Нельзя не согласиться с тем, что в России нет более заинтересованного в теневизации бизнеса субъекта, чем власть. Только кажется, что она теряет на этом. Выигрывает неизмеримо большее: бизнес управляем страхом репрессий, чиновники мирятся со скромными заработными платами, а недоплаченные налоги с перебором собираются через другие каналы (спонсорство, взятки, участие в избирательных кампаниях всевозможных «партий власти» и проч.). Теневизация бизнеса – самый простой способ влияния на него со стороны власти. Представьте, что М. Ходорковский был бы чист с точки зрения уплаты налогов. Что было бы? Скорее всего, для него и для ЮКОСа ничего не изменилось бы, но было бы довольно хлопотно ставить на место потерявшего представление о субординации олигарха. А так все прошло быстро и гладко, спасибо теневым схемам. А поскольку примерно одинаковые схемы используют все нефтяные компании, то им урок, пусть живут, размышляя «кто следующий?», и ищут способ быть полезными власти.
Но мне представляется, что сводить изменение «правил игры» бизнеса и власти в лихие 1990-е и «стабильные» 2000-е к совершенству законодательства, вынуждающего чиновников решаться на явный или скрытый произвол, – чрезмерно упрощать схему анализа, сужая его рамки. Произошло нечто большее – от сценария олигархического капитализма (проект 1990-х годов) власть развернула строительство рынка в сторону его государственно-корпоративного варианта (проект 2000-х годов). За бортом реальности остался капитализм конкурентный, курс на который неизменно провозглашался все эти годы.
Во всех этих форматах государство выполняет традиционные обязательства (поддержание правопорядка, защита границ, налоговая монополия), но отношения с бизнесом строит на принципиально разных основаниях. Олигархический капитализм означает доминирование крупных компаний, которым государство дает карт-бланш на развитие в обмен на политическую поддержку. Согласования в рамках «промышленной политики» обеспечивают видимость руководящей роли правительства, тогда как реально происходит «приватизация государства» крупными экономическими игроками. Мелкий же бизнес в этой системе барахтается как может, будучи предоставлен самому себе в пространстве законов, не для него написанных и не им лоббированных. Противоречивость законодательства – частное следствие отсутствия проекта развития и единого субъекта законотворчества, поскольку олигархов много и каждый велик настолько, что готов протежировать свою модель экономического будущего и законодательного настоящего. В щелях этого процесса крутится мелкий предприниматель, вытаскиваемый на свет по мере оголодания такого же мелкого чиновника. Стержень момента – «захват бизнесом государства» – ни в коей мере не относится к мелкому предпринимателю. Он никого не захватывает, а скорее отступает, неся тяжелые потери.
Специфика государственно-корпоративного капитализма, пришедшего на смену олигархическому, состоит в разнообразии форм участия государства в решениях, принимаемых рыночными агентами. Делается ставка на рост экономики на базе ограниченного круга отраслей («стратегические отрасли»), где патронаж государства («возвращение командных высот») достигается за счет ограничения свободы предпринимательских решений. Крупные корпорации становятся зависимыми от решений власти, ее проекта развития экономики. Государство занято не конструированием институтов конкуренции (проект конкурентного капитализма), а созданием правил (формальных и неформальных) подчинения бизнеса государству, что воплотилось в образе «захвата бизнеса властью».
Разрастание полномочий государства как куратора крупного бизнеса, увеличение влияния государственных монополий, возникновение госкорпораций неизбежно вызывает общий подъем энтузиазма чиновников в контроле также за средним и малым бизнесом. В отличие от 1990-х, когда мелкий бизнес оборонялся при явных наступательных маневрах крупного бизнеса, в 2000-е их логики слились в едином оборонительном порыве. Бизнес пытается откупиться, ослабить поводок. Это выражается в эскалации деловой коррупции, рост которой в 2000-е годы фиксируется всеми возможными замерами. Но более показательно изменение ее качества. Перемены в экономике и политике не проходят бесследно, коррупция трансформируется, приспосабливается к новым условиям. Иными словами, другая Россия – другая коррупция.
Коррупционеры были, есть и будут есть
Коррупция находится в центре всего: забот президента, сюжетов СМИ, разговоров обывателей. Кто-то переживает новые известия с чувством глубокого удовлетворения, кто-то вытирает слезы от хохота, внимая рефлексии премьера о коррупционном процессе. Радость Журдена, обнаружившего, что он говорит прозой, ничто по сравнению с открытиями должностных лиц, комментирующих коррупционную тему.
Причины антикоррупционной активизации власти понятны. Нужны чрезвычайные меры для поддержания доверия населения, чему служат яркие шоу антикоррупционной направленности. Сериалы никогда так не заводили публику, как репортажи об очередных победах над коррупционерами. На все вкусы: для любителей масштабности – про «Оборонсервис», для профессорско-преподавательского состава – про очередного ректора-взяточника, для страдальцев-бизнесменов – про арест таможенников и т. д. Стопроцентный охват аудитории, однако.
Но есть и более серьезная причина. Наверху растет понимание декоративности выстроенной вертикали власти. Государственные служащие пустились во все тяжкие, забыв о приличии и негласных рамках разумной корысти. Уже берут не по чину, а по возможности. Когда власти хочется кричать «SOS», статус обрекает ее на команду «Фас!».
Оставив власти грызню по выявлению самого коррумпированного ведомства и самого оборотистого «оборотня», обсудим качественное изменение коррупции.
Первое. Коррупция становится более централизованной. Вымогательства 1990-х годов были интенсивными, но децентрализованными. Предпринимателю приходилось платить поборы массе «мелких начальников» (например, санитарным, пожарным и налоговым инспекторам). Децентрализованная коррупция – это типичная для слабых государств форма коррупционных отношений, когда предприниматель вынужден искать множественные каналы подкупа относительно самостоятельных государственных агентов.
Вместе с реанимацией государственности коррупция приобрела централизованный характер, когда выход на «ключевые» уровни коррупционных пирамид избавляет от поборов нижестоящих чиновников.
Если коррупция гнездится на низовом уровне, то у предпринимателя есть пространство для маневра – не удалось «решить вопрос» с одним чиновником, можно попытаться договориться с другим и т. д. Такой «рынок» коррупционных услуг снижает размер взятки. При централизованной коррупции решения, от которых зависит бизнес, принимаются на более высоком уровне и очень ограниченным кругом лиц. Централизация коррупции привела к росту конкуренции за покровительство высоких начальников. Доступ к ним ограничен, что ведет к сокращению числа взяток и увеличению их размеров.
