— Так нельзя, товарищи! Без проверки фактов, указанных в заявлении, пусть даже анонимном, бюро райкома все равно не примет Полетова, и на с могут обвинить в притуплении бдительности. — Морозова, видно, была сильно встревожена.
С места поднялся Власов.
— В таком случае разрешите мне дать справку, — попросил он.
— Ну, пожалуйста, — нехотя согласилась Морозова.
— О заимствовании у немцев идеи закрытой барки первый намекнул на техническом совещании Баранов. По этой причине я вынужден был запросить из отдела технической информации более подробные сведения. Ознакомившись с чертежами и русским переводом статьи, на которую ссылается автор анонимки, я пришел к заключению, что предложение Сергея Полетова совершенно оригинальное. Его схема не имеет ничего общего с немецкой баркой, если не считать того, что обе они изготовлены из нержавеющей стали…
— В данном случае, к сожалению, ваше свидетельство вряд ли можно принять во внимание, товарищ директор, потому… — начала было Морозова, но ей не дали закончить — сразу заговорило несколько человек:
— Почему нельзя?
— С каких пор перестали верить Власову?
— Голосовать, голосовать!
Сергей неподвижно сидел на стуле, опустив голову. Он смутно понимал, что дело вовсе не в нем, не в его барке. Кто-то избрал его объектом, чтобы с самого начала опорочить идею реконструкции цеха. Обидно, что о нем забыли, даже не сочли нужным спросить… Что ж, в таком случае он сам напомнит о себе.
— Товарищи! Даю честное комсомольское слово, что никакого немецкого журнала и чертежей барки я и в глаза не видел, — сказал он вставая.
Его слова прозвучали искренне и произвели на всех впечатление.
— Вот видишь! — воскликнул Зазроев.
Восемью голосами Сергея приняли в кандидаты партии. Одна Морозова воздержалась от голосования.
Учитывая настроение членов парткома, она тут же, на ходу, изменила тактику — письмо начальника главка не поставила на обсуждение, а только зачитала «для сведения»…
В своем письме на имя парткома Толстяков писал:
«Считаю необходимым довести до сведения партийной организации, что директор комбината товарищ Власов грубо нарушает государственную дисциплину. С целью создания резервов на будущий год он, вопреки указанию Главного управления шерстяной промышленности Министерства текстильной промышленности СССР, задерживает в переходах двести тысяч метров суровья и тем самым ставит под угрозу выполнение годового плана всей системой.
Одновременно сообщаю вам, что поведение тов. Власова в отношении беспартийных специалистов комбината становится нетерпимым…»
— Знаем мы Толстякова, не первый год знакомы! — сказал мастер Степанов, как только Морозова закончила чтение письма. — Ему подавай все до последнего куска, а там пой лазаря. Хватит гонку организовывать да сидеть в простое!
— Может быть, разрешите мне дать некоторые пояснения? — спросил Власов.
— Не стоит!.. Сегодня обсуждать письмо по существу мы не будем, — возразила Морозова и поспешила объявить заседание парткома закрытым.
Через день Власова вызвали к заместителю министра Вениамину Александровичу.
Власов был у него только один раз, накануне своего назначения директором. Задав несколько ничего не значащих вопросов и не говоря ни слова о комбинате, на котором предстояло работать новому директору, заместитель министра пожелал Власову успеха и отпустил его.
Войдя в кабинет, Власов по пестрым ковровым дорожкам подошел к массивному, размером чуть не с рояль, письменному столу.
— На вас жалуется начальник главка товарищ Толстяков, — сразу начал Вениамин Александрович, указывая рукой на кресло, обитое красной кожей.
— Разве он сам: не может справиться со мной? — улыбаясь, спросил Власов, желая придать предстоящему разговору характер непринужденной беседы.
— Вы ошибаетесь, обращение ко мне не является признаком слабости. Я в курсе всех дел шерстяной промышленности, и товарищ Толстяков ничего не скрывает от меня, — сухо проговорил заместитель министра.
И Власову пришлось тоном официального доклада рассказать о своих планах реконструкции красильно-отделочного цеха, о малой механизации трудоемких процессов, об упорядочении внутрифабричного транспорта и о сути конфликта.
— Все это хорошо, но порядок есть порядок! — сказал Вениамин Александрович. — Представьте ваш план в главк, пусть там рассмотрят и утвердят — вот тогда и можете проводить в жизнь ваши идеи. Так делают все.
Власов терпеливо выслушал эту тираду и сказал:
— Мы представили. Но, к сожалению, главк не торопится с утверждением плана, а время-то идет! Мне кажется, что руководители нашего главка не испытывают особой любви к технике. Василия Петровича интересует только план, до остального ему, видимо, нет дела. Он не хочет понять, что наша технология отстала и на одном энтузиазме и мускульной силе далеко не уедешь!
Эти непривычные для уха заместителя министра слова были неприятны ему. Молодой директор, приехавший недавно из провинции, рассуждает так, словно для него нет никаких авторитетов!
— Теперь я понимаю, — холодно проговорил он, — почему вы игнорируете руководство, не считаетесь с мнением специалистов и ведете себя нетактично с подчиненными.
От неожиданности Власов вздрогнул.
— Откуда вы взяли все это? — растерянно спросил он.
— Как откуда? Вот Баранов тоже жалуется на вас! — Вениамин Александрович раскрыл папку в коленкоровом переплете, достал оттуда бумажку с текстом, подчеркнутым во многих местах красным карандашом, и пробежал ее глазами. — Вы дошли до того, что даже главного инженера прогнали с комбината!
— Я никого не прогонял! — Власов невольно повысил голос. Он начинал терять самообладание.
— Ну, попытались — какая разница?
Власов выпрямился, посмотрел в глаза заместителя министра.
— Большая! Впрочем, если вы не считаете нужным вникать в суть дела, то мне нечего больше сказать вам!
Вениамин Александрович откинулся на спинку кресла и с недоумением уставился на собеседника. Таким тоном, как Власов, никто из подчиненных с ним не разговаривал. Смелость, независимость директора даже в какой-то мере понравились ему. Но это было вопиющим нарушением порядка, а порядок Вениамин Александрович ценил превыше всего!
— Суть дела заключается в том, что я должен вас предупредить! — медленно, со значением, проговорил он и, наклонившись над столом, в некотором замешательстве переставил пресс-папье, Власов вышел от Вениамина Александровича со смутным чувством неудовлетворенности и душевной пустоты. Что дал ему этот разговор? Зачем он был нужен? Чтобы «предупредить» его? Но ведь он и так уже был предупрежден… Поразмыслив, он решил посоветоваться с секретарем райкома Сизовым, о котором слышал много хорошего.
Молодой инженер-станкостроитель Сизов, недавно выдвинутый первым секретарем крупного промышленного района столицы, особенно близко принимал к сердцу все, что касалось производства и техники. По целым дням пропадал он на предприятиях, часами готов был беседовать с инженерами, техниками и новаторами производства. Эта его «слабость» была известна всему району. Одни, в особенности работники аппарата, осуждали нового секретаря, считали его человеком с ограниченным кругом интересов. Люди же производства души не чаяли в нем и шли к нему со всеми своими делами, зная, что Сизов поймет и поможет.
Сизов принял Власова приветливо, радушно. Усадил его за маленький столик, сам уселся напротив.
— Знаю, кое-что слышал о ваших делах, хотелось бы знать больше и подробнее, — сказал он, когда Власов начал коротко рассказывать ему о своих планах. — Почему расстановку оборудования по технологическому процессу вы называете своеобразным потоком? Назовите просто потоком. Ведь текстильные предприятия имеют свою специфику, и проводить параллель между ними и, скажем, машиностроителями нельзя! Автоматизация процессов крашения? Это уже ново. Насколько мне известно, в прядении и ткачестве техника стоит на достаточно высоком уровне, а крашение было и остается отсталым участком. Вам обязательно нужно действовать смелее, инициативней!
— Легко сказать — смелее!.. Мы и так вот-вот шею сломаем… Мало тога, что начальство нас не поддерживает, мы постоянно слышим предупреждения о последствиях.
— И об этом я знаю. Вчера секретарь вашей парторганизации Морозова показывала мне письмо начальника главка. Видимо, он здорово рассердился на вас, если прибегает к таким методам.
— К сожалению, не он один! Начальника главка поддерживает заместитель министра. А на комбинате против нас главный инженер Баранов… Поймите, вопрос принципиальный: или мы сломаем рутину и двинем нашу технику вперед, но при этом нарушим покой начальства, или будем топтаться на месте.
