Саркастические рассуждения Макалмона вводят в соблазн, хотя почти во всех рассказах об этом инциденте аргументы Хемингуэя рассматриваются как предпочтительные. Но опять же, лишь с точки зрения современного читателя. Если учесть то, что мы знаем, как бесстрашно Хемингуэй смотрел смерти в глаза, соблазнительно видеть, как он торжествует над пресыщенным цинизмом Макалмона во имя высшей истины. Случившееся стало как бы знаком всего того, что они увидели в Испании: Эрнест оказался единственным из троих мужчин, кто смог по-настоящему оценить глубокую трагедию корриды и ее значение не только с точки зрения ощущений, но и искусства.
Эрнест каким-то образом угадал, в какой гостинице Мадрида остановились матадоры со своей квадрильей. Здесь к ним присоединился Берд. Друзья посмотрели несколько новильяд [исп. бой молодых быков. – Прим. пер.] в Мадриде и затем отправились в Севилью, где посетили первый настоящий, полноценный бой быков, или корриду. Несмотря на то что Хемингуэй так и не смог в точности передать, чем его беспокоила реакция Макалмона на севильский бой быков, он много об этом раздумывал и все еще пытался это понять восемь лет спустя, когда включил описание реакции Макалмона в «Смерть после полудня». Макалмон, которого он называет X.Y., стал одним из «индивидуумов», наблюдавших за боями быков:
X.Y. – 27 лет; американец; образование высшее; в детстве катался на лошадях на ферме. На первый в жизни бой быков прихватил с собой фляжку бренди, на арене несколько раз из нее отпивал. Когда бык атаковал пикадора и врезался в лошадь, издал хриплый всхлип, глотнул бренди – и так повторялось затем всякий раз. Произвел впечатление человека, падкого на острые ощущения. Усомнился в искренности моей любви к корриде. Заявил, что это «всего лишь поза». Сам никакого энтузиазма к бою быков не испытывал и не верил, что на это кто-либо способен. До сих пор считает, что все лишь прикидываются искренними любителями. Не испытывает интереса к каким бы то ни было видам спорта. К азартным играм равнодушен. Отдых и работа: выпивка, ночная жизнь и сплетни. Пишет. Путешествует. [Не нашла имя переводчика этой книги. – Прим. пер.]
Презрительное отношение Хемингуэя читается безошибочно.
Серьезная напряженность[21] между двумя мужчинами обнаружилась из-за противоположных реакций на глубокие переживания или способности выносить сильные ощущения – а также из-за сексуальности Макалмона. Потом Макалмон поделится с йельским профессором, доктором наук, ученым Норманом Холмсом Пирсоном (с кем он познакомился через Брайхер) некоторыми деталями, почти наверняка выдуманными, о том, будто бы Хемингуэй приставал к нему в гостиничном номере в ту поездку, притворившись, что ему приснился сон: «[Во сне Хемингуэя] я был Викки, пышнотелой, грубой, красивой проституткой, которую мы видели в кабаре предыдущим вечером».
Макалмон, несомненно, сфабриковал рассказ о скрытой гомосексуальности Эрнеста, когда писал Пирсону в 1952 году, может быть потому, что ему надоели расспросы о сексуальных предпочтениях Хемингуэя за прошедшие тридцать лет. И все же трудно избежать ощущения, что именно сексуальные токи способствовали напряженности между двумя мужчинами во время поездки в Испанию. Во-первых, Макалмона привлекали и женщины, и мужчины (например, его жена Брайхер). Как заметил один современник: «Ясно, что он был вовсе не тот нетрадиционал, чьи склонности формируют личность целиком». Вероятнее всего, эта тема вообще возникла не потому, что кто-то из них как-то приставал к другому, а просто потому, что они оба были красивыми мужчинами и нравились гомосексуалистам, вращались в среде, в которой гомосексуализм был распространен, или потому, что оба в свое время всерьез рассматривали возможность вступления в отношения с гомосексуалистом старшего возраста ради карьеры.
Другая сложность связана с тем, что счета оплачивал Макалмон и Эрнесту это было не особенно приятно. Какой бы ни была причина, напряженность между Хемингуэем и Макалмоном была, и ее заметил, только приехав, Билл Берд. Потом он признается, что Эрнест разговаривает с Бобом «все время брюзжа», тогда как Макалмон в присутствии Эрнеста вел себя безразлично и оставался очень спокойным. Кей Бойл в своем полифоническом и местами неприятном комментарии к рассказу Макалмона в позднейшем издании «Гениев вместе» сообщает о давнишнем замечании Билла Берда, сделанном ей насчет поездки в Испанию: «Хем сделал Боба козлом отпущения в ту поездку. Все счета оплачивал Боб, конечно… У Хема должны были быть бутылки «Джонни Уолкера», или любой другой марки, даже в Испании, и за счет Боба. Цена на них была достаточно высокой, чтобы разорить миллионера, а Боб никогда миллионером не был». Эта мелочность, сливающаяся с возмущением в адрес любого человека, который был щедр к нему, превратилась в болезненно повторяющийся шаблон, когда Эрнесту было двадцать с лишним лет.
Однако важнее, потому что это было теснее связано со сложной психикой Эрнеста и сложным подходом к творчеству, оказалось то, что у Эрнеста появился определенный собственнический инстинкт в отношении боев быков. Как писала Кей Бойл, Берд с горечью рассказывал: «Когда дело дошло до выбора мест на корриде, Хем отбросил непоколебимую честность и постарался занять хорошее место слева, у самой арены, ведь он «изучал искусство корриды», тогда как мы с Бобом, ничего в этом искусстве не смысля, могли с таким же удобством устроиться на дешевых местах на открытой трибуне».
Вместе с Бердом и Макалмоном Хемингуэй посетил бои быков, не считая Мадрида и Севильи, в Ронде, Гранаде, Толедо и Аранхуэсе. В июле Эрнест вернулся в Испанию с Хэдли, опять ради корриды. Они отправились в Памплону на фестиваль Сан-Фермин, который начинался 6 июля – это был праздничный день для всех aficionados. Каждое утро по улицам Памплоны быки неслись к арене, сопровождаемые группой шумных молодых людей в синих рубахах с красными носовыми платками, обвязанными вокруг шеи. Празднества – еда, напитки, музыка и танцы в кафе и на улицах – длились весь день, бои начинались после полудня. Июльские дожди задержали праздник, испортив всем настроение, однако ожидание было доведено до крайней степени возбуждения. Когда началась коррида, Хэдли почувствовала облегчение (как и Эрнест) оттого, что ей не трудно смотреть на происходившее на арене; она приносила с собой вязание и во время в особенности мерзких интерлюдий переключалась на него. В «Смерти после полудня», в разделе, посвященном описанию реакции зрителей на бои быков, где Макалмон был обозначен инициалами «X.Y.» и обрисован как человек, с подозрением относящийся к любителям-позерам, Хэдли упоминается под именем «миссис Э.Р.», любимым писателем которой (как и Хэдли) был Генри Джеймс. Эрнест с удовлетворением отмечал, что «она вовсе не пугается происходящего с лошадьми; мало того, это ей пришлось по душе в качестве составной части корриды, от которой она также получила огромное удовольствие и даже стала ее сторонницей и защитницей». Вместе с мужем Хэдли наблюдала и изучала стиль и мастерство каждого матадора, оценивала тонкости боя, которые Эрнест схватывал с потрясающей скоростью.
К тому времени, когда они уезжали из Памплоны, Эрнест стал настоящим aficionado и не мог больше говорить ни о чем другом. Его описания увлекли некоторых друзей, и они выразили желание отправиться в будущем в Испанию, особенно на июльскую фиесту в Памплону, вместе с Хемингуэями. Другие быстро устали от его энтузиазма. Макалмон заметил, что Эрнест, который, идя по улице с товарищем, вел энергичный бокс с тенью, теперь, скорее всего, будет вести бой с тенью быка, размахивать воображаемым плащом и демонстрировать, как воображаемая шпага входит в лопатку воображаемого быка. Как и многие другие туристы, совершившие захватывающее открытие, он был охвачен энтузиазмом и вместе с тем не хотел делиться впечатлениями. Вскоре у Эрнеста развился совершенно собственнический инстинкт ко всему, что касалось корриды. Замещая отсутствующего редактора журнала «Трансатлантик ревью», который жадно читали парижские эмигранты, он напишет о фестивале Сан-Фермине: «Чем меньше о нем будут знать, тем лучше», потому что почти все, «кто заслужил быть в Памплоне», побывали там. «Чем больше людей, считающих, что это ужасный, жестокий, унизительный пережиток прошлого и т. п., тем лучше». Неясно, какой аудитории он адресовал подобные наблюдения.
Тем временем Хемингуэй работал еще над несколькими «штучками», или виньетками, тщательно перерабатывая то, что он опубликовал в «Литтл ревью» в феврале. Некоторые виньетки описывали бои быков, в их числе одна – смерть матадора Маеры (Эрнест видел его в Памплоне), в которой смешались факты и вымысел (поскольку Маера был ранен и убит быком только в следующем году). После того как ранние виньетки принял «Литтл ревью», Эрнест озаглавил их «В наше время» – взяв эти слова из Книги общей молитвы: «Даруй мир в наше время, Господь» – и сказал Берду, что хочет оставить название.
