Разумеется, царство Чу от этого не перестало быть сильным и его по-прежнему многие опасались. Лин-ван не уставал демонстрировать свое превосходство, причем не только по отношению к безвластному лускому Чжао-гуну. Он вмешивался в дела зависимых от него соседних государств Чэнь, Сюй, Цай, подчас захватывал их владения. Он жестоко карал заговорщиков и недоброжелателей в самом Чу, строил новые крепости на севере, дабы укрепить свои позиции поблизости от Чжунго. Но, несмотря на это, создаваемый им на юге новый центр политической мощи, хотя и соперничал с северным, еще не был равным ему. Это, судя по некоторым сообщениям источников, понимал и сам Лин-ван. Приступив к сооружению крепостей на севере чуских владений, он как-то упомянул о том, что еще признает верховенство Цзинь и служит этому царству лишь потому, что основные его силы слишком далеко от Чжунго [85, с. 197; 29, с. 253]. Построив же крепости в столицах нескольких зависимых от него либо аннексированных владений, в том числе Чэнь и Цай, Лин-ван решил, что наконец сравнялся с Цзинь, и вознамерился потребовать от дома Чжоу передачи ему треножников, символа власти в Поднебесной [114, 12-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 637–638 и 641; 103, гл. 40; 71, т. V, с. 191–192]. Однако он не успел реализовать желаемое. В 529 г. до н. э., когда Лин-ван был на охоте вдалеке от столицы, его противники подняли мятеж. Сын Лин-вана был убит, а на трон посажен один из беглых родственников правителя Би, 13 лет живший в Цзинь в эмиграции. Впрочем, вскоре Би, не сумев укрепиться на троне, вынужден был покончить с собой, а правителем стал его более удачливый сородич Ци Цзи под именем Пин-вана (528–516 гг. до н. э.).
Конец Лин-вана был драматичен: лишившись власти и своего окружения (все покинули его в беде), он скитался по стране, пока не нашел приюта у мелкого чиновника, в чьем доме и умер [103, гл. 40; 71, т. V, с. 192–193]. Что же касается Пин-вана, пришедшего к власти в дни мятежа, то, будучи зависимым от настроения мятежников и взбудораженного ими народа, он вынужден был на время отказаться от глобальных политических амбиций и сосредоточиться на внутренних делах Чу, что было, естественно, в интересах Цзинь.
В 529 г. до н. э., после драматических событий в Чу, цзиньский Чжао-гун (531–526 гг. до н. э.) созвал в Пинцю очередное совещание чжухоу, на котором присутствовали правители Ци, Сун, Вэй, Jly, Чжэн, Цао, Цзюй, Чжу, Тэн, Се, Цзи и Сяо-чжу. Он хотел добиться от чжухоу подтверждения достигнутого в Сун соглашения. На совещании в качестве представителя чжоуского вана присутствовал Лю-цзы (Сянь-гун). И когда Ци отказалось подтвердить соглашение, Сянь-гун посоветовал не придавать этому особого значения. Цзиньский Шу Сян попытался переубедить циского правителя, заметив, что многое зависит от порядка, от своевременного выполнения всеми своих обязанностей, включая необходимые взносы и должное почтение, взаимные визиты и соответствующий церемониал, а следить за порядком поручено именно Цзинь. Выслушав все, циский правитель изменил свои позиции и согласился признать старшинство и руководящую роль Цзинь. После этого Цзинь устроило военный парад, и все чжухоу, увидев мощь Цзинь (4 тыс. боевых колесниц), безропотно подтвердили свою преданность. Только два небольших княжества, Чжу и Цзюй, пожаловавшись на притеснения со стороны Лу, заявили, что не в состоянии платить положенные взносы. За это лускому гуну было сделано серьезное внушение. В «Го юе» упоминается, что гуна даже не допустили на совещание, а извиняться за все были посланы сановники, с трудом выпутавшиеся из трудного положения [85, с. 68; 29, с. 100–101].
В итоге все вновь подтвердили сунское соглашение и высказали свои соображения о размерах взносов. Чжэнский Цзы Чань полагал, что размер вклада должен зависеть от ранга-титула правителя, как то будто бы было в древности. Неясно, чем конкретно завершились споры, но в тексте «Цзо-чжуань» упомянуто, что Конфуций одобрил позицию Цзы Чаня, включая его требование о размере взносов [114, 13-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 645–646 и 651–652].
Едва ли совещание 529 г. до н. э. в Пинцю следует считать очередным триумфом Цзинь. Скорее оно было результатом удачного для Цзинь стечения обстоятельств, вызванного смутой в Чу. Это подчеркивает в своих ремарках и Д.Легг, прибавивший к тому же, что совещание в Пинцю было последним из числа созывавшихся царством Цзинь [212, т. V, с. 650]. Тем не менее оно укрепило позиции и подтвердило статус Цзинь как старшего среди государств Поднебесной и ответственного за сохранение порядка в ней. Присутствие на совещании представителя чжоуского вана и его поддержка были своего рода высшей санкцией исключительного статуса этого царства. Цзинь всеми силами старалось сохранить за собой этот статус.
В 527 г. до н. э., когда в домене Чжоу умерла жена вана, Му-хоу, представитель Цзинь был единственным, кто приехал без подношения по этому случаю. В ответ на выговор вана цзиньский Шу Сян возразил, что вану следовало бы думать о трауре, а не о выгоде, да и вообще подношения по случаю траура делать не принято, это не соответствует церемониалу, который сын Неба должен был бы знать лучше всякого другого [114, 15-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 657 и 660]. В этом высокомерном высказывании явно сквозило неуважение к чжоускому вану, которое могло себе позволить лишь царство, имеющее в Поднебесной исключительный статус. Однако реальные позиции Цзинь уже давно, как о том упоминалось, не вполне соответствовали этому статусу, хотя он формально был подтвержден и всеми силами поддерживался в самом Цзинь. Об этом убедительно свидетельствуют материалы «Цзо-чжуань».
Весной 526 г. до н. э. Ци выступило против маленького южного соседа Сю и получило от этого княжества в качестве контрибуции бронзовый трипод. Комментируя эти события, луский сановник Шу-сунь Чжао-цзы подчеркнул, что беда малых княжеств в том, что в Поднебесной уже нет настоящего лидера [114, 16-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 661 и 663]. И хотя это высказывание можно расценить и как недоброжелательный выпад против Цзинь, оно в какой-то мере отражает истинное положение дел. И уж кто-кто, а луские сановники знали это едва ли не лучше всех, ибо именно Jly то и дело оказывалось замешанным в событиях, требовавших вмешательства Цзинь. Когда в том же, 526 г. до н. э. луский правитель возвратился из Цзинь, где его едва ли не силой задержали, дабы он принял участие в похоронах скончавшегося цзиньского Чжао-гуна, сопровождавшие его луские сановники подробно рассказали о той смуте, которая возникла в Цзинь после смерти правителя и в ходе которой сыновья умершего боролись за власть. Возникший в связи с этим раздор в доме правителя был погашен шестью влиятельными цзиньскими цинами, причем именно это обстоятельство, видимо, и побудило лусцев заявить, что дом Цзинь клонится к упадку, тогда как роль шести важнейших кланов в этом царстве заметно возросла [114, 16-й год Чжао-гуна; 217, т. V, с. 662 и 665; 103, гл. 33 и 39; 71, т. V, с. 78, 179].
Разумеется, выход на передний план шестерых влиятельных кланов еще не означал упадка влияния Цзинь, ибо кланы в конечном счете тоже радели за это влияние. Но сам по себе факт был тревожным, тем более что новый цзиньский правитель Цин-гун (525–512 гг. до н. э.) не только не сумел противостоять натиску могущественных кланов, но, напротив, способствовал еще большему их усилению [103, гл. 39; 71, т. V, с. 179]. Этот же процесс продолжался и при его сыне Дин-гуне, процарствовавшем 37 лет (511–475 гг. до н. э.), на протяжении которых царством управляли скорее могущественные кланы, нежели он сам. Но, несмотря на это, Цзинь на рубеже VI–V вв. до н. э. представляло собой по-прежнему крупнейшее из чжоуских царств, с которым вынуждены были считаться остальные, в том числе и сильные его соперники.
Лy, как не раз говорилось, было средним по размеру царством, но авторитет его благодаря Чжоу-гуну был весьма высок. Как и Сун, оно занимало особое положение в Чжунго. Но после 562 г. до н. э., когда Лу было фактически поделено между тремя влиятельными кланами, тогда как на долю остальных кланов, включая дом гуна, пришлось весьма немногое, ситуация заметно изменилась. Малолетний Сян-гун превратился в марионетку и в этом незавидном качестве просуществовал до своей смерти в 542 г. до н. э. Преемником его стал Чжао-гун (541–510 гг. до н. э.), который взошел на трон в 19-летнем возрасте и мог бы считаться вполне взрослым, если бы не его прирожденная инфантильность, по словам Сыма Цяня, «детский характер», «много ребяческого» [103, гл. 14 и 32; 71, т. III, с. 188–190; т. V, с. 78]. Насколько можно судить по данным «Цзо-чжуань», выбор Чжао в качестве преемника Сян-гуна вызвал споры среди луских сановников. Один из них, My Шу, заметил, что юноша явно не годится для трона, ибо в дни траура ведет себя необычно и выглядит вполне довольным. Возможно, это было как раз результатом отмеченной в источниках инфантильности Чжао. Но не исключено, что именно это и обусловило выбор самых влиятельных сановников, в частности Цзи У-цзы, который на нем настоял [114, 31-й год Сян-гуна; 212, т. V, с. 560 и 563–564; 103, гл.32; 71, т. V, с. 78]. Из последующих сообщений источников не вытекает, что Чжао чем-то напоминал, скажем, блаженного царя Федора Иоанновича. Быть может, со временем инфантильность ушла в прошлое, а тяжелая доля, выпавшая на его плечи, научила его уму-разуму. Однако произошло это не сразу.
