— Сэр?
— К мистеру Стюбенсу кто-нибудь приезжал в последние две недели?
— Да, сэр. Один человек.
— Кто?
— Если хотите, фамилию я узнаю.
— Пожалуйста.
Охранник ушел. Я посмотрел на Уэйна. Тот, похоже, ничуть не расстроился.
— Туше. Но в этом нет необходимости. Я тебе скажу. Его звали Карл Смит.
— Я такого не знаю.
— Зато он знает тебя. Работает на компанию, которая называется «Эс-вэ-эр».
— Частный детектив?
— Да.
— И он приехал, потому что хотел, — теперь-то я все понимал, — нарыть на меня компромат.
Уэйн Стюбенс коснулся своего носа, потом указал на меня.
— И что он тебе пообещал?
— Его босс раньше был шишкой в ФБР. Он пообещал, что мне улучшат условия.
— Ты ему что-нибудь сказал?
— Нет. По двум причинам. Во-первых, его предложение — полнейшая чушь. Этот бывший феод ничего не сможет для меня сделать.
— А во-вторых?
Уэйн Стюбенс наклонился вперед. Убедился, что я смотрю ему в глаза.
— Я хочу, чтобы ты выслушал меня, Коуп. Хочу, чтобы ты выслушал меня очень внимательно.
Я выдержал его взгляд.
— В жизни я сделал много плохого. Не буду вдаваться в подробности. Нет необходимости. Я допускал ошибки. Из-за них последние восемнадцать лет провел в этой чертовой дыре. Мое место не здесь. Действительно не здесь. Я не собираюсь говорить об Индиане или Виргинии. Люди, которые там умерли… я их не знал. Они были для меня незнакомцами.
Он замолчал, закрыл глаза. Широкое лицо блестело как навощенное. Он открыл глаза, убедился, что я по-прежнему смотрю на него. Я смотрел. Не отвел бы глаза, даже если бы хотел.
— Но — и это причина номер два, Коуп, — я понятия не имею, что произошло в том лесу двадцать лет назад. Потому что меня там не было. Я не знаю, что случилось с моими друзьями… не незнакомцами, Коуп, а с друзьями… Марго Грин, Дугом Биллингэмом, Джилом Пересом или твоей сестрой.
Мы помолчали.
— Ты не убивал тех мальчиков в Индиане и Виргинии? — спросил я.
— Ты бы поверил, скажи я «нет»?
— Улик хватало.
— Да, хватало.
— Но ты настаиваешь на своей невиновности?
— Да.
— Ты невиновен, Уэйн?
— Давай не перескакивать с одного на другое. Я говорю с тобой о том лете. Я говорю с тобой о том лагере. Там я никого не убивал. Я не знаю, что произошло той ночью в лесу.
Я молчал.
— Ты нынче прокурор, да?
Я кивнул.
— Люди роются в твоем прошлом. Я это понимаю. И не обратил бы на это внимания. Да только теперь приезжаешь ты. А это означает — что-то произошло. Что-то, связанное с той ночью.
— Куда ты клонишь, Уэйн?
— Ты всегда думал, что их убил я. Но теперь ты в этом не уверен, правильно?
Я промолчал.
— Что-то изменилось. Я читаю это по твоему лицу. Впервые ты серьезно задался вопросом: а имею ли я отношение к событиям той ночи? Если ты узнал что-то новое, то просто обязан поделиться со мной.
— Никаких обязательств у меня нет, Уэйн. За те убийства тебя не судили. Тебя приговорили за убийства, совершенные в Индиане и Виргинии.
Он развел руками.
— Тогда почему не рассказать, что тебе удалось выяснить? Кому это навредит?
Я подумал об этом. Логика в его словах присутствовала. Если б я сказал, что Джил Перес остался жив после той ночи, ему бы это не помогло, потому что осудили его не за убийство Джила Переса. Но могло случиться другое. Дело серийного убийцы во многом напоминает карточный домик. Если вдруг выясняется, что одна из жертв не была убита или ее убил не серийный маньяк, весь домик может рухнуть.
И я решил промолчать. Да и потом, что я мог сказать до официального опознания Джила Переса? Поделиться предположениями? Я посмотрел на Уэйна. Он — псих? Я думал, что да. Но мог ли знать наверняка? В любом случае я выяснил все, что хотел. Поэтому встал:
— Прощай, Уэйн.
— Прощай, Коуп.
Я двинулся к двери.
— Коуп?
Я обернулся.
— Ты знаешь, что я их не убивал, так?
Я не ответил.
— А если я их не убивал, — продолжил Стюбенс, — ты должен задать себе вопрос, а что вообще произошло в ту ночь… не только с Марго, Дугом, Джилом и Камиллой. Что произошло со мной? И с тобой.
Глава 27
— Айра, взгляни на меня.
Люси выжидала момент, когда у ее отца более или менее прояснится в голове. Сидела, не спуская с него глаз. Сегодня он выложил старые виниловые пластинки. С обложки одной улыбался длинноволосый Джеймс Тейлор. На другой «битлы» пересекали Эбби-роуд (в том числе босоногий, а потому «мертвый» Пол). Марвин Гэй[37] замотался в шарф на третьей, с песней «Что происходит?», и Джим Моррисон смотрелся очень сексуально на альбоме «Дорс».
— Айра!
Он улыбался старой фотографии, сделанной в том самом летнем лагере. Желтого «жука» украсили цветами и знаками мира. Айра стоял на переднем плане, сложив руки на груди. Девушки окружили автомобиль. Все в шортах, футболках, с улыбками во весь рот. Люси помнила этот день. Один из тех, которые ты кладешь в коробку памяти и прячешь в дальний ящик, чтобы достать и заглянуть в него, когда тебе совсем уж худо.
— Айра!
Он медленно повернулся к ней:
— Я слушаю.
Барри Макгуайр[38] запел «Канун разрушения», классическую антивоенную песню, впервые прозвучавшую в 1965 году. Яростная, будоражащая, она, как ни странно, всегда успокаивала Люси. В песне рисовалась ужасающе мрачная картина мира. Взрывались бомбы, тела плыли по реке Иордан, кто-то тянул руку к атомной кнопке, ненависть давала о себе знать и в Красном Китае, и в маленьком городке Селма, что в штате Алабама, везде правили лицемерие и злоба, а певец насмешливо спрашивал слушателя, отчего тот так наивен и не понимает, что живет в канун разрушения.
Тогда почему эта песня успокаивала ее?
Потому что все, о чем в ней говорилось, было чистой правдой. И каким же ужасным был тогда мир! Планета действительно балансировала на грани уничтожения. Но выжила… и, пожалуй, даже расцвела. И теперь порой создается ощущение, что мир ужасен. Многие не верят, что нам удастся через это пройти. Но мир Макгуайра был не менее пугающим. Скорее, даже более. А если перенестись в прошлое еще на двадцать лет? Вторая мировая война, нацизм. В сравнении с этим шестидесятые годы казались «Диснейлендом». Через это мы тоже сумели пройти.
Мы словно всегда живем в канун разрушения. И, похоже, всегда идем дальше.
Может, нам удастся пережить то разрушение, которое мы несем с собой.
Люси покачала головой. Как наивно. Поллианна[39] в чистом виде. Уж она-то должна это знать.
Бородку Айре аккуратно подстригли, но волосы, седые, отливающие в синеву, по-прежнему торчали в разные стороны. Руки дрожали, и Люси задалась вопросом, а не начинается ли у отца болезнь Паркинсона. Последние годы выдались у него не очень хорошими. Но если уж говорить честно, радость лишь изредка освещала его жизнь последние двадцать лет.
— Что такое, милая?
Озабоченность в голосе звучала искренняя. Такой уж у Айры был характер: он действительно заботился о людях. Слушать не умел. Видел боль и сразу пытался найти способ ее облегчить. Эту черту в Айре замечали все: дети в лагере, их родители, друзья. А если ты единственный ребенок, человек, которого он любил больше всех, забота эта становилась теплейшим одеялом в самый холодный день.
Боже, каким замечательным он был отцом! Как Люси его недоставало!
— В регистрационной книге записано, что к тебе приезжал какой-то Маноло Сантьяго. — Она склонила голову. — Ты это помнишь, Айра?
Улыбка ушла.
— Айра!
— Да, — ответил он. — Помню.
— Чего он хотел?
— Поговорить.
— Поговорить о чем?
Он молча прикусил нижнюю губу.
— Айра!
Он покачал головой.
— Пожалуйста, скажи мне, — настаивала Люси.
Рот Айры приоткрылся, но он не произнес ни звука. Наконец выдохнул:
— Ты знаешь, о чем он хотел поговорить.
Люси смотрела поверх его плеча. В комнате они были одни. Песня «Канун разрушения» закончилась. «Мамас энд Папас» принялись рассказывать о том, что все листья коричневые.
— О лагере? — спросила Люси.
Айра кивнул.
— И что он хотел узнать?
Отец заплакал.
— Айра!
— Я не хочу туда возвращаться, — ответил он.
— Я знаю, что не хочешь.
— Он задавал вопросы.
— О чем, Айра? Что его интересовало?
— Пожалуйста… — Он закрыл лицо руками.
— «Пожалуйста» что?
— Я не могу туда вернуться. Ты понимаешь? Я не могу туда вернуться.
— Тебе это уже не причинит боли.
Он прижимал руки к лицу. Плечи тряслись.
— Эти бедные дети…
— Айра! — Люси видела, что его охватил ужас. — Папочка!
— Я всех подвел.
— Нет, не подвел.
Его сотрясали рыдания. Люси встала перед отцом на колени. Она почувствовала, что и ее глаза полны слез.
