– Все хорошо, – пробормотал он ей на ухо.
Пиппа опустила глаза в пол. Веки ее просвечивались, а кожа казалась слишком бледной и мягкой, чтобы принадлежать мужчине.
– О Господи, – сдавленно прошептала она. Отвела взгляд от Грегори, потом опять посмотрела на него, и в глазах у нее отразилось замешательство и что-то еще – что-то, что мучило ее.
Он ощутил холодок тревоги. Что случилось?
А потом, к его потрясению, она неуверенно протянула руку, размотала полотенце и позволила ему свалиться на пол.
– Бог мой, Пиппа, ты же только что сказала…
– Я не делаю того, что делала вчера, – затараторила она с пылающими щеками. – Не пытаюсь чего-то от тебя добиться, честно. Я… я просто хочу посмотреть… перед тем, как уеду в Париж.
Он затаил дыхание, когда она дотронулась до него, и, разумеется, произошло то, чего и следовало ожидать: он сделался твердокаменным.
Она резко втянула воздух.
– Это не очень хорошая идея, – выдавил Грегори сквозь сжатые зубы, сдерживая стон.
– Теперь уже поздно, – отозвалась она несколько рассеянно. – Слишком поздно. – Она наклонилась, взяла мыло с края лохани и повертела его в руках. – Уж если я что вобью себе в голову… – Она сконфуженно улыбнулась. – Считай этот мой интерес к тебе – и мое откровенное признание в этом – прощальным подарком мужчине, который любит командовать.
– Не всегда, – отозвался он с горячими искорками в глазах.
Она покраснела в ответ.
– Ты же знаешь, что я не остановлю тебя. – Тон его был совершенно серьезным. – Потом ты можешь пожалеть. Я-то уж точно пожалею. Но…
– Хватит разговоров, – с улыбкой прервала она. – Я беру дело в свои руки, так что наберись терпения. Все будет хорошо, вот увидишь.
Грегори хмыкнул:
– Твоя забота обо мне крайне приятна, но, заверяю тебя, вовсе не обязательна.
И тут она мягко, но уверенно взяла в руку и стала гладить затвердевший член. Это было так приятно. Не просто приятно – божественно. И его теплые, нежные чувства к ней еще больше возросли при виде того, с каким любопытством и недрогнувшей решимостью она делает то, что ей хочется сделать.
– Я не закончила, – предупредила она.
– А я и не возражаю, – отозвался Грегори.
Она стала мыть ему ноги и обхватила член мыльной ладошкой. Грегори опустил голову и закрыл глаза. Он никак не ожидал, что этим утром будет предаваться такому полнейшему гедонизму.
– Мне нравится смотреть на тебя вот так, чувствовать тебя вот так, – пробормотала Пиппа.
– Сейчас я в твоем полном распоряжении, – прерывисто прошептал он и схватился руками за крышку бюро позади него.
Пиппа вернулась к его плоти, лаская ее так основательно, что он отвел ее руку в сторону.
– Ты не знаешь, что ты делаешь… куда тебя это заведет.
– Мне все равно, – ответила Пиппа, – куда бы это ни привело. Мы будем там вместе. И хватит разговоров.
И она вернулась к своим манипуляциям.
Что ж, прекрасно. Грегори раздвинул ноги, запрокинул голову и позволил удовольствию завладеть им целиком. Он представления не имел, как такая неопытная девушка, как Пиппа, могла довести его до самой потрясающей, самой сильной в его жизни разрядке. Но каким-то чудом ей это удалось. А потом она стояла, в оцепенелом изумлении наблюдая за ним, а он опустил голову и снова закрыл глаза.
– Боже, – выдохнул он. – Как же остальной день сможет состязаться с этим?
Ее смешок был нервным.
– Я рада, что тебе понравилось.
Он поднял на нее глаза и вскинул бровь.
– Понравилось? Это преуменьшение века. Я целый день не смогу ни о чем больше думать. Кто бы мог вообразить, что я буду умирать от вожделения к своему дерзкому камердинеру?
Пиппа покраснела.
– Я не говорила, что мы будем делать это снова.
Он тихо рассмеялся:
– Я тоже этого не говорил.
Она, казалось, не могла оторвать от него глаз, когда он схватил с пола сухое полотенце и вновь обернулся им. Это было так лестно. И возбуждающе.
– Теперь твое любопытство удовлетворено – ведь все дело было именно в этом, верно?
– Да. Эта ночь открыла мне глаза, и, боюсь… боюсь, это пробудило во мне крайнее любопытство.
– Что ж, вполне понятно, – ответил он, не в силах скрыть страсть в голосе.
Пиппа попятилась и склонила голову набок.
– А теперь, милорд, я действительно должна идти.
Грегори на мгновение заколебался.
– Ты уверена? – осмелился спросить он. – Тебе пока не обязательно уходить… если ты не хочешь. – Он намеренно говорил уклончиво, позволив ей гадать, имел ли он в виду, что с радостью повторит с ней все то, что делал прошедшей ночью.
Грегори понял, что готов сделать для нее все, стоит ей только попросить.
Глаза ее округлились, она, должно быть, догадалась, что он подразумевал.
– Боже милостивый, нет. Мне правда надо идти.
– Что ж, хорошо. – Он будет сама деловитость, если это поможет. – Кстати, мне не понадобится твоя помощь с одеванием. И большую часть дня я буду занят. Когда закончишь с мистером Доусоном, ничего больше делать не нужно. То есть не позволяй никому привлечь тебя к домашней работе. Удались сюда и скажи им, что, когда проголодаешься, есть тоже собираешься тут. Если заскучаешь, покопайся в библиотеке, погуляй в парке, можешь даже взять лошадь и съездить покататься. Ты – камердинер будущего маркиза, так что веди себя так, как пожелаешь.
– Спасибо, – сказала она. – Думаю, обследую окрестности после визита к мистеру Доусону.
– Прекрасно. – Грегори направился к гардеробной, но в дверях обернулся. – Харроу?
– Да?
– Игра в камердинера – только за пределами этой комнаты. Теперь я буду ходить в халате, а ты здесь будешь Пиппой. Я сам буду завязывать свои шейные платки и облачаться в сюртуки. И бриться тоже буду сам.
– И правильно сделаешь. – Глаза Пиппы озорно поблескивали.
– Это угроза или признание, что в твоих руках бритва – пыточный инструмент?
– Уж точно не второе. Я прекрасно брею дядюшку Берти. И не первое, как бы тебе ни нравилась мысль, что ты не подпустил к себе потенциальную убийцу. Просто в этом случае мне придется держать в руках твое лицо и поднимать его вверх. Не знаю, смогу ли я сделать это, не смеясь. – И в доказательство своих слов она захихикала. – Разве ты не помнишь?
– Что?
– Что я как-то заставила тебя лечь на землю – мы были лицом друг к другу и видели друг друга вверх ногами. Мы нарисовали по две точечки на подбородках вместо глаз, а когда таким образом смотришь на рот и подбородок человека, они становятся похожи на маленьких человечков с перевернутыми улыбками.
– А, точно. Помню, помню. Давай еще так сделаем.
– Потом, – сказала она и тут же выпалила: – Хотя я не знаю… смогу ли теперь смотреть на твой рот как раньше.
