Стены оклеены обоями отвратительно зеленого цвета — никогда не скажешь, что этот цвет успокаивает…
Впрочем, какое ему дело до комнаты Лиз.
Она положила свою пухлую белую ногу на его коричневую — контраст показался ему возбуждающим. Затем она потерла его живот, опускаясь все ниже — к поросшему волосами лобку.
Джон-Джон почувствовал первые шевеления, но и она почувствовала их.
На лице девушки появилась победная улыбка. Почему она улыбается? Неужели с ним не все в порядке?
Он крепко поцеловал Лиз в губы. Она охотно откликнулась. Но тут он представил, как она бывает с другими мужчинами, и с силой оттолкнул ее от себя.
Лиз отлетела к стене.
— Какого черта, Джон-Джон? Что я такого сделала?
Он откинулся на подушки.
— Сегодня у меня день рождения.
Затем он расплакался. Лиз неуклюже обняла его за плечи и прижала к себе так сильно, как только могла.
Пол и Джоани находились в спальне.
— Я приготовлю тебе ванну, дорогая.
— Я не хочу!
Пол проигнорировал ее возглас.
— От тебя несет как от старой овцы.
— Ну и ладно.
Тем не менее он наполнил ванну и добавил в воду приятно пахнущую пену.
— Давай, отмокай.
Его голос не предусматривал возражений. Но Джоани не сдвинулась с места.
Оставив ее, он прошел на кухню и стал распаковывать продукты, которые принес с собой. Вино было холодным. Откупорив бутылку, он наполнил два стакана.
— Ты уже в ванне?
С этими словами он вошел в спальню, но Джоани по-прежнему лежала на кровати, уставившись в потолок.
Поставив стаканы на стол, он стянул с нее неопрятный халат, поднял на руки и потащил в ванную. Там он бесцеремонно бросил ее в ароматную воду.
Она вынырнула, отплевываясь и изрыгая брань.
— Может, выпьешь вина, дорогая? — он передал ей стакан.
Джоани с благодарность приняла его, сделав глоток, глубоко вздохнула.
— Послушай, мне кажется, в трусиках мыться неудобно.
Смех ее был на грани истерики — со слезами на глазах.
Пол опустил крышку унитаза и сел на нее. Пусть смеется. Ей нужна разрядка.
Вино выплескивалось из стакана. Красные капли, растворяясь в воде, напоминали кровь.
Он нагнулся, взял стакан из ее рук, затем встал, и, накинув крючок на дверь ванной комнаты, принялся раздеваться.
Джоани наблюдала за ним, все более давясь от смеха. Вытеснив часть воды, он сел в ванне рядом с ней.
— Так ты не собираешься снимать трусики?
Его фраза вызвала у нее новый приступ смеха, но вскоре она замолчала и уткнула лицо в грудь Пола. Теперь она уже плакала, даже рыдала, а он нежно целовал ее, поглаживая по сотрясающейся спине. Он шептал ей слова любви, которых раньше она никогда от него не слышала и которые при других обстоятельствах он бы и не произнес.
— Я люблю тебя, Джоани Бруер. Я всегда любил тебя, дорогая.
Она таяла в лучах его внимания. Но в то же время ей казалось, что боль убьет ее. В душе она надеялась, что так и будет, — она не могла жить без своего ребенка.
Но Кира не вернется, Джоани понимала это.
Впервые она подумала об этом ночью.
Теперь она опасалась за жизнь других.
Она точно знала, что Жанетта уйдет от нее, — это пугало ее, как никогда раньше.
Но больше всего она опасалась за Джон-Джона, первенца.
Он — единственный из всех детей — был для нее постоянной величиной. Он — ее гордость и ее подмога.
Иногда в ней просыпалось чувство вины перед детьми. Иногда она жалела о том, что не сумела выстроить свою жизнь по-другому. Она была помешана на деньгах, и проституция приносила ей неплохую прибыль. Но из-за этого она потеряла младшую дочь, Киру.
И вот теперь Пол, человек, который долгие годы был для нее всем, любит ее, а она ничего не чувствует.
Слишком поздно.
Теперь в ее сердце не было место любви, она не могла ни дарить, ни принимать. Но руки, поглаживающие ее, приятны. Ей нужен кто-то, способный делать мир вокруг лучше. Она знала, таких людей нет. Но, по крайней мере в объятиях Пола, она чувствует себя не такой одинокой.
Когда он расстегивал ей бюстгальтер, она не остановила его. Пол такой же, как и другие мужчины. Любое эмоциональное проявление ведет у них к сексу.
Он овладел ею, как всегда, быстро, а затем они молча лежали в остывающей воде, наслаждаясь близостью друг друга.
Наконец он поцеловал ее в макушку.
— Я люблю тебя, Джоани.
Он не шутит. Джоани знала, что он говорит всерьез. Именно этих слов она ждала всю свою сознательную жизнь. И вот теперь, когда слова прозвучали, она не отвечает ему. Она лишь кивнула и, закрыв глаза, стала слушать биение его сердца.
Полу было хорошо с ней. Осознание того, что он действительно любит эту женщину, овладело им. Кем бы ни была Джоани, он благодарен ей. Хотя бы за то, что она помогла ему остаться человеком.
Джоани открыла глаза и взглянула не него. Она выглядела моложе, чем раньше. Пока они лежали рядом и дремали, морщины куда-то исчезли.
— Кира была моим ребенком, Джоани?
Она взглянула ему в глаза и кивнула.
Оба осознали, что он сказал «была».
Это будто предрешало судьбу Киры.
Затем оба заплакали.
Книга вторая
«…а если будет вред, то отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб».
Исход, 21:23–25
Глава восемнадцатая
Удивительно, как люди со всем свыкаются. Джоани временами казалось, что Киры и не было никогда, что она — сон, который посещает ее каждую ночь.
Иногда Кира была радостной — такой, как всегда, но чаще умоляла спасти ее. «Мамочка, мамочка», — кричала она, и Джоани просыпалась в поту, убежденная, что все происходит наяву.
Прошло уже три месяца со дня исчезновения Киры, а новостей все не было. Газеты забыли о ее дочери. За пределами округи Киру уже не помнил никто. В доме, где жила Джоани, и в ближайших домах все оставалось по-старому. Она видела жалость на лицах соседей, она выслушивала их участливые слова, но сама больше не выказывала свое горе — у нее просто не было на это сил.
Джоани больше не беспокоили журналисты, никому, как и прежде, не было дела до ее жизни. А Кира… Пожелтевшая фотография ее дочери висела на доске у полиции, один из друзей Джеспера открыл страничку Киры в Интернете, за что Джоани была ему благодарна, хотя и не понимала, на кой черт она нужна. Ее дочь пропала… Наверняка, погибла… Была бы живой, ее голосок давно раздавался бы по округе, но… Значит, надежд не оставалось.
В дверь постучали, и Джоани пошла открывать.
Она уже перестала вздрагивать от каждого стука, как это бывало в первые дни после исчезновения Киры. Тогда ей еще казалось, что Кира непременно вернется домой. «Я заблудилась, мама», — скажет она. Сразу все станет на свои места, будто бы и не было этого кошмара.
На пороге стоял Ди Бакстер. Всякий раз, когда он приходил, в глазах Джоани светился один вопрос: «Нашли?» Но ответа на него так и не было.
Ди Бакстер печально улыбнулся.
— Можно войти, Джоани?
По его голосу она поняла, что новостей опять нет.
Он вошел в комнату вслед за ней.
— Я по поводу Томми Томпсона.
Джоани тяжело вздохнула. Что касается ее, то Томми теперь — злейший враг. В этом ее убедил Джон-Джон.
— Вот, как?
Она жестом пригласила Ди Бакстера сесть, и он неуклюже примостился на краю софы. Джоани почувствовала, что разговор будет не из приятных.
— Он что, умер?
В ее голосе вспыхнула надежда.
Ди Бакстер вздрогнул.
— Джоани, послушай меня. Мы делаем все возможное, чтобы выяснить судьбу Киры, но у нас нет данных, что Томми совершил нечто предосудительное.
Он подождал, пока она переварит полученную информацию, а затем продолжил:
— Понимаешь, у нас нет данных, подтверждающих разговоры, о которых мне хорошо известно. Эта девочка, Кэтлин Роу, все отрицает. Она говорит, что ничего не было. Ничего, Джоани. Теперь ее мать просит, чтобы муниципалитет выделил им другую квартиру. Она опасается, что Кэтлин будет вовлечена в грязное дело, как она говорит.
Ди Бакстер смотрел на изможденное лицо Джоани. Он видел новые морщины, появившиеся вокруг глаз. «Она совсем не спит ночами и слишком много пьет», — подумал он.
— Ах, так! Выходит, он чистенький? А как же деньги, которые они получили от Джозефа? Неужели это не доказательство его вины?
Бакстер тяжело вздохнул.
— Напоила бы меня чаем, Джоани.
Она пошла в кухню поставить чайник. Он последовал за ней.
— Деньги — это тоже из области слухов. Мы ничего не нашли, Джоани, ничего, вызывающего подозрения. Мы дважды обыскивали квартиру Томми, но она чиста.
— Почему же тогда Джозеф подался в бега?
