— Ты пока этого не делай, а, Ренни, — устало сказал я. — Я еще что-нибудь соображу.
— Что еще ты можешь сообразить, Джейк? Если бы у тебя и в самом деле были какие-то варианты, стал бы ты затевать такую нелепую авантюру, как сегодняшняя, а? Ты считаешь, если достаточно долго будешь тянуть резину, я передумаю? Ты ошибаешься, Джейк.
— А как насчет мальчиков? О них ты подумала, или им тоже светит по дырке в голове?
— Ты задаешь вопросы, на которые не имеешь права, — сказал Джо.
— Джейк, хватит в игрушки играть, — сказала Ренни. — У тебя на самом деле что-то есть, или ты опять врешь?
— Есть, — твердо сказал я. — У меня есть одна знакомая, здесь, в городе, и у нее были аборты, один или два. Не будь я на нервах, сразу бы о ней и вспомнил. Завтра же ее разыщу и выясню, где она их делала.
— Я тебе не верю, — сказала Ренни.
— Чистая правда, клянусь.
— Тогда — как ее зовут? И давай без фокусов.
— Пегги Ранкин. Учительница, английский в средней школе.
Ренни тут же подошла к телефону и сверилась со справочником.
— 8401, - сказала она. — Я ей сейчас позвоню и сама все узнаю.
— Ты что, с ума сошла? Она не замужем. И станет незнакомому человеку рассказывать такие вещи по телефону?
— Тогда звони ты. Прямо сейчас. Вы с ней, видно, неплохо знакомы, раз ты в курсе.
— Ты требуешь невозможного. С женщинами так нельзя — с остальными женщинами, по крайней мере. Я встречусь с ней завтра, и к вечеру ты все будешь знать.
— Мне кажется, ты опять финтишь, Джейк.
— Протри глаза, чтоб не казалось! Тебя что, так тянет к пистолету, что ты не в состоянии подождать двадцать четыре часа? — Я был в таком отчаянии, что, казалось, вот сейчас меня разорвет на куски, но Джо наблюдал нас все так же бесстрастно. На письменном столе у телефона лежали раскрытые книги — блокноты и книги: он продолжал работать над диссертацией!
Ренни задумалась на несколько секунд.
— Я подожду до завтра, до вечера, — сказала она и снова принялась натирать в кухне пол.
Ренни попала в самую точку, заподозрив меня в тактике проволочек и саботажа, но больше на эту карту ставить смысла не было. Я, конечно, и понятия не имел, делала ли Пегги Ранкин хотя бы раз в жизни аборт, более того, у меня не было ровным счетом никаких оснований надеяться, что она захочет мне помочь, даже если сможет, потому как с того самого раза, в начале сентября, я ее и в глаза не видел. Она мне звонила — тон был сперва окрыленный, потом оскорбленный и, наконец, умоляющий — за последнюю пару недель не раз и не два, но я был тверд как кремень. На следующее утро, в воскресенье, я ей позвонил.
— Это Джейк Хорнер, Пегги. Мне нужно увидеться с тобой по очень важному делу.
— А я тебя видеть не желаю, — сказала она в ответ.
— Пегги, но это и в самом деле чрезвычайно серьезно, поверь мне, пожалуйста.
— Ага. Ровно месяц прошел, правда, забавно?
— Послушай, речь вовсе не о том. Я пытаюсь помочь одному человеку, которому эта помощь очень нужна.
— Да, ты же у нас специалист по гуманитарной помощи.
— Пегги, ради бога! Я не стану притворяться, что думал о тебе днем и ночью, но положение и впрямь отчаянное. Я понимаю, что у тебя нет причин оказывать мне какие бы то ни было услуги.
— Это ты верно подметил.
— Ну все, все, ты положила меня на обе лопатки. Ты, может статься, вообще ничем не поможешь этим моим друзьям, даже если очень захочешь, но ситуация настолько аховая, что я на все готов, только бы они выбрались. Твои условия.
— Чего ты от меня хочешь?
— Только-то и всего, чтобы ты позволила поговорить с тобой несколько минут. Я же сказал, ты, может быть, даже и не в состоянии будешь помочь, но есть и другая вероятность, и я не хочу ее исключать.
— Что это за друзья?
— Я не могу сказать по телефону. Мы можем сегодня с тобой увидеться?
— Джейк, если это очередной твой фокус, честное слово, я тебя убью.
— Никаких фокусов! — с пылом отчеканил я. — Ко мне это вообще не имеет отношения. Когда к тебе подъехать? Чем быстрее, тем лучше.
— М-да. Ну, ладно. Давай приезжай прямо сейчас. Но, Джейк, Христа ради, не вздумай фокусничать.
— Ни боже мой.
Я отправился к ней сию же секунду; встретила она меня подозрительней некуда: было такое впечатление, будто она ждет, что вот сейчас я начну ее лапать.
— Лучше было бы вообще не пускать тебя в дом, — нервически выговорила она. — В чем дело?
— Жена одного из моих сослуживцев беременна, и, Пегги, она собирается покончить жизнь самоубийством, если не сможет вовремя сделать аборт. Пегги окаменела.
— И за помощью ты решил обратиться ко мне! Ну ты и сволочь!
— Ты не так поняла. Они оба мои хорошие друзья, и они знать не знают, где тут найти специалиста.
— А я, стало быть, знаю? А почему бы ей, интересно, не родить этого ребенка, раз она замужем? — Последняя фраза — не без горечи.
— У нее уже двое, и, честно говоря, не слишком ясно, кто отец этого, последнего. Понимаешь, она в совершенном отчаянии. Муж все знает. Она оступилась, только и всего.
— Джейк, скажи мне честно, это твоя работа? Вопрос, похоже, был из породы ключевых: ее-готовность помочь могла зависеть от того, что я отвечу, а я понятия не имел, какой ответ она хотела бы услышать.
— Да, Пегги, ты угадала. — Я поставил ва-банк на честность и посмотрел ей прямо в глаза. — Это самая большая глупость за всю мою жизнь, а она теперь надумала стреляться. Я у них там все перевернул вверх дном. И единственное, чего я теперь хочу — попытаться хоть что-то исправить.
— И когда ты вдруг решил заняться исправительными работами?
— Два дня назад. Если я не найду способ помочь им до сегодняшнего вечера, будет поздно. Больше тянуть нельзя.
— Не станет она стреляться, — презрительно сказала Пегги. — Если бы каждая женщина в порыве раскаяния пускала себе пулю в лоб, меня бы не было в живых по меньшей мере с июля месяца.
— Станет, Пегги, она — станет. Она бы уже умерла, если бы я ее вовремя не остановил, и умрет наверняка завтра утром, если я ничего не сделаю.
— И много ты готов для нее сделать?
Я все еще смотрел ей прямо в глаза.
— Я же сказал, что пытаюсь хоть что-то исправить.
— Ты имеешь в виду данную ситуацию.
— Я имею в виду все возможные ситуации.
Есть такие ситуации, где уже ничего исправить нельзя.
— Очень может быть. Но я постараюсь.
— То есть?
— Я не знаю, Пегги. Дело не слишком для меня привычное. Пока я пытаюсь делать только то, чего от меня хотят другие. Я же сказал — назови свои условия.
Пегги какое-то время молча на меня смотрела.
— Кто эта женщина?
— Ренни Морган. Ее муж преподает историю в колледже.
Но Пегги явно была сосредоточена на собственной персоне.
— И ты подумал, что уж кто-кто, а я наверняка делала раньше аборты. Конечно, именно так ты и подумал, или я не права?
— Ничего я не думал. Просто была надежда: а вдруг ты знаешь кого-то, у кого был аборт, или слышала о каком-нибудь специалисте.
— Ну а если и в самом деле слышала?
— Я уже говорил, что у тебя нет никаких причин оказывать мне услуги и, я так понял, до Ренни Морган тебе тоже особого дела нет — а может, она тебе и вовсе неприятна, я нс знаю. Одно тебе могу сейчас сказать — это мой последний шанс спасти ее от самоубийства, и я на все готов, лишь бы только ты мне помогла.
— Ты ее, наверное, очень любишь.
— Возможно, хотя мне это неизвестно. Ты знаешь специалиста, Пегги? Она выдержала паузу и сказала:
— Да, знаю. Мне самой пришлось его искать два года назад.
— Кто он?
— Я еще не решила, Джейк, стану ли тебе помогать.
— Послушай, — я постарался выжать из себя всю возможную и невозможную искренность, до капли, — тебе незачем лишний раз отстаивать свои позиции; я все понял И торговаться тоже не придется; ты сама себе выпишешь чек.
— Да, я могла бы, наверное, тебе помочь, — сказала Пегги, — этот человек, он все еще здесь, и он свое дело знает. Его обычная цена двести долларов.
Мне показалось, что будет не лишним подойти поближе, положить ей руки на плечи и, чуть подавшись вперед, заглянуть в глаза. Так я и сделал.
— А твоя? — с подобающей ноткой спокойствия и твердости.
— Знаешь, Джейк, цена ведь может оказаться очень высокой! Ты в отчаянии день или два, но я-то… у меня это длилось полных пятнадцать лет!
— Говори.
— Зачем? Как только ей сделают операцию, ты опять меня бросишь.
— Ты хочешь, чтобы я на тебе женился, да, Пегги?
— Да, это моя цена, — сказала она.
— Я так и сделаю.
— Да, пожалуй. А что ты сделаешь потом? Пошлешь меня к черту или будешь мучить всю оставшуюся жизнь?
— Не сказал бы, что это наилучшие выходы из трудного положения, — усмехнулся я.
