— Когда не знаешь, что делать, иди в магазин, — сказала она, хлопнув дверцей.
Уильям сидел, сжав губы и следя в зеркало заднего вида за тем, как развивается спор.
— Ублюдки, — сказал он. — Просто хер знает, как наплевательски люди относятся друг к другу.
— Перестрелять их к чертовой матери, — сказал я, взвешивая — не выйти ли и не выкурить сигаретку (никакого тебе курения на обитых кожей цвета шампанского сиденьях «мерса»).
— Во-во, — сказал Уильям, перебирая пальцами баранку, — люди были бы намного вежливей, если бы все ходили с пистолетами.
Я покосился на него.
Наконец, после изрядной неразберихи, когда воздух был перенасыщен флюидами враждебности, проблема решилась; «бээмвэшники» протащили свой катер, освободив проезд к дороге для машин и прицепов. Мы подобрали Ивонну наверху у навеса станции, где для поддержки спасательной службы продавалась всякая всячина.
Приобрела она там, похоже, не много. Садясь в машину, она бросила мне коробок спичек.
— Держи, — сказала она.
Я изучил коробок.
— Ого. А ты уверена?
Мы, набирая скорость, устремились вверх между деревьями в сторону Эдинбурга, и я оглянулся. Внизу на спуске снова возникли беспорядки; «бээмвэшники»: отчаянно жестикулируя, показывают на покрышки с одной стороны прицепа, везущего их огромный катер — тот теперь вроде бы слегка накренился на один бок. Впечатление было такое, что там опять будет довольно жарко, затем деревья закрыли обзор, и спуск исчез из глаз. Я был уверен, что успел увидеть начало потасовки.
Я повернулся назад и увидел, как Ивонна с ухмылкой смотрит мимо меня в том же направлении. Внезапно она напустила на себя невинный вид, откинулась на спинку сиденья и принялась что-то мурлыкать под нос.
Я вспомнил, как мы с Энди спустили все колеса у машины его отца, взяв половинки спичек и засунув их в ниппели. Я открыл коробок, который дала мне Ивонна, но сказать на глаз, отсутствует ли там пара спичек, было невозможно.
— Похоже, у них там какие-то проблемы с прицепом, — сказал я.
— Так им и надо, — отозвался Уильям.
— Может, им шины прокололи, — вздохнула Ивонна; она бросила взгляд в сторону Уильяма. — А у нас ведь на ниппелях замочки, да?
Уильям в лесу, в окрестностях Эдинбурга, совсем рядом с участком, где расположен их с Ивонной новый дом; вооруженный маркером, он участвует в очередной дурацкой, хотя, должен признать, по-мальчишески захватывающей игре в пейнтбол (парни и девочки из его компьютерной компании против ударного отряда отдела новостей «Каледониан»). Мой маркер заклинило, и Уильям, узнав меня, пошел в наступление, смеясь и стреляя в меня раз за разом; я тем временем махал ему и пытался увернуться, но эти желтые шарики с краской, шлеп-шлеп, колотили по моему взятому напрокат снаряжению, камуфляжным брюкам и боевой куртке, молотили по шлему, а я махал ему и пытался привести в чувство проклятый маркер, а он просто медленно наступал, не переставая стрелять; сучий потрох, у него собственный маркер, и он его, вероятно, модернизировал; зная Уильяма, можно было не сомневаться. Шлеп! Шлеп! Шлеп! Он все приближался, а я думал: бог ты мой, неужели он узнал про меня и Ивонну? Неужели он догадался, неужели кто-то ему стукнул, может, в этом все дело?
Мне это здорово действовало на нервы, даже если я и ошибался; я и в самом деле хотел устроить козью рожу этому сукину сыну, потому что перед игрой у нас вышел дурацкий спор, он говорил, что алчность — это, мол, хорошо и что он был разочарован, как неудачно аргументировал этот тип Гекко из «Уолл-стрита».[85]
— Но это же в самом деле хорошо, — возражал Уильям, размахивая своим маркером. — Именно ею измеряется способность к выживанию в наше время. — Нам тем временем показывали игровую площадку с флагштоками, баррикадами из бревен и всеми прочими атрибутами. — Она естественна, — настаивал Уильям. — Это эволюция; еще живя в пещерах, мы выходили на охоту, и тот, кто приносил домой мамонта или что-то еще, съедал лучший кусок и трахал женщин, и все это было очень полезно для рода человеческого. Сейчас все это более отвлеченно, и мы имеем дело с деньгами вместо куска мяса, но принцип остается тот же.
— Но ведь охотились не в одиночку, в этом-то все и дело, — сказал я ему. — Там во всем была кооперация; люди вместе работали, получали результат и делили добычу.
— Согласен, — кивнул Уильям. — Кооперация — это великолепно. Если бы люди не кооперировались, то управлять ими было бы отнюдь не просто.
— Но…
— А вожди нужны всегда.
— Но алчность и эгоизм…
— …без них не было бы ничего, что тебя окружает, — сказал Уильям, снова размахивая маркером во все стороны.
— Именно, — воскликнул я, широко разведя руками. — Капитализм!
— Да! Именно! — эхом отозвался Уильям, повторив жест.
Так мы там и стояли: я с хмурой миной на физиономии, совершенно не понимая, как это Уильям не может сообразить, к чему я клоню… и Уильям, улыбающийся, но не менее озадаченный тем, что я, похоже, не способен понять его.
Я раздраженно покачал головой и взмахнул своим маркером.
— Будем драться, — сказал я.
Уильям ухмыльнулся:
— Я высказался.
Вот почему я жутко хотел обставить этого сукина сына — предпочтительно в кооперации с моими товарищами по команде, чтобы доказать свою правоту, но долбаная техника меня подвела; мой маркер заклинило, и он взял верх, стрелял в меня раз за разом, и наконец я отказался от мысли расклинить маркер и швырнул его в Уильяма, хотя и ни черта не видел, куда кидаю, потому что окошко у меня на шлеме все было заляпано желтой краской, но он уклонился, шагнул в сторону и уселся на ствол, держась за живот; этот сукин сын смеялся как сумасшедший, потому что я был похож на гигантский мокрый банан, и я только теперь понял, что мой маркер вовсе не заклинило, просто он стоял на предохранителе. Наверно, я его как-то сдвинул, и у меня еще оставалось несколько выстрелов, и мне следовало бы пристрелить эту скотину, но я не мог — не мог, пока он сидел там и помирал от смеха.
— Сучара! — завопил я на него.
Он крутанул свой маркер на затянутом в перчатку пальце.
— Эволюция! — крикнул он. — Если живешь с ликвидатором, то многому можешь научиться! — И он опять принялся смеяться.
Позже в палатке, где был устроен буфет, он полез в начало очереди со словами:
— Как хотите, но в очереди я не верю!
А когда одна дама за ним попыталась возразить, он с какой-то стыдливой застенчивостью убедил ее, что вообще-то у него диабет, а потому, вы понимаете, ему необходимо поесть немедленно. Меня покоробило, я покраснел и отвернулся.
Все еще думаю; думаю обо всех тех ситуациях, когда мои знакомые совершали поступки из чувства мести, или из злопамятства, или из коварства, или из хитрости или хотя бы грозили совершить что-нибудь такое. Черт побери, все мои знакомые время от времени совершали что-нибудь в этом роде, но ведь это далеко от убийства. Я думаю, что Макданн спятил, но не могу сказать ему об этом, потому что если он ошибается и если ошибаюсь я, считая, что это как-то связано с ребятами, откинувшими концы в Озерном крае несколько лет назад, то остается только один подозреваемый — я. Беда в том, что моя теория становится все более шаткой, поскольку Макданн меня убедил: все это было лишь дымовой завесой; никакого проекта «Арес» не существует и не существовало, а Смаут, сидящий в багдадской тюрьме, никак не связан с умершими; просто дело в том, что кому-то пришла в голову эта хитрая теория заговора как способ заставить меня таскаться по всяким отдаленным местечкам и ждать там телефонных звонков, что лишало меня алиби, пока горилла делала что-нибудь ужасное с другими людьми совсем в других местах. Макданн, конечно, не исключает, что убийцей могу быть и я, что я сам и сочинил эту историю. Я мог записать на пленку звонки таинственного мистера Арчера и устраивать их в то время, когда находился в редакции. В моей квартире они нашли почти все оборудование, необходимое для этого: автоответчик, мой компьютер и модем; еще пара каких-нибудь фитюлек, и организовать такие звонки можно было бы без всяких проблем, если ты сечешь в таких вещах, а если нет — ну, набраться терпения и добиться своего методом проб и ошибок.
Макданн действительно хочет мне помочь, я это вижу, но на него тоже давят; косвенные улики против меня очень сильны, и люди, не знакомые со всеми нюансами моего дела, теряют терпение оттого, что оно застряло на мертвой точке. Кроме этой долбаной визитки, у них нет приемлемых для суда доказательств — ни тебе оружия, ни кровавых пятен на одежде или хотя бы мелочей вроде волоска или волокон ткани, которые указывали бы на меня. Думаю, они не верят, что кто-то из свидетелей может меня опознать, иначе бы уже давно устроили очную ставку, но, с другой стороны, все обстоятельства явно говорят, что это я. Левый журналист рехнулся и пошел мочить правых. Наверняка, пока я тут торчу, пропустил немало броских газетных заголовков. И в самом деле, за время моих коротеньких каникул пара-другая прошла мимо меня; если бы я, мудила, после отъезда из Паром-Стром удосужился взглянуть хоть на какой-нибудь газетный стенд, я бы увидел, как начинает разворачиваться история об этом парне («Красная пантера»[86] — на этом остановились таблоиды), который убивает столпов общества, имеющих правые взгляды.
