Когда люди стали селиться в Сёрмланде и Эстеръётланде, они постепенно выкорчевали все леса, что росли в плодородных долах и на равнинах. А Кольморденский лес, росший на тощей скалистой почве, никто вырубать не захотел. Однако чем дольше стоял он нетронутым, тем могущественнее становился. Лес уподобился крепости, стены которой день ото дня наращивали толщину, и пробиться сквозь эти древесные громады можно было только с помощью топора.
Обычно леса боятся людей. А Кольморденского леса, мрачного и дремучего, боялись люди. Охотники и те, кто отваживался собирать там хворост, зачастую сбивались с пути в непролазной лесной чащобе и нередко оказывались на краю гибели. Путникам, желавшим попасть из Эстеръётланда в Сёрмланд, приходилось чуть ли не ощупью пробираться узкими звериными тропами, потому что люди, жившие у границы этих двух провинций, не в силах были проложить дорогу через лес. Не было там ни мостов, ни паромов, ни гатей для переправы через реки, озера и болота. Во всем лесу не отыскать было хижины, где обитали бы мирные люди. Зато звериные логова и разбойничьи пещеры попадались там чуть ли не на каждом шагу. Немногим удавалось целыми и невредимыми пройти через лес; куда больше было тех, кто, поскользнувшись, срывался в пропасть или — иногда даже верхом на лошади — увязал в трясине, кого грабили разбойники или преследовали хищные звери. Но даже те, кто жил за пределами этого леса, немало терпели от него бед. Ведь волки и медведи то и дело спускались из Кольмордена вниз и задирали скотину. А истребить хищников было невозможно — дремучий лес надежно защищал их.
Но мало-помалу люди начали покорять лес. На горных склонах вырастали усадьбы и селения. В самом лесу прокладывались первые дороги, а близ Крукека в дикой глухомани монахи воздвигли монастырскую обитель, где путники находили надежное убежище.
Но лес по-прежнему оставался опасным — вплоть до того самого дня, пока одному человеку, проникшему далеко в его дебри, не посчастливилось обнаружить руду в каменистой почве. Лишь только весть об этом разнеслась по округе, в лес хлынули толпы людей — кто разведать его богатства, кто в поисках работы.
Вот тут-то лес и прибрали к рукам: закладывали рудники, рыли шахты и строили металлургические заводы в глухих лесных угодьях. Горный промысел требовал огромного расхода дров и угля. Дровосеки и углежоги проникали далеко в старый девственный лес и вскоре почти совсем уничтожили его — где вырубили, а где и сожгли. Земли вокруг рудников превращались в пашни. Туда понаехала уйма новоселов, и вскоре в прежних лесных краях, где раньше не было ничего, кроме медвежьих берлог, поднялись новые селения с церквами и пасторскими дворами.
Повсюду прокладывали дороги и просеки, хищным же зверям и разбойникам настал конец. Помня свою недавнюю вражду к этому лесу и теперь обретя наконец власть над ним, люди были особенно жестоки и, казалось, желали вовсе стереть его с лица земли.
К счастью для леса, залежи руды в шахтах Кольмордена не были уж так велики и добыча ее стала мало-помалу уменьшаться, а заводы закрываться. Потом прекратилась и заготовка угля; Кольморден, получив хоть малую передышку, смог чуть-чуть вздохнуть. Лес снова начал расти, набирая силу, захватывая все новые пространства и окаймляя усадьбы и рудники, как вода — островки в море. Многие люди, поселившиеся в окрестностях Кольмордена, остались без дела и с трудом могли заработать себе на пропитание. Они пытались заняться земледелием, но старые лесные угодья охотнее родили и выращивали гигантские дубы и огромные вековые сосны, нежели репу и зерновые.
Кольморденский лес на глазах становился все могучей и дремучей, в то время как люди беднели и нищали. Но потом им пришло на ум, что лес может приносить пользу и там найдется, чем прокормиться.
Из леса стали вывозить бревна, доски и продавать их жителям равнин, которые свои леса уже давно повывели. А вскоре люди поняли, что если они будут вести себя разумно, лес прокормит их не хуже рудников и пашен. Позабыв старую вражду, они стали относиться к лесу как к своему лучшему другу, научились заботиться о нем и любить его.
ПЕС КАРР
Лет за двенадцать до того, как Нильс Хольгерссон начал путешествовать по свету с дикими гусями, один из владельцев рудников в Кольморденском лесу решил избавиться от своего охотничьего пса, так как тот охотился за всеми овцами и курами, которые только попадались ему на глаза. Он призвал лесничего и попросил его увести пса в лес и пристрелить.
Надев поводок на шею пса, лесничий повел его в чащу, туда, где обычно пристреливали и закапывали всех отслуживших свой век собак из помещичьих усадеб.
Карр — так звали пса — был маленький и черный, с рыжей грудкой и рыжими передними лапами. Он отличался большим умом и даже понимал, о чем говорят люди. Вот и теперь, когда лесничий повел его в лес, пес сразу догадался, что его ожидает. Но и виду не подал, а наоборот — старался казаться таким же беззаботным, как всегда. Ведь они шли лесом, где Карр был грозой для птиц и мелких зверюшек, и он не мог позволить себе выказать перед ними страх — повесить голову или опустить хвост.
Во все стороны от старого рудника простирался бескрайний лес, славившийся как среди людей, так и среди зверей. Владельцы этого леса уже много-много лет так дрожали над ним, что редко позволяли срубить хотя бы одно дерево на дрова. Им было жалко даже прореживать лес, так что он мог расти привольно и благоденствовать. Само собой разумеется: лес, который так оберегали, должен был стать любимейшим прибежищем диких зверей — и они водились там несметными стаями. Звери называли этот лес Фридскуген, что значит Мирный, и считали его лучшим приютом для себя во всей стране.
«Ну, Карр, и обрадовались бы в лесной чаще, если б узнали, что тебя ожидает, — подумал пес. Но тут же завилял хвостом и весело залаял, чтоб никому и в голову не пришло, будто он боится или пал духом. — Что за жизнь, если уж и поохотиться иной раз нельзя! Кто-кто, а я ни капельки в этом не раскаиваюсь».
Но вдруг Карр весь переменился. Он отстал от лесничего, поднял голову, словно собираясь завыть. Ему явно припомнилось что-то не очень радостное.
А случилось это накануне вечером. Было самое начало лета, лосихи недавно отелились, и Карру удалось отбить от матери и загнать в болото лосенка, которому было не более пяти дней от роду. Он гонял малыша взад и вперед среди кочек лишь для того, чтобы позабавиться его страхом. Лосиха знала, что совсем недавно болото оттаяло, снова стало топким и бездонным и не выдержит ее громадную тушу. И она осталась стоять на краю трясины. Но когда Карр погнал лосенка все дальше и дальше в глубь болота, она внезапно решилась: ступила в болото, прогнала пса, забрала лосенка и повернула с ним к берегу. Лоси искуснее других животных умеют ходить по зыбкой и опасной трясине, и казалось, ей удастся счастливо выбраться на твердую землю. Но когда до суши оставалось уже совсем немного, кочка, на которую она встала, провалилась в топь, а вместе с ней — и лосиха. Она попыталась выбраться, но, не найдя надежной опоры, продолжала все глубже и глубже увязать в трясине. Карр с ужасом, не смея перевести дух, глядел на тонущую лосиху. Ну и зададут же ему трепку, если узнают, что это он навлек беду на лосиху! Насмерть перепуганный, он со всех ног бросился прочь и мчался без оглядки, не смея остановиться, пока не очутился дома.
Об этой истории и вспомнил сейчас Карр. Никогда прежде не испытывал он такого чувства вины, как при этом воспоминании. Ведь он вовсе не собирался убивать ни лосиху, ни ее сосунка и лишил их жизни, сам того не желая.
«Может, они еще живы? — с внезапной надеждой подумал пес. — Они еще не погибли, когда я убежал. Может, они спаслись?»
У него появилось непреодолимое желание узнать, живы ли лосиха с лосенком. К счастью, лесничий не очень-то крепко держал поводок. Внезапный прыжок в сторону, и пес, вырвавшись из рук лесничего, во всю прыть помчался в сторону болота. Тот и прицелиться не успел, а Карра уже и след простыл.
Лесничий кинулся вдогонку. Пес стоял на кочке в нескольких метрах от края болота и громко выл. Лесничий решил разузнать, в чем там дело. Положив ружье, он пополз к собаке и вскоре увидел в трясине мертвую лосиху. Рядом, тесно прижавшись к ней, лежал маленький лосенок. Он был еще жив, но так измучен, что не мог пошевелиться. Карр то склонялся над лосенком и лизал его, то опять начинал выть, призывая на помощь.
Лесничий поднял голову сосунка и потащил его из трясины. Пес понял, что лосенка спасут. Вне себя от счастья, он прыгал вокруг лесничего, лизал ему руки и радостно визжал.
Лесничий отнес лосенка домой и запер его в загоне для овец и свиней на скотном дворе. Затем созвал людей, чтобы помогли вытащить из болота погибшую лосиху. Только когда все было сделано, он наконец вспомнил, что должен был пристрелить Карра. Поманив пса, все время следовавшего за ним по пятам, он снова повел его в лес.
