– Все ушло на блокировку, – бросил Родион.
Он встал, отошел туда, где недавно ведьмарь бил ногами гиелу, и осветил что-то фонарем. Рина снова услышала писк. Неприятный, требовательный. Она подбежала и увидела шевелящийся комок.
На земле лежал гиеленок. Меньше кошки. Голый, скользкий, не покрытый шерстью. Кожистые крылья еще не расправились, не потемнели. Перепонки розоватые, прозрачные. Веки неоткрывшихся глаз вздрагивали, когда на них падал свет фонаря.
– Кем надо быть, чтобы лететь на рожающей гиеле. Хотя он небось и не знал – какую оседлали, на ту и уселся! – процедил Родион.
Гиеленок пытался ползти. Кожа на плоской морде собиралась складками. Нижняя челюсть сильно выступала вперед, и длинные клыки – верхние и нижние – образовывали вампирский прикус.
– Вот почему мамаша улетать не хотела… Тоже вот: тварь, а жалеет! – пробурчал Родион.
Он сунул руку под куртку и извлек шнеппер.
– Отвернись! – велел он Рине, одним движением рычага взводя тетиву.
– Зачем?
– Все равно сдохнет. Или думаешь: берсерк вернется? – повторил Родион, начиная раздражаться.
– Не отвернусь!
Резкие брови сдвинулись.
– Ну если тебе нужны впечатления… – с угрозой сказал Родион. Шнеппер поднялся до уровня головы маленькой гиелы. Рина с визгом оттолкнула его кисть и, поспешно наклонившись, схватила гиеленка на руки.
– С ума сошла! Положи ее! Не трогай руками! – крикнул Родион сдавленно.
Рина недоверчиво оглянулась на него.
– Ты ее застрелишь!
– Хорошо, не застрелю! Только положи на землю и отойди. Быстрее! – Капля пота со лба Родиона побежала по сломанному носу и свернула к глазу. Шнеппер он уже опустил.
– Зачем?
– Ты что, не знаешь? Укус гиелы смертелен! Вначале опухают пальцы, потом запястье, локоть, плечо.
Рина погладила новорожденную гиелу по голове.
– Но это совсем еще детеныш! Ему и часа нет! – сказала она.
– Это гиела! Они ядовиты еще в материнской утробе! Ты не знаешь, сколько пегов они порвали! Укус вроде совсем ничего, замазал и забыл, а через три минуты пег уже труп!.. Положи ее!
– Чтобы ты ее убил?
Видя, что Рину маленькая гиела не трогает, Родион неосторожно ткнул ее фонарем. Слепой щенок гиелы зашипел. Рина увидела мелкие верхние зубы. Щелчок – и они заскользили по стеклу фонаря. Рина была ошеломлена – от гиеленка с расползающимися лапами и трясущейся головой она никак не ожидала такого быстрого и продуманного движения.
– Теперь видишь? Чудом в руку не вцепился. Одного не пойму: почему он тебя не кусает? – проворчал Родион, наблюдая, как гиеленок последовательно тычется носом в запястье Рины, пребывая в явных поисках чего-то.
– Он есть хочет… – сказала Рина с жалостью.
Родион расхохотался.
– Чуть что – валить на голод! Женское объяснение!
Со стороны картофельного поля донеслись яростные звуки грызни, оборвавшиеся высоким визгом. Родион прислушался.
– Жди здесь! – велел он Рине и, подняв шнеппер, побежал.
Двигался он очень пластично, не столько перебегая, сколько перетекая от одной березы к другой. Целься в него кто-то из темноты – попасть было бы непросто.
Вернулся он минут через пять.
– Собаки подрались… – пояснил он, точно вырастая из березового ствола. – Эй, ты где?
Рины у ограды уже не было. И щенка гиелы, разумеется, тоже.
* * *
Воспользовавшись отсутствием Родиона, Рина сделала попытку перетащить молодую гиелу через забор ШНыра, но у нее ничего не вышло. Сама она перелезла легко, но маленькую гиелу удерживала упругая сила. В момент соприкосновения с незримой преградой гиела принималась скулить, и Рина понимала, что щенку больно.
После неудачной попытки закутать гиеленка в шныровскую куртку и протащить его контрабандным путем Рина сдалась и, прижимая зверюшку к груди, побежала вдоль ограды. Она бежала и просчитывала разные варианты: спрятать в лесу, договориться с какой-нибудь старушкой в поселке, найти электричку и уехать в Москву. Все варианты имели свои плюсы, но эти плюсы были колючими, как противотанковые ежи.
«Тут уж ничего не попишешь: плюс – он потому и плюс, что состоит из двух минусов», – говорила в таких случаях Мамася.
Выход нашелся сам собой. В полукилометре от ограды ШНыра, там, где заканчивался березовый лес, а ответвление дороги закруглялось к поселку, Рина обнаружила укрытое в ложбинке загадочное сооружение. Лет тридцать назад сторож картофельного поля сварил из железа неровной формы ящик, чтобы держать в нем мотоцикл. Сторож был человек бывалый, знал подмосковные нравы и понимал, что одновременно и картошку и мотоцикл ему не уберечь. Теперь сторожа давно унесло волной времени, а на его мотоцикле ездил бородатый московский байкер Плющ, чудом опознавший в ржавеющем на автобазе чудище трофейный немецкий раритет.
Даже и теперь еще на двери гаража висел устрашающе самовлюбленный замок, с чем, впрочем, вполне можно было примириться, поскольку сама дверь валялась от гаража метрах в пяти. В сарае Рина обнаружила кучу всякого хлама, на который не покусились даже местные выпивохи, и среди прочего – два рваных картофельных мешка.
– Лежи тут и жди! – сказала Рина, подстилая под щенка один мешок и накрывая его другим.
Гиеленок, только что требовательно пищавший у нее на руках, сразу умолк, стоило Рине положить его и отойти на шаг. Он даже не шевелился: берег силы. Рина не знала, что гиелы, улетая на охоту, надолго оставляют своих детенышей, а тем, чтобы их не нашли, приходится помалкивать.
С минуту постояв рядом и так и не услышав ни одного неосторожного писка, Рина побежала к ШНыру. До наступления утра нужно было узнать как можно больше о гиелах и вернуться.
«Ул или Рузя? – подумала Рина. – Ладно, начну с Ула!»
* * *
Четверть часа спустя Рина пробиралась по коридорам ШНыра. При этом она выбирала коридоры потемнее, опасаясь наткнуться на Родиона. Вместо Родиона она встретила Вовчика, который с виноватым видом тащился за Оксой, ловил ее за рукав и безостановочно бубнил: «Прости! Ну я же сказал: прости! Откуда я знал, чья это нога? Темно же было!»
Окса стряхивала его руку и отворачивалась, однако Рина безошибочно ощущала, что прощение не за горами. У Оксы Рина узнала, что старшие шныры – Ул, Родион, Макс и Афанасий – живут на чердаке, где устроили себе холостяцкую берлогу.
– Только девушки там не приветствуются, – сказала Окса. – Легко можно коленкой получить под пятую точку. Особенно от Родиона. Его девушка бросила когда-то, до ШНыра ещё, и он… В общем, Родион всех девушек теперь не очень любит.
Поднявшись по грохочущей железной лестнице, Рина нашла открытую дверь и осторожно просунула голову на чердак.
– Эй! – окликнула он.
Никто не отозвался. Рина вошла. Внутри полутьма. Чердак ШНыра тянулся над всем корпусом. Только в центре под коньком можно было выпрямиться во весь рост. Рина стала пробираться, изредка натыкаясь на следы человеческого присутствия, выражавшиеся то в боксерской груше, то в утыканном ножами деревянном щите, то в конском скелете, отдельные кости которого были заботливо соединены проволокой.
Шагов через двадцать она увидела пустой гамак. Рядом с гамаком на балке отблескивал четырехугольник фотографии. Кто на ней, Рина в темноте разглядеть не смогла. Она коснулась фотографии, и та неожиданно оказалась у нее в руке.
Рина еще нашаривала потерявшуюся кнопку, когда внезапно услышала голоса Ула и Афанасия. Рина испугалась, что ее могут засечь на чердаке, да еще с чужой фотографией в руке. Как говорил в таких случаях Артурыч, могла возникнуть «непонятка». Рина поспешно положила снимок в лунный квадрат, будто он упал сам, и, отступив в темноту, притаилась за конским скелетом.
– Прекращай нырять на рассвете! Они это знают и патрулируют по две четверки! – сказал Афанасий.
Рина услышала знакомую усмешку и поняла, что Ул ждет этих встреч больше, чем сами ведьмари.
– Яра любила рассвет. Я делаю это в память о ней. И плевать, что они знают, когда я ныряю.
– Нарвешься!
– Ничего, – легкомысленно отозвался Ул. – Вы с Максиком меня прикрываете.
– Туда – да, а обратно?
– Обратно сам я разберусь. Один из берсерков Тилля уже нарвался.
Афанасий недоверчиво хмыкнул:
– Это в тот раз, когда тебе ляжку прострелили?
– Там одно мясо. А шрамы пусть бухгалтерия считает, – равнодушно отозвался Ул.
– Ты плохо знаешь анатомию. В бедре два крупных сосуда. Три сантиметра левее, и ты истек бы кровью, – сказал Афанасий.
Ул засмеялся.
– «Если бы» у шныров не считается. Ты когда-нибудь мыл голову в раковине общественного туалета, где у батареи на газетках спит какой-нибудь дядя Веня? А нога у тебя замотана пакетом, чтобы кровь не капала? – спросил он.
– Нет.
– Ты не романтик. Точнее, не городской романтик! – сказал Ул.
– Зато ты становишься все романтичнее! – сердито сказал Афанасий. – Кавалерия в курсе, что ты достаешь только атакующие закладки?
