
13 апреля Сталин приглашает в кабинет Ежова и Агранова. 14 апреля узкий круг посидел с Ежовым 45 минут после ухода Литвинова. 19 апреля возвращается Андреев. Политическое решение принято, нужно продумать план мероприятий. 23 апреля — узкое совещание с Ежовым и Андреевым без Ворошилова и Микояна. 25 и 29 апреля — с Ежовым без Андреева. 26 апреля Сталин вызывает Ежова[407]. Идет обсуждение последних деталей будущей операции.
* * *
Интересный эпизод: Л. Рудинкина, жена авиаконструктора А. Яковлева, выросшая в семье Я. Рудзутака, вспоминала, что в 1937 г. однажды случайно услышала беседу с критикой Сталина, в которой участвовали Рудзутак, Микоян и военные[408]. Микоян пережил террор, а Рудзутак был арестован уже 24 мая.
Понятно, почему противники Сталина могли считать Микояна «своим». Он тоже был сторонником «иммунитета», брал под защиту свои кадры, то есть мог подозреваться в «непартийном поведении» по защите своего ведомства, а то и клана. Это доходило до прямых конфликтов со Сталиным: «Резкая и острая полемика была у меня со Сталиным. Он грубил, говорил мне, что я не понимаю ничего в кадрах, вредителей терплю, подхалимов люблю, защищаю их»[409]. По ведомственной принадлежности Микоян защищал легкую промышленность, то есть был вовлечен в межведомственные конфликты, нарушавшие монолитность бюрократической иерархии. В ходе Большого террора были уничтожены руководители, которым было присуще и меньше самостоятельности, чем Микояну. А вот он получил «охранительную грамоту». Почему?
Если источником информации Сталина действительно был Микоян (а для такого предположения есть косвенные улики), это не значит, что Анастаса Ивановича следует клеймить именем Иуды. В конце концов, он защищал свое представление о том, каким должен быть путь к коммунизму, от противников, которые, может быть, могли погубить «дело Ленина». Микоян не мог тогда знать, какие последствия вызовет «дело военных», какие масштабы примет сталинский террор. Судя по поведению Микояна в 50-е гг. и по его мемуарам, он раскаивался за свою поддержку Сталина в 1937 году.
Впрочем, у Сталина могло быть и несколько авторитетных информаторов. А. Колпакиди и Е. Прудникова обращают внимание на судьбу Б. Шапошникова. Его имя то и дело мелькает в показаниях обвиняемых. Но Сталин уверен в Шапошникове, ставит его во главе Генерального штаба. Сталин был будто благодарен ему. Но за что? За то, что именно он сообщил о заговоре, в руководство которого входил. Почему Шапошников сначала примкнул к заговору, а затем предал несостоявшихся декабристов? Потому что сначала заговор был направлен против сталинского экстремизма, а затем стал приобретать троцкистский характер. Шапошников не хотел способствовать приходу к власти левых экстремистов, да еще и стремящихся расчленить Россию, и пошел к Сталину[410].
Но Шапошников не может быть «главным свидетелем». Дело в том, что Сталин, как показывает ситуация 1930 г., ему тоже не очень доверял. Но «источник информации» указал на невиновность Шапошникова, и это было логично, учитывая противоречия Шапошникова и Тухачевского. Неубедительны и мотивы предательства: Шапошников достаточно хорошо знал Тухачевского, чтобы подумать, будто он будет расчленять СССР в угоду Троцкому. Старое недовольство Тухачевским сделало консерватора Шапошникова одним из столпов сталинской чистки. Но Сталин не мог довериться ему одному. Оппозиция провалилась «по политической линии».
Недопереворот
