Это была одна из тех настольных курильниц, что достают и водружают посреди хрусталя и фарфора только при званых обедах на сотню и более человек.
Медведев вытаращился на нее и захохотал.
Самая была подходящая вещица для офицерского бивака и прелесть как соответствовала валявшимся на полу сапогам, неубранным постелям и, главное, пустым бутылкам, что уже успели выстроиться вдоль стены.
– Для полноты блаженства нам только сей дуры недоставало, - сказал Фомин. - Ну, Архаров, разводи костер. Поглядим, каковы твои куренья.
– Отвратительны, - честно отвечал Архаров. - Полагаешь, в чумном бараке пахнет лучше?
– Господи оборони, - Фомин перекрестился. Левушка опять открыл было рот - и опять натолкнулся взглядом на архаровский кулак.
Знать про ночную вылазку посторонним было незачем.
Поспав часа три, Архаров поднялся и пошел отыскивать дармоеда Никодимку.
Дармоед сидел в пустом каретном сарае с унылой рожей - видать, потерпел какое-то крушение надежд.
– Поди сюда, - велел ему Архаров. - Ну-ка, что сие значит?
Он задумался, вспоминая Марфины слова, но они в силу внешней бессмыслицы пропали из памяти. Пришлось искать Сашу Коробова, который записал их на бумажке.
Когда нашли, выяснилось - бумажек у него много, архаровскую он положил в общую стопочку сверху, но она непостижимым образом пропала.
Левушка, будучи послан его сиятельством с поручением, вернулся вовремя - Архаров уже собирался убивать растяпу секретаря.
Узнав про странное Марфино заявление, Левушка тут же кинулся разгребать бумажки (там много чего попадалось, и формулы, и французские вокабулы, и письма), одновременно он успокаивал Архарова тем, что нужный листок где-то поблизости, а Саша стоял рядом, опустив руки, с жалким видом.
Архаров же грозился пустить все это хозяйство на папильоты - букли закручивать. По условиям походного быта он за волосами не слишком следил, просто собирал сзади и прихватывал лентой. Хотя денщик Фомка и умолял позволить ему закрутить тугими буклями хозяйские волосья по обе стороны лица, как оно полагалось военному человеку.
Наконец запись отыскалась. Левушка прочитал слова байковского языка вслух и засмеялся. Потом стал строить домыслы. Он полагал, что рябая оклюга - непременно девка, а «дером» - возможно, бегом, рысью, галопом.
Архаров потребовал разъяснений от Никодимки.
Тот подтвердил, что хозяйка по-байковски разумеет - от Ивана Ивановича нахваталась, он со своими людьми только так и разговаривал, хотя обычной речью тоже мастерски владел и даже, сказывали, сочинял песни. То, что Марфа в бреду заговорила на языке воров и мазуриков, означало, что ее сведения имели секретный характер. Герасим, очевидно, был человеком, от коего получены три меченых рубля. А вот «негасим» - это, скорее всего, было еще одним байковским словечком.
– Так ты ни единого словечка не знаешь? - спросил Левушка дармоеда.
– А откуда бы мне знать, когда хозяйка, царствие ей небесное, меня уж много спустя после Ивана Ивановича в сожители взяла?
Архаров дал Никодимке хороший подзатыьник, добавив:
– Не каркай, дурак. На свою голову накаркаешь.
– А вдруг не «искомай», а «искомый»? - предположил Левушка. - То есть, подлежащий отысканию?
– Уймись, - велел Архаров.
Оставив домыслы и отправив Никодимку обратно тосковать в каретный сарай, Левушка заговорил уже серьезнее и подтвердил догадку Архарова, что лишь мортусы с чумного бастиона могут тут что-либо разобрать. Хотя и усомнился в их правдивости: святое ж дело - обмануть барина, да еще офицера, да еще гвардейца.
Тем не менее решили ехать к этим толмачам и добиваться от них толку.
Именно ехать - к большому удивлению Левушки, знавшего сомнительную любовь приятеля к лошадям. Но Архаров за две недели, прошедшие с достопамятного орловского решения взять в Москву гвардию, наездил верст больше, чем за всю полковую жизнь в манеже, и смирился с верховой ездой - не карету же было требовать у Еропкина.
Когда выезжали, догнал Никодимка.
– Вспомнил, ваши милости, вспомнил! - вопил он.
– И что ты такое вспомнил? - спросил с высоты седла Архаров.
– Чунаться - значит Богу молиться!
Архаров и Левушка переглянулись.
– Сдается, Марфа либо бредила, либо просила тебя по ней панихиду отслужить, - сказал Левушка.
– Ага, панихиду за рябой оклюгой.
– Доподлинно, Стоду чунаться значит Богу молиться! - настаивал Никодимка, рысцой сопровождая всадников. - Хозяйка так шутить изволила, царствие небесное ее непорочной душеньке!
– Аминь, и убирайся с глаз моих, пока я тебя не зашиб! - прикрикнул на него Архаров. Левушка же фыркнул - Марфина непорочность показалась ему несколько преувеличенной.
К Зарядью ехали знакомой дорогой - по набережной, под Кремлем. По пути Левушка предавался толмаческим домыслам.
– Не масы, а мазы, то бишь мазурики, - рассуждал он. - Может, оберегаться от кого-то надобно?
Архаров же молчал. Он внутренне готовился к беседе с мортусами. Нужно было так повернуть дело, чтобы у них не возникло соблазна соврать. Для оплаты их услуг деньги имелись - но кто поручится, что мортусы, закоренелые злодеи, скажут правду? Один только Федька, по мнению Архарова, злодеем не было - так поди его укарауль!
На бастионе обнаружились лишь гарнизонные караульные - фуры с раннего утра были отправлены за мрачной добычей.
Архаров, воспользовавшись случаем, принялся расспрашивать о Федьке. Догадка подтвердилась - парень угодил в застенок, убив в пьяной драке дальнего родственника.
– На свадьбе, что ли? - догадался Архаров.
Сержант уж собрался ему ответить, но тут с валганга спустился однорукий инвалид.
– Иван Андреевич, опять он тут крутится! И чего позабыл?
– Простите, господин капитан-поручик, - сказал Архарову сержант и принял позу бравого вояки, собравшегося звать противника на поединок. - Вот я его, негодника! Надоел уже - сил нет! Два только дня не видали - заявился! Все высматривает, вынюхивает! Гнали - отходит, да недалеко.
– А кто таков?
– А знать бы! Кабы на войне, так ясное дело - лазутчик. Свои себя так не ведут. Может, кому из моих злодеев весточку принес. Пойти, обложить его…
– Постойте, господин сержант, дозвольте нам, - предложил Архаров, но это скорее было приказанием.
Левушка удивился, но промолчал.
– Нет, ваша милость, сейчас же я к нему с бастиона выйду…
– Выйду к нему я. Будьте, сударь, тут, не оставляйте поста! Где он замечен?
– А, надо полагать, от Певчих улиц подходит. Антипов, поди, покажи господину капитан-поручику.
Выехав с бастиона, Архаров получил более точные указания. Тот, кого он собирался как можно строже отогнать, временно спрятался.
– Вон, вон куда он побежать мог, - солдат Антипов показал на улицу, начинавшуюся от бастионного фаса. - Только там его не поймать, спрячется. Там, судари мои, такое делается - полк кавалерии спрятать можно бесследно! Домишки маленькие, переулки заковыристые, грязь непроходимая, шагу не ступи - под ногами дети вместе с курами, утками и поросятами!
Архаров подивился тому, что в двух шагах от Кремля творится такое безобразие, и опять помянул любезным словом беглого обер-полицмейстера Юшкова.
Но тут он был неправ - упадок Зарядья начался задолго до появления Юшкова. Это место имело давнюю (в его понимании - древнюю) историю. Сто лет назад оно, в силу близости к Кремлю, было обжито и боярами, и послами, и видными торговыми людьми, невзирая на болотистую почву. Строили тут и каменные дома, и высокие храмы, был и свой большой монастырь - Знаменский.Но государь Петр Алексеич изволил перенести столицу в Санкт-Петербург. К тому времени в Зарядье, правда, бояр почти не осталось, а жили главным образом церковнослужители и служилые люди - стольники, окольничьи, стряпчие. Молодежь служилых родов была взята в новую столицу, старики доживали свое в деревянных домишках. Правда, по старой памяти, иной московский житель побогаче ставил тут свои хоромы, но на местах возвышенных. А простой зарядский житель хором не ставил - пользуясь близостью к Красной площадим, к торговым рядам, простой житель, даже духовного звания, заводил блинню, харчевню, цирюльню. Имели они дурную репутацию - Архаров верно угадал, что тут должны быть в каких-либо подвалах потайные кабаки, отчаянно нарушающие государственную монополию на спиртное. Но имелись в Зарядье и особняки вроде того, в который с заднего двора нелегкая затащила Левушку.
Сейчас, впрочем, предстояло углубиться как раз в трущобы.
– Он! Он, сукин сын! - вдруг завопил солдат, тыча пальцем в сторону крупа архаровской лошади. - Он! Имайте злодея!
Левушка по природной шустрости первым развернул коня и увидел вдали человека, на которого показывал солдат. Человек был одет по-простецки, разносчиком, в круглой русской шляпе, в сером фартуке поверх длинного кафтана. И точно - большого доверия не внушал. Выглянул - и исчез.
