— Твари, скоты, подонки… — бормотала она хриплым басом.
— Только Ругры нам сейчас не хватало! — Рин чертыхнулся. — Сделаем так, — он сжал плечо Снеша с такой силой, что тот взвизгнул. — Я, ты и Маленький Человек оттащим ее в подвал и попробуем успокоить. А вы, — он кивнул мне и Ханаан, — займетесь гостями.
Даже втроем они с трудом смогли уволочь вниз рычащее и изрыгающее проклятия туловище бедной Як-ки. Мне было очень жаль — и нового светлого платья, и вымытых шампунем блестящих волос, что подметали паркет.
— Почему, почему все так сегодня? — повернулась я к Ханаан. — Прежде ведь не бывало такого хаоса. Почему именно сейчас — в такой важный для него день?
— Потому что сегодня он не хочет управлять ни людьми, ни событиями. Сегодня все должно быть чисто и честно.
Я кивнула и улыбнулась, но улыбка не была чистой и честной: нехорошие предчувствия завладели душой. Не сумев отогнать их, с той же фальшивой улыбкой побрела открывать дверь, сотрясавшуюся все настойчивее.
Кого-то из приглашенных я встречала на телеэкранах и глянцевых обложках, кого-то видела впервые. Узнав, что не будет полагающегося в подобных случаях фуршета, многие были разочарованны и не пытались этого скрыть. Блеск и изыск великолепной Ханаан Ли внесли оживление, но ненадолго, и в основном среди мужской части гостей.
Рина и остальных все не было. У меня уже ныли мышцы щек от приклеенной улыбки. Я старалась пребывать одновременно во всех местах, где кучковались гости, и хоть чем-нибудь услужить: минералкой, пакетиком чипсов, информацией, приветливой миной.
Две немолодые, но подтянутые и гламурные дамы остановились напротив «Кошки Цеи». Существо с крыльями бабочки и единственным золотым глазом во лбу яростно скалилось на них, но даже острые клыки не смогли прокусить стену равнодушия, окружавшую этих гостей.
— Пошловато, не правда ли? — задумчиво скривилась одна из них.
Вторая кивнула.
— Вторично. Явное влияние Никаса Сафронова. Но Никас не позволил бы себе такого лобового приема. Пожалуй, я не повесила бы это дома, даже в прихожей.
— А я бы повесила.
— Вот как? И где?
— В фотолаборатории мужа. Где нет освещения, кроме красного фонаря.
Обе с удовольствием посмеялись остроте.
— Подумать только: я так много слышала о гениальности этого Рината. О его самобытности…
— Слухи оказались явно преувеличенными.
Мне страстно захотелось приложить двух гламурных дур головами друг к другу — от души, со стуком, чтобы хоть что-то в крохотных вязких мозгах встало на место. Ну какой Никас?! Разве Никас смог бы сотворить золотоглазого зверя, что живет только один день, как мотылек-поденка, но зато в каждую секунду этого дня умеет выскальзывать в вечность?..
Имя Никаса звучало не раз — почему-то Рина чаще всего сравнивали с этим модным художником. Правда, не только. Кто-то вспоминал Климта, кто-то Магритта. А я сдерживалась, чтобы не заорать: «Вы все слепы или тупы! Рин — один-единственный, уникальный, ни на кого не похожий!»
Кухня была отдана под цикл картин под общим названием «Не лучший выбор. А если так?..» На каждой были пары человекоподобных существ — одни напоминали кошек, другие волков, третьи слонов или змей. Заслышав, как людей-кошек припечатали «чересчур явным влиянием фильма «Аватар», я сочла нужным выступить в роли экскурсовода.
— Цикл замыслен как попытка представить, что было бы, если б человек был сотворен не из обезьян. Точнее, люди и обезьяны произошли от одного предка, и художник хочет показать, что это был не лучший выбор. От обезьян в людях такие некрасивые качества, как нечистоплотность, безудержная половая активность, жестокость — вплоть до мучительства и убийства особей своего вида. А будь у нас общий предок с кошачьими, мы были бы грациозны и аккуратны. И не уничтожали себе подобных (без очень сильного повода). Еще лучше — родство с волками. Этим симпатичным хищникам свойственно столь редкое в мире животных качество, как моногамия. Всю жизнь с одной, с одним. В отличие от собак, кошек и птиц, каждую весну празднующих новую любовь. Не говоря уже о медведях, прирожденных одиночках, не нуждающихся в паре. Слоны — мудры и добры, а змеи…
Я могла бы разливаться соловьем долго (и тема, и ее воплощение представлялись на редкость интересными), но слушали меня прохладно, с вежливой скукой в глазах, не задавая вопросов. И я замолкла, скомкав горячую речь на полуслове.
В гостиной вокруг полотна «Четки» завязалось что-то вроде дискуссии. Я подошла с надеждой: спорят, значит, мнения разные — и кому-то нравится. Мужчина лет сорока, явно критик или искусствовед — судя по пресыщенной мине, важно и ласково втолковывал молоденькой девушке:
— Картина может потрясти лишь тех, кто, извините, мало знаком с современным искусством. Глаз знатока безошибочно замечает чужое влияние и реминисценции, уж поверьте.
— Но художник пишет не для критиков и искусствоведов, ведь так? — возражала девушка. Очки воинственно поблескивали на детском курносом носу. — Для простых зрителей — как я и мои друзья. Нас впечатлило, нам понравилось. Какое нам дело до реминисценций и прочей снобистской лабуды?
— Кому-то и Глазунов нравится, — тонко улыбнулся критик. — А для кого-то и коврики на рынке — верх искусства.
Этот дядька разозлил меня больше всех: самому не нравится — ладно, но зачем переубеждать тех, кто проникся?
— Можно вас на два слова?
Критик обернулся и просиял, словно к нему обратилась Рената Литвинова.
— Вы ведь сестра, не так ли?
— Именно так.
Мне протянули пухлую ладонь.
— Александр Витальевич. Представитель галереи «Платиновый век». А вас как величают?
— Ирина.
Мелькнула мысль: почему он так уверен, что мне не противно касаться его клешни? Но ладонь я все-таки пожала, дабы не увеличивать напряжение.
— Ирочка! Очень, очень приятно. О чем вы хотели меня спросить?
— Не спросить, но попросить. Не могли бы вы не хаять работы моего брата перед теми, кто их понял и прочувствовал, в ком они нашли отклик? — Я старалась быть вежливой и светской, хотя злость пузырилась в висках, как газировка. — Это необыкновенное искусство. Полотна по-особому воздействуют на зрителей. Они… — Я чуть было не выдала, что они способны обретать плоть и жизнь, но вовремя прикусила язык. Решать Рину, и только ему — можно ли откровенничать с пресыщенными и прокисшими сливками нашего общества. — Они разговаривают с вами, вступают в контакт, так или иначе к вам относятся. И это я говорю не как родственница, не как сестра.
— Только не надо про особую энергетику и целительное воздействие, ладно? — Он доверительно мне подмигнул. — Я могу быть с вами откровенным, Ирочка? — Меня взяли под локоть и отвели в сторонку.
— Конечно, Александр Витальевич.
Я осторожно высвободила руку из липких холодных пальцев.
— Понимаете, об этом месте, этой мастерской столько мифов и легенд ходит, что я ожидал чего-то совершенно — не побоюсь этого слова — невообразимого. И потому сейчас разочарован. Нет, ваш брат — одаренный юноша. Кстати, странно, что до сих пор его нет. Или я не заметил его появления? — Он завертел толстой шеей.
— Он занят, но скоро освободится и присоединится к нам.
— Так вот, Ринат не бесталанен. Его творения, как вы верно заметили, кому-то нравятся — что подтверждает виденный вами спор с милой малограмотной девушкой. Если бы он жил в начале прошлого века, его бы признали крупным талантом. Но сейчас? Сюжеты полотен вторичны, подобное не раз рисовали, и первооткрыватели давно снискали заслуженные лавры. Для настоящего творца ему не хватает оригинальности, изюминки, сумасшедшинки. Из него может выйти прекрасный ремесленник. И не кривитесь, пожалуйста, в этом нет ничего зазорного. Человечеству нужны не только Да Винчи и Пикассо. Правда, придется хорошо поработать: пока что его фигуры слишком статичны, а сюжеты прямолинейны. В них не хватает жизни.
Нет жизни? Я едва сдержалась, чтобы не заорать: «Да оглянись же вокруг, чурбан несчастный! Они смотрят на тебя, они говорят с тобой, они жаждут выпрыгнуть из своих рам и жить, и танцевать, и беситься! Если это не жизнь, то что же тогда?!..»
— Вы утверждаете, что «Черный квадрат» Малевича большее искусство, чем моя «Птица Гаадри»?
Я подняла голову, а Александр Витальевич оглянулся.
Рин подошел неслышно. Шелковое одеяние было разорвано от воротника до пояса, под глазом вилась свежая царапина. Голос был спокойным, взгляд насмешливым. Истинное состояние выдавала лишь шевелящаяся прядь волос, под которой дергалось левое ухо.
— О, вот и вы, Ринат, наконец-то! — Разведя руки, представитель галереи «Платиновый век» двинулся в его сторону, но брат увернулся от потенциальных объятий и лишь сухо кивнул. — Вижу, вы с кем-то боролись. Надеюсь, это был не мой коллега-критик? Я как раз говорил сейчас вашей сестре, что вас ждет успешное будущее — при условии большой работы и учебы у настоящих мастеров.
