Гоша на мой мысленный вопрос. — Тебе сейчас нужно быть с братом.
— С Женькой все хорошо? — помедлив, спросил я.
— Ты же знаешь, — мягко ответил Гоша. — Я не могу тебе сказать. Зайди, и ты все увидишь сам.
— Я… Я боюсь.
— Я знаю. Но ты должен.
Я кивнул — теперь-то я действительно знал, что должен.
— Ладно, — с лёгким стеснением ответил я. — Слушай, Гоша… Я хотел сказать… Спасибо за то, что ты мне показал и объяснил. Теперь я начинаю тебя понимать.
— Не за что! — жизнерадостно улыбнулся Гоша. — Я рад, что ты со мной.
— Я ещё увижу тебя? — тихо спросил я.
— Кто знает? Может быть, увидишь. Ведь мне ещё надо сыграть пару песен с Сергеем и Женей, — Гоша задорно подмигнул. Вдруг сбоку раздался резкий шум, как будто что-то небольшое упало с крыши. Я от неожиданности подпрыгнул, оглянулся и с облегчением выдохнул. Ничего особенного, просто с крыши бани на забор приземлился неизвестно откуда взявшийся голубь. Тусклый свет единственного фонаря на улице золотом отразился в его глазах-бусинках.
— Ох, всего лишь голубь! А то я чуть было… — я повернулся к Гоше и осёкся: Гоши там уже не было, он как будто растворился в воздухе.
Ещё раз осмотревшись, я пожал плечами. Пробормотав про себя: «Спасибо!» — я осторожно открыл ворота и вошёл во двор. Жулик сонно дёрнул ухом, но не пошевелился. Это хорошо, значит, никто не узнает, что я уходил.
Быстро сбросив резиновые сапоги на пороге, я мышью проскользнул по коридору веранды и, стараясь не шуметь, шмыгнул через порог. На кухне и в зале было темно, но в нашей с Женькой комнате, как и раньше, тускло горел ночник. Я присмотрелся: в зале на кресле, опустив голову на локоть, спала мама. Папа спал на диване в одежде, как будто прилёг ненадолго и тут же уснул. Я, осторожно ступая и стараясь, чтобы не скрипнула ни одна половица, подхватил два покрывала с соседнего кресла и укрыл сначала маму, а потом папу. Затем, слегка приоткрыв дверь, прошёл в комнату. Женька спал в своей кровати, крепко замотанный в несколько одеял. На полу рядом с ним уже не было тазика. Я подошёл к нему, потрогал лоб — мелкий был весь в поту, одеяло было, кажется, насквозь сырое. Испугавшись, я дёрнулся было за мамой, но тут в голову пришла непрошеная полузабытая картина, как однажды бабушка сказала маме, когда я болел так же, как сейчас Женька: «Хорошо, что одеяло сырое — значит, вся болезнь через пот уходит». Я чуть выдохнул и сел на табурет рядом с кроватью мелкого. Потом снова потрогал лоб — кажется, не такой горячий, как был, когда я уходил.
Женька завозился и открыл затуманенные глаза.
— Вася? — слабым голосом проговорил он.
— Да, мелкий, это я. Спи давай дальше.
— Ладно, — покорно ответил он и закрыл глаза. Я уже поправил одеяло, чтобы из-под него виднелась одна только Женькина голова, и собрался отойти к своей кровати, когда брат сонно высвободил свою руку и взял меня за большой палец.
— Не уходи, Вася, — в полусне пробормотал он.
Я замер, сначала подумав, что мне послышалось, но Женька уже засопел, погружаясь в сон и продолжая держать меня за палец. Волна щемящей теплоты и нежности, почти как тогда, у черёмухи, от прикосновения к Гошиному огню, заполнила меня всего, начиная от груди и заканчивая головой, так что дышать стало трудно из-за комка в горле. На глаза почему-то навернулись слёзы, и я быстро смахнул их ладонью. «У Тёмки всего этого нет. У Тёмки есть только Толя», — вспомнил я слова Гоши.
Я, не вырывая своего пальца из рук брата, пододвинул табурет ближе к кровати, сел и опустил голову на руки.
— Не уйду, Женька. Всегда буду рядом, — тихо проговорил я, накрыв его маленькую ладошку своей рукой.
* * *
Где-то рядом пошевелилось одеяло, и в моей голове тут же вспыхнула картина: Толя замахивается ремнём с огромной железной пряжкой, она как будто зависает в воздухе, а потом со свистом, оставив после себя размытый след в воздухе, опускается на мои руки. Я вскрикнул, инстинктивно отклонился, потерял равновесие и, взмахнув руками, как курица, взлетающая на забор, полетел вниз со стула. Что-то брякнуло, потом чавкнуло, потом ударило по затылку и на несколько секунд выбило воздух у меня из груди. Я застонал и попытался открыть глаза. Сверху раздалось слабое и глухое хихиканье — не такое, как раньше, звонкое и полное сил.
— Мама, а я опять Васю испугал! — тихо, как будто в подушку, проговорил Женька, высунув кудрявую макушку из-под одеяла.
— Да? — мама вошла в нашу комнату с кружкой мятного чая в руках. — И как же ты его напугал?
— Я только ногой пошевелил, а Вася испугался и ка-а-ак упадёт со стула! — и Женька снова довольно рассмеялся.
— Что же ты, Вася, со стула-то падаешь на ровном месте? — мама подошла к кровати Женьки и подмигнула мне.
Я осоловело осмотрелся и поморгал, пытаясь смыть картинку с замахнувшимся Толей из головы. Что случилось и как я тут оказался? Я быстро собрал мысли, спросонья тяжёлые и неповоротливые, как булыжники. Я что, уснул прямо тут, сидя на стуле и опустив голову на Женькину кровать?
— Сколько времени? — хриплым со сна голосом спросил я.
— Только шесть часов, — ответила мама, устроив Женьку поудобнее и вручив ему тёплый чай. — Ничего, иди поспи ещё, в школу через час только вставать.
Я посмотрел на свою нерасправленную кровать, потом снова на маму и мелкого.
— Как Женька?
— Лучше, чем ночью, — коротко ответила мама. — За ночь, наверное, пропотел, вон все одеяло сырое. Утром позову фельдшерицу, пусть посмотрит.
— А «Скорая» не приезжала?
— Нет. Сам же знаешь, у нас по сухой-то дороге трудно проехать, а тут ещё дождь всю прошлую ночь шёл.
— Да, знаю, — задумчиво ответил я.
Мама подождала, когда Женька допьёт чай, снова упаковала брата в одеяло и выключила ночник.
— Спи, Вася, ещё очень рано. А то ты всю ночь, кажется, не спал, — с этими словами мама вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Я помедлил, потом стащил с кровати покрывало и нырнул под одеяло. Там оказалось удивительно уютно, тепло и мягко — совсем не так, как ночью, когда одеяло облепило меня со всех сторон. Я упал на подушку и посмотрел на потолок, обклееный обоями со светящимися в темноте звёздами. На своей кровати беспокойно заворочался Женька, пытаясь вылезти из маминого кокона.
— Мелкий, — тихо окликнул я его, — ты там как? Все
