Июньский пленум 1937 г. проходит под охраной сотрудников НКВД, которые подчиняются Ягоде, военных подразделений, верных Тухачевскому, Фельдману и Корку. Указание одно — обеспечить порядок и быть верными Центральному комитету. А члены ЦК на заседании бросают в адрес Сталина, Молотова, Кагановича и примкнувшего к ним Ворошилова гневные обвинения. Те защищаются, как могут, но их перебивают с мест — как это принято на пленумах того времени, не дают говорить. Голосуется предложение: вывести из ЦК, может быть, арестовать.
Что дальше? Картина, которую рисуют авторы, придерживающиеся державной идеологии и симпатизирующие Сталину, мрачна: «Если бы они взяли власть — что бы было? Это мы тоже можем себе представить. Борьба группировок, свара у опустевшего трона и в лучшем случае приход нового диктатора, а в худшем — то, что мы имеем теперь, но с Гитлером у границ». И наконец, самое страшное — приход к власти Троцкого, «вокруг которого сплотилось все, что было антисталинского в государстве»[430]. Ну что, страшно?
Конечно, можно считать, что ситуация конца 90-х гг. — это самое страшное. Но уверенность в том, что устранение Сталина привело бы к скачку сразу в 90-е гг., выглядит антиисторично. Задача модернизации и внешняя угроза достаточно консолидировали общество, и только зрелость индустриальной системы, ее кризис могли привести к событиям, аналогичным Перестройке[431]. Смена стадий общественного развития имеет свою логику. После смерти таких деятелей, как Иван Грозный, Петр I и Сталин, борьба его наследников за власть в течение ближайших лет не приводила к распаду страны и Смуте. «Свара у опустевшего трона» не мешала народу жить. А при сохранении сталинского режима та же свара за трон привела к гибели сотен тысяч людей и трагедии миллионов.
В случае отстранения от власти Сталина и его окружения развитие страны шло бы в том же направлении, как после смерти Сталина и отстранения от власти Берия, Молотова, Маленкова и Кагановича в 1953–1957 гг.
А что же делать с Гитлером у границ? Позвольте, у каких границ? В 1937 г. Германия находилась в пределах Версальского договора. Сталин и Гитлер еще не поделили Восточную Европу, еще не создали советско-германскую границу. Так что перед новым руководством стояли бы не только угрозы, но и внешнеполитические возможности — в том числе упущенные Сталиным в 1937–1941 годах.
И наконец, «самое страшное» — Троцкий. Мы уже видели, что нет никаких признаков сплочения именно вокруг Троцкого «всего антисталинского». В случае прихода к власти коалиции большевистских вождей Троцкий оказался бы не в центре, а на левом фланге этой коалиции. При всем уважении к Троцкому товарищи по партии оставили бы себе наиболее важные посты руководителей экономики, вооруженных сил и внешней политики. На долю Троцкого осталось бы какое-то одно направление деятельности или удел влиятельного диссидента. Впрочем, Троцкий в 30-е годы не предлагал ничего особенно страшного для СССР и его населения, его демонизация навеяна скорее речами Вышинского, чем планами самого Льва Давыдовича.
Шансы на возвращение к власти более умеренных лидеров партии были значительно реальнее, так как за ними стояли реальные интересы внутри страны. По мнению Р. Конквеста, «можно было представить себе ситуацию, при которой Киров, Куйбышев, Орджоникидзе сидели бы в Политбюро с Бухариным и Пятаковым, может быть, даже и Каменевым, осуществляя умеренную программу»[432]. Такая перспектива не кажется столь уж неправдоподобной, если вспомнить, что в 50-е гг. режимы в Польше и Венгрии были возглавлены людьми, прежде репрессированными. Учитывая разный интеллектуальный уровень лидеров оппозиции и членов Политбюро начала 30-х гг., можно допустить, что в случае отстранения от власти Сталина и его ближайших сподвижников либо их гибели новому руководству было бы трудно обойтись без видных оппозиционеров (тем более, что жизнь во многом подтвердила их правоту).
Напуганные террором, поправевшие лидеры партии могли, как в 1953 г., устранить с арены наиболее опасных «товарищей» (Сталина и его преданных соратников, потом, может быть, и Троцкого). Но затем из чувства самосохранения лидеры бюрократических кланов и фракций отказываются от практики уничтожения политических противников. Это произошло в СССР в 1957 г. Это вело к плюрализму хотя бы в партии, а потом — в обществе.
Социально-экономический курс правых коммунистов — это не «шоковая терапия» либералов, а осторожные реформы, основанные на сочетании рынка и государственного регулирования. Эта политика требует соответствующих кадров, возвращения в общественную жизнь «недобитых» спецов.
Несомненным достижением переворота 1937 г. стало бы сохранение человеческого потенциала страны от бойни, которая развернулась в середине 1937 года.
Эпоха «великих потрясений» 1917–1956 гг. завершилась во времена «оттепели», после перехода от тоталитаризма к более умеренному авторитарному режиму, с расширением роли правовых гарантий для личности, социальных групп, групп правящей элиты. Для сталинистов «оттепель» — время крушения надежд. Хрущев «развалил все, что только можно», при Хрущеве «лишенная сильного управления экономика начинала разваливаться, а психологический удар, нанесенный XX съездом, надломил народ»[433]. Вот этот «надломленный» народ и эта «разваливающаяся» экономика обеспечили во второй половине 50—60-х гг. резкий рост промышленного производства, массовое жилищное строительство, внедрение новых технологий, включая газификацию и освоение космического пространства[434]. Даже с точки зрения «мощи державы» Сталин отстает от Хрущева. Ведь у Сталина не было военной базы на Кубе, под самым носом США. Отказ от сталинской системы обеспечил расцвет советской культуры, не помешал продолжить индустриализацию, расширить сферу влияния СССР, но с меньшими, чем раньше, жертвами.
Но в 30-е гг. советская система еще не закрепилась настолько, как в 50-е годы. Победа оппозиции в 1937 г. могла создать вариант социально ориентированной экономики, а могла привести к дальнейшей либерализации, к настоящему «термидору», «обуржуазиванию» страны. А это возрождает разочарование и сопротивление под лозунгом «За что боролись?!» Значит — сохраняется горючий материал социальной нестабильности, который Сталин сумел утилизовать и сделать горючим в топке модернизации.
Таково «сослагательное наклонение». Но Сталин всегда опережал своих противников. Он не боялся случайно уничтожить тех, кто в реальности не решился бы на сопротивление ему. Столкнувшись с угрозой (реальной или потенциальной), вождь нанес «удары по площадям» и таким образом в корне ликвидировал опасность своей власти.
Глава IV. Удары по площадям
Эпидемия
Решившись нанести «удары по площадям», Сталин вынужден был отказаться от многих своих старых планов. Задача разгрома целых блоков правящей элиты означала, что какое-то время некому будет управлять хозяйством страны (в условиях бюрократизации экономики это означало паралич). Чистка «зараженных» кадров армии, дипломатии, Коминтерна и разведки означала, что во внешней политике теперь придется вести себя гораздо осторожнее. СССР был вынужден значительно ослабить свое вмешательство в Испании. Начался глубокий кризис политики Народного фронта — союзники коммунистов социалисты увидели в действиях Сталина признаки фашизма. «Имидж» СССР в среде западноевропейских интеллектуалов серьезно пострадал. Но внутриполитические ставки Сталина были важнее всех этих потерь. У него оставался единственный шанс провести свою стратегию — уничтожить все, что могло оказывать сопротивление тотальной управляемости из центра.
Разгром военных обеспечил Сталину достаточный перевес сил для разгрома партийных кланов. В мае 1937 г. были схвачены первые не участвовавшие во фракциях и уклонах члены ЦК, начались массовые аресты партаппаратчиков в Ленинграде, а затем и по всей стране. Попытки сопротивления и протеста уже не имели под собой «материальной силы» и пресекались.
Партийных аппаратчиков, связанных с ними представителей интеллектуальной элиты и просто случайных людей сотнями тысяч ставили к стенке и отправляли на гибель в лагеря. Чистка развивалась, как эпидемия, по каналам распространения слухов, дружеских и родственных связей. Арест брата, старого товарища или человека, с которым раньше делился информацией, означал смертельную угрозу. Страх атомизировал элиту общества, связи обрывались, общение прекращалось, каждый чиновник теперь мог взаимодействовать только с подчиненными, с вышестоящим начальником (официально) и со Сталиным, которому всегда можно было написать донос на начальника.
Покончив с «ядром военного заговора», Сталин нанес удар по политическому штабу своих противников. 11 июня был арестован и в октябре расстрелян Шеболдаев. На пленуме ЦК 23–29 июня из ЦК был исключен 31 член. Некоторые были уже арестованы. В. Роговин заметил, что «большинство из этих двадцати шести человек на предыдущем пленуме не выступали и не бросали реплик; несколько человек выступили лишь по настоятельному требованию Ежова и других сталинистов»[435]. Нейтралитет в развернутой Сталиным борьбе был признаком ненадежности.
